Говорят, что, доверившись воображению, человек может в ревущих волнах океана различить голоса морских нимф и тритонов. Что, если бы это удалось и мне, и сирена или Протей, выпрыгнув из пучины, распутали бы этот странный клубок судьбы, до такой степени запутавший мою жизнь! Какой ты счастливый! — подумал он, взглянув на кровать, где возлежало мощное тело Динмонта. — Твои заботы ограничиваются тесным кругом здоровых и полезных занятий! Ты можешь оставить их, когда захочешь, и после своих дневных трудов спать сном праведника».
Но маленький Шмель неожиданно прервал его размышления: он начал отчаянно лаять и выть, пытаясь кинуться на окно. Лай этот достиг слуха Динмонта, но тот продолжал, однако, оставаться во власти сновидения, перенесшего его из-под этих мрачных сводов на родные зеленые поля.
— Эй, Ярроу, куси его, куси! — бормотал он, все еще воображая, очевидно, что натравливает свою овчарку на какую-нибудь чужую скотину, забравшуюся к нему на пастбище.
Шмелю сердито вторил дворовый пес, который за всю ночь не издал ни звука, если не считать, что он немного повыл, когда взошла луна. Но теперь он лаял яростно, и разъярило его, по-видимому, нечто совсем иное, а никак не голос Шмеля, который первым подал знак тревоги. Нашему арестанту едва удалось успокоить собаку; она немного притихла, хотя все еще продолжала глухо ворчать.
Наконец Бертрам, который теперь уже смотрел во все глаза, увидел на море лодку и среди шума волн мог ясно различить плеск весел и голоса людей. «Наверно, какие-нибудь» запоздавшие рыбаки, — подумал он, — или, может быть, контрабандисты с острова Мэн. Какие они, однако, смелые, если так близко подходят к таможне, где расставлен караул. Да, это большая лодка, целый баркас, и в нем полно народа; должно быть, он везет таможенных». Последнее предположение казалось самым вероятным, особенно когда Бертрам увидел, что лодка причалила к небольшой пристани за таможней и все гребцы — двенадцать человек — высадились оттуда на берег, тихонько пробираясь маленькими переулочками, отделявшими таможню от тюрьмы, и скрылись из виду; только двое остались сторожить лодку.
Плеск весел, а потом приглушенный говор людей на берегу взбудоражили четвероногого сторожа во внутреннем дворе тюрьмы, и его зычное гавканье перешло теперь в такой страшный вой, что проснулся его хозяин, сам напоминавший цепного пса. Он закричал из окна:
— Что там, Терум, такое, в чем дело? Цыц, тебе говорю, цыц!
Эти слова нисколько не усмирили Терума; он лаял теперь с таким неистовством, что хозяин уже не мог услыхать те подозрительные звуки, которые и растревожили свирепого сторожа. Но у дражайшей половины этого двуногого цербера слух был острее. Она тоже выглянула в окно.
— Ступай вниз, черт лысый, да собаку спусти, — сказала она. — Слышишь, в таможне дверь ломают. А этот старый хрен Хейзлвуд всю стражу отозвал. Да что ты за мокрая курица такая! — И отважная амазонка отправилась вниз, чтобы распорядиться всем самой, в то время как ее почтенный супруг, который куда больше боялся бунта в стенах тюрьмы, чем любой бури за ее пределами, пошел с обходом по камерам проверить, все ли они хорошо заперты.
Шум, о котором только что была речь, возник в передней части здания, и Бертрам не мог слышать его ясно, так как его комната, как мы уже говорили, помещалась в задней половине и выходила на море. Он услыхал, однако, какую-то возню, совсем необычную для тюрьмы, особенно в ночное время, и, сопоставив всю эту тревогу с неожиданным прибытием вооруженных людей в лодке, сразу решил, что готовится нечто необыкновенное. Поэтому он начал трясти Динмонта за плечо.
— А? А? Что? Эйли, жена, куда ты, рань такая, — бормотал наш горец сквозь сон. Но когда его потрясли покрепче, он поднялся, протер глаза и спросил:
— Что случилось, скажите, ради бога?
— Не знаю, — сказал Бертрам, — либо пожар, либо что-то совсем необыкновенное. Не слышите вы, что ли, как дымом пахнет? А как двери по всей тюрьме хлопают! И голоса какие-то грубые слышны и бормотание, да и за воротами тоже крик поднялся! Уверяю вас, это что-то из ряда вон выходящее. Ради самого создателя, вставайте сейчас же и давайте пока приготовимся.
При мысли об опасности Динмонт вскочил так же отважно и бодро, как вскакивали его предки, когда в знак тревоги зажигался костер.
— Эх, капитан, что это за место такое: днем отсюда никуда не выпускают, а по ночам спать не дают. Я бы тут, кажется, и двух недель не высидел. Но, господи, что же там такое творится? Эх, жалко, огня у нас нет. Шмель! Шмель!.. Тише ты, тише, дружок. Давай-ка послушаем, что они там творят. Да замолчишь ты или нет, черт тебя дери!
Напрасно они рылись в золе, чтобы отыскать горячий уголек и зажечь свечу. Шум меж тем не смолкал. Динмонт, в свою очередь, подошел к окну.
— Боже ты мой, поглядите, капитан, что они наделали: таможню-то взломали!
Бертрам поспешил к окну и увидел целую ватагу контрабандистов и других проходимцев всех мастей; одни из них несли зажженные факелы, другие тащили ящики и бочки по спуску прямо к стоявшему на причале баркасу, к которому теперь присоединились еще две или три рыбацкие лодки. Они грузили туда свои товары. Одна лодка с грузом уже ушла в море.
— Ну, ясно, в чем дело, — сказал Бертрам, — но я боюсь, что этим еще все не кончится. Слышите, как дымом пахнет; неужели это мне чудится?
— Какое там чудится! — ответил Динмонт. — Дымище-то какой валит. Черт возьми, если они таможню спалят, так пламя и сюда перекинется, и мы с вами тут как просмоленные бочки сгорим. Страшенное дело, чтоб ни за что ни про что живьем сожгли, ровно колдунов каких! Эй, Мак-Гаффог, ты что, не слышишь?
— крикнул он во весь голос. — Если жить тебе не надоело, открывай двери! Открывай, говорю!
В это время показалось пламя, и густые клубы дыма взвились перед окном, у которого стояли Бертрам и Динмонт. Дым этот густою пеленою застилал все вокруг, временами же, когда ветер стихал, вырывавшееся пламя внезапно освещало и берег и море, бросая яркие отсветы на угрюмые и жестокие лица контрабандистов, которые с невероятной быстротой грузили лодки. Но вот пожар охватил все здание, языки пламени вырывались из окон, ветер перебрасывал снопы искр на тюрьму, а все окрестности были скрыты густою завесой дыма. Неистовые крики оглашали воздух, невзирая на ночное время, к контрабандистам присоединились подонки местного населения; вся эта толпа волновалась и шумела; одни были кровно заинтересованы в том, чтобы удался грабеж, других же сюда влекла столь свойственная этим людям страсть к зрелищам и к суматохе.
Бертрам начал не на шутку беспокоиться о том, что станется с ними двоими. В доме все стихло; можно было подумать, что смотритель тюрьмы покинул свой пост и отдал и само здание и всех несчастных арестантов на растерзание пожару, который распространялся все дальше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142
Но маленький Шмель неожиданно прервал его размышления: он начал отчаянно лаять и выть, пытаясь кинуться на окно. Лай этот достиг слуха Динмонта, но тот продолжал, однако, оставаться во власти сновидения, перенесшего его из-под этих мрачных сводов на родные зеленые поля.
— Эй, Ярроу, куси его, куси! — бормотал он, все еще воображая, очевидно, что натравливает свою овчарку на какую-нибудь чужую скотину, забравшуюся к нему на пастбище.
Шмелю сердито вторил дворовый пес, который за всю ночь не издал ни звука, если не считать, что он немного повыл, когда взошла луна. Но теперь он лаял яростно, и разъярило его, по-видимому, нечто совсем иное, а никак не голос Шмеля, который первым подал знак тревоги. Нашему арестанту едва удалось успокоить собаку; она немного притихла, хотя все еще продолжала глухо ворчать.
Наконец Бертрам, который теперь уже смотрел во все глаза, увидел на море лодку и среди шума волн мог ясно различить плеск весел и голоса людей. «Наверно, какие-нибудь» запоздавшие рыбаки, — подумал он, — или, может быть, контрабандисты с острова Мэн. Какие они, однако, смелые, если так близко подходят к таможне, где расставлен караул. Да, это большая лодка, целый баркас, и в нем полно народа; должно быть, он везет таможенных». Последнее предположение казалось самым вероятным, особенно когда Бертрам увидел, что лодка причалила к небольшой пристани за таможней и все гребцы — двенадцать человек — высадились оттуда на берег, тихонько пробираясь маленькими переулочками, отделявшими таможню от тюрьмы, и скрылись из виду; только двое остались сторожить лодку.
Плеск весел, а потом приглушенный говор людей на берегу взбудоражили четвероногого сторожа во внутреннем дворе тюрьмы, и его зычное гавканье перешло теперь в такой страшный вой, что проснулся его хозяин, сам напоминавший цепного пса. Он закричал из окна:
— Что там, Терум, такое, в чем дело? Цыц, тебе говорю, цыц!
Эти слова нисколько не усмирили Терума; он лаял теперь с таким неистовством, что хозяин уже не мог услыхать те подозрительные звуки, которые и растревожили свирепого сторожа. Но у дражайшей половины этого двуногого цербера слух был острее. Она тоже выглянула в окно.
— Ступай вниз, черт лысый, да собаку спусти, — сказала она. — Слышишь, в таможне дверь ломают. А этот старый хрен Хейзлвуд всю стражу отозвал. Да что ты за мокрая курица такая! — И отважная амазонка отправилась вниз, чтобы распорядиться всем самой, в то время как ее почтенный супруг, который куда больше боялся бунта в стенах тюрьмы, чем любой бури за ее пределами, пошел с обходом по камерам проверить, все ли они хорошо заперты.
Шум, о котором только что была речь, возник в передней части здания, и Бертрам не мог слышать его ясно, так как его комната, как мы уже говорили, помещалась в задней половине и выходила на море. Он услыхал, однако, какую-то возню, совсем необычную для тюрьмы, особенно в ночное время, и, сопоставив всю эту тревогу с неожиданным прибытием вооруженных людей в лодке, сразу решил, что готовится нечто необыкновенное. Поэтому он начал трясти Динмонта за плечо.
— А? А? Что? Эйли, жена, куда ты, рань такая, — бормотал наш горец сквозь сон. Но когда его потрясли покрепче, он поднялся, протер глаза и спросил:
— Что случилось, скажите, ради бога?
— Не знаю, — сказал Бертрам, — либо пожар, либо что-то совсем необыкновенное. Не слышите вы, что ли, как дымом пахнет? А как двери по всей тюрьме хлопают! И голоса какие-то грубые слышны и бормотание, да и за воротами тоже крик поднялся! Уверяю вас, это что-то из ряда вон выходящее. Ради самого создателя, вставайте сейчас же и давайте пока приготовимся.
При мысли об опасности Динмонт вскочил так же отважно и бодро, как вскакивали его предки, когда в знак тревоги зажигался костер.
— Эх, капитан, что это за место такое: днем отсюда никуда не выпускают, а по ночам спать не дают. Я бы тут, кажется, и двух недель не высидел. Но, господи, что же там такое творится? Эх, жалко, огня у нас нет. Шмель! Шмель!.. Тише ты, тише, дружок. Давай-ка послушаем, что они там творят. Да замолчишь ты или нет, черт тебя дери!
Напрасно они рылись в золе, чтобы отыскать горячий уголек и зажечь свечу. Шум меж тем не смолкал. Динмонт, в свою очередь, подошел к окну.
— Боже ты мой, поглядите, капитан, что они наделали: таможню-то взломали!
Бертрам поспешил к окну и увидел целую ватагу контрабандистов и других проходимцев всех мастей; одни из них несли зажженные факелы, другие тащили ящики и бочки по спуску прямо к стоявшему на причале баркасу, к которому теперь присоединились еще две или три рыбацкие лодки. Они грузили туда свои товары. Одна лодка с грузом уже ушла в море.
— Ну, ясно, в чем дело, — сказал Бертрам, — но я боюсь, что этим еще все не кончится. Слышите, как дымом пахнет; неужели это мне чудится?
— Какое там чудится! — ответил Динмонт. — Дымище-то какой валит. Черт возьми, если они таможню спалят, так пламя и сюда перекинется, и мы с вами тут как просмоленные бочки сгорим. Страшенное дело, чтоб ни за что ни про что живьем сожгли, ровно колдунов каких! Эй, Мак-Гаффог, ты что, не слышишь?
— крикнул он во весь голос. — Если жить тебе не надоело, открывай двери! Открывай, говорю!
В это время показалось пламя, и густые клубы дыма взвились перед окном, у которого стояли Бертрам и Динмонт. Дым этот густою пеленою застилал все вокруг, временами же, когда ветер стихал, вырывавшееся пламя внезапно освещало и берег и море, бросая яркие отсветы на угрюмые и жестокие лица контрабандистов, которые с невероятной быстротой грузили лодки. Но вот пожар охватил все здание, языки пламени вырывались из окон, ветер перебрасывал снопы искр на тюрьму, а все окрестности были скрыты густою завесой дыма. Неистовые крики оглашали воздух, невзирая на ночное время, к контрабандистам присоединились подонки местного населения; вся эта толпа волновалась и шумела; одни были кровно заинтересованы в том, чтобы удался грабеж, других же сюда влекла столь свойственная этим людям страсть к зрелищам и к суматохе.
Бертрам начал не на шутку беспокоиться о том, что станется с ними двоими. В доме все стихло; можно было подумать, что смотритель тюрьмы покинул свой пост и отдал и само здание и всех несчастных арестантов на растерзание пожару, который распространялся все дальше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142