Зато последние слова смягчили ее сердце, особенно восприимчивое ко всякому проявлению великодушия.
— Нет, милый папенька, — сказала она, протягивая ему руку, — поверьте мне, что с этой минуты я с вами первым буду советоваться обо всем, что произойдет между Брауном, то есть Бертрамом, и мной, и что я не предприму ничего такого, чего вы могли бы не одобрить. Скажите, Бертрам останется гостить в Вудберне?
— Разумеется, — ответил полковник, — до тех пор, пока этого потребуют его дела.
— В таком случае согласитесь, что после всего, что было между нами, он захочет, чтобы я объяснила, почему я так переменилась к нему и лишила его надежды: ведь прежде, надо признаться, я давала ему повод надеяться.
— Полагаю, Джулия, — ответил Мэннеринг, — что он отнесется с уважением к моему дому и не забудет о тех услугах, которые я хочу оказать ему, а поэтому постарается не делать ничего такого, что мне было бы неприятно. Да, я думаю, что и ты дашь ему понять, как вам обоим подобает себя вести.
— Я все поняла, папенька, и буду теперь слушаться вас беспрекословно.
— Спасибо тебе, милая, а беспокоюсь я, — тут он поцеловал ее, — только за тебя одну. Ну, а теперь вытри глаза и идем завтракать.
Глава 52
Послушайте, шериф, даю вам слово,
Что завтра же я днем его пришлю,
Чтоб вам или другому, все равно,
Теперь ответ он дал на обвиненья.
«Генрих IV», ч. I
После того как разыгрались эти, если можно так выразиться, второстепенные сцены между отдельными обитателями Вудберна, описанные нами в предыдущей главе, все общество собралось к завтраку, за исключением, одного только Дэнди; ему больше пришлось по вкусу угощение, а может быть, даже и общество миссис Эллен, и он выпил у нее чашку чая, куда она влила две чайные ложки коньяку, и закусил все это говядиной, отрезанной от огромного ссека. Он как будто чувствовал, что там, в обществе этой милой женщины и Барнса, он может вдвое больше съесть и вдвое больше поговорить, чем в гостиной, где собрались господа. И действительно, в этой неприхотливой компании завтрак прошел веселее, в гостиной же едва ли не над всеми тяготела какая-то принужденность. Джулия не решалась спросить Бертрама, не выпьет ли он еще чашку чая; Бертраму, который все время чувствовал на себе взгляд Мэннеринга, трудно было справиться с ломтиком поджаренного хлеба с маслом; Люси, исполненная радости по случаю возвращения брата, начала вдруг думать об его ссоре с Хейзлвудом; полковником овладело тягостное беспокойство, свойственное человеку самолюбивому, когда он замечает, что присутствующие обращают внимание на самые незначительные его поступки.
Адвокат старательно намазывал масло на хлеб, и на лице его была необычайная для него серьезность, вызванная, очевидно, обстоятельствами дела, которым он только что занимался. Зато Домини был в полном восторге! Он глядел то на Бертрама, то на Люси, хихикал, мычал, ухмылялся и непрестанно нарушал правила хорошего тона: он опрокинул полный сливочник, и весьма кстати, в собственную тарелку с овсяной кашей, неизменно подававшейся ему утром, потом, недопив чай, который он называл «украшением завтрака», вылил остатки вместо полоскательницы в сахарницу и в довершение всего ошпарил кипятком старого Платона, любимого пуделя Мэннеринга, который встретил эту неожиданную ванну воем, отнюдь не делавшим чести ему как философу.
На этот раз спокойствие полковника поколебалось:
— Право же, дорогой мистер Сэмсон, вы забываете, что есть разница «между Платоном и Ксенократом.
— Первый был главою академиков, а второй — стоиков, — отвечал Домини, несколько задетый замечанием полковника.
— Да, но это как раз Ксенократ, а не Платон отрицал, что страдание — зло.
— Я склонен думать, — сказал Плейдел, — что это почтенное четвероногое, которое сейчас уходит из комнаты только на трех ногах, скорее принадлежит к школе киников.
— Это хорошо сказано. Но вот и ответ от Мак-Морлана.
Ответ был неутешительный. Миссис Мак-Морлан свидетельствовала свое почтение и сообщала, что минувшей ночью произошли тревожные события, которые задержали ее мужа в Портанферри, где он должен будет вести следствие.
— Что же нам теперь делать, мистер Плейдел? — спросил полковник.
— Жаль, мне бы очень хотелось повидать Мак-Мор-лана, — сказал адвокат.
— Это человек рассудительный, и он стал бы действовать по моим указаниям. Но не беда. Надо ввести нашего друга sui juris. Сейчас он просто беглый арестант. Закон против него; он должен быть rectus in curia, это главное. Для этого мы съездим с вами, полковник, в замок Хейзлвуд. Это не так далеко отсюда. Мы предложим свое поручительство, и я убежден, что легко сумеем доказать мистеру.., извините, сэру Роберту Хейзлвуду необходимость наше поручительство принять.
— Я с радостью поеду, — сказал полковник. Он позвонил и отдал все необходимые распоряжения. — А потом что мы будем делать?
— Надо будет увидеться с Мак-Морланом и поискать новых доказательств.
— Доказательств? — воскликнул полковник. — Но ведь дело-то ясно как день; здесь находятся мистер Сэмсон и мисс Бертрам, вы же сами подтверждаете, что этот молодой человек вылитый отец. Да и он сам помнит все странные обстоятельства, связанные с его отъездом из Шотландии. Какие же еще нужны свидетельства?
— Для нас с вами никаких свидетельств не требуется, но для суда их нужно немало. Воспоминания Бертрама это всегонавсего его собственные воспоминания, поэтому они никак не могут свидетельствовать в его пользу. Мисс Бертрам, наш досточтимый Сэмсон, да и я сам — все мы можем подтвердить не больше того, что подтвердил бы каждый, кто знал покойного Элленгауэна, то есть, что этот человек его живой портрет. Но из этого еще не следует, что он сын Элленгауэна и имеет право наследовать поместье.
— Что же еще нужно? — спросил полковник.
— Нам надо представить настоящие доказательства. Есть, правда, еще цыгане, но, к несчастью, в глазах правосудия их показания ничего почти не значат, их и в свидетели-то едва ли можно брать, а Мег Меррилиз и подавно; когда-то ведь я сам ее допрашивал, и она бесстыдно заявила, что ничего не знает.
— Ну, так как же нам поступить? — спросил Мэннеринг.
— Надо разузнать, — отвечал наш ученый адвокат, — какие сведения мы можем почерпнуть в Голландии от людей, среди которых воспитывался наш юный друг. Впрочем, страх перед наказанием за соучастие в убийстве Кеннеди может заставить их молчать, а если они даже и заговорят, то ведь это будут или иностранцы, или контрабандисты, которые вне закона. Словом, трудностей здесь еще немало.
— Разрешите вам сказать, наш почтенный и ученый адвокат, — сказал Домини, — что я верю, что тот, кто вернул маленького Гарри Бертрама его близким, не оставит своего дела незавершенным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142
— Нет, милый папенька, — сказала она, протягивая ему руку, — поверьте мне, что с этой минуты я с вами первым буду советоваться обо всем, что произойдет между Брауном, то есть Бертрамом, и мной, и что я не предприму ничего такого, чего вы могли бы не одобрить. Скажите, Бертрам останется гостить в Вудберне?
— Разумеется, — ответил полковник, — до тех пор, пока этого потребуют его дела.
— В таком случае согласитесь, что после всего, что было между нами, он захочет, чтобы я объяснила, почему я так переменилась к нему и лишила его надежды: ведь прежде, надо признаться, я давала ему повод надеяться.
— Полагаю, Джулия, — ответил Мэннеринг, — что он отнесется с уважением к моему дому и не забудет о тех услугах, которые я хочу оказать ему, а поэтому постарается не делать ничего такого, что мне было бы неприятно. Да, я думаю, что и ты дашь ему понять, как вам обоим подобает себя вести.
— Я все поняла, папенька, и буду теперь слушаться вас беспрекословно.
— Спасибо тебе, милая, а беспокоюсь я, — тут он поцеловал ее, — только за тебя одну. Ну, а теперь вытри глаза и идем завтракать.
Глава 52
Послушайте, шериф, даю вам слово,
Что завтра же я днем его пришлю,
Чтоб вам или другому, все равно,
Теперь ответ он дал на обвиненья.
«Генрих IV», ч. I
После того как разыгрались эти, если можно так выразиться, второстепенные сцены между отдельными обитателями Вудберна, описанные нами в предыдущей главе, все общество собралось к завтраку, за исключением, одного только Дэнди; ему больше пришлось по вкусу угощение, а может быть, даже и общество миссис Эллен, и он выпил у нее чашку чая, куда она влила две чайные ложки коньяку, и закусил все это говядиной, отрезанной от огромного ссека. Он как будто чувствовал, что там, в обществе этой милой женщины и Барнса, он может вдвое больше съесть и вдвое больше поговорить, чем в гостиной, где собрались господа. И действительно, в этой неприхотливой компании завтрак прошел веселее, в гостиной же едва ли не над всеми тяготела какая-то принужденность. Джулия не решалась спросить Бертрама, не выпьет ли он еще чашку чая; Бертраму, который все время чувствовал на себе взгляд Мэннеринга, трудно было справиться с ломтиком поджаренного хлеба с маслом; Люси, исполненная радости по случаю возвращения брата, начала вдруг думать об его ссоре с Хейзлвудом; полковником овладело тягостное беспокойство, свойственное человеку самолюбивому, когда он замечает, что присутствующие обращают внимание на самые незначительные его поступки.
Адвокат старательно намазывал масло на хлеб, и на лице его была необычайная для него серьезность, вызванная, очевидно, обстоятельствами дела, которым он только что занимался. Зато Домини был в полном восторге! Он глядел то на Бертрама, то на Люси, хихикал, мычал, ухмылялся и непрестанно нарушал правила хорошего тона: он опрокинул полный сливочник, и весьма кстати, в собственную тарелку с овсяной кашей, неизменно подававшейся ему утром, потом, недопив чай, который он называл «украшением завтрака», вылил остатки вместо полоскательницы в сахарницу и в довершение всего ошпарил кипятком старого Платона, любимого пуделя Мэннеринга, который встретил эту неожиданную ванну воем, отнюдь не делавшим чести ему как философу.
На этот раз спокойствие полковника поколебалось:
— Право же, дорогой мистер Сэмсон, вы забываете, что есть разница «между Платоном и Ксенократом.
— Первый был главою академиков, а второй — стоиков, — отвечал Домини, несколько задетый замечанием полковника.
— Да, но это как раз Ксенократ, а не Платон отрицал, что страдание — зло.
— Я склонен думать, — сказал Плейдел, — что это почтенное четвероногое, которое сейчас уходит из комнаты только на трех ногах, скорее принадлежит к школе киников.
— Это хорошо сказано. Но вот и ответ от Мак-Морлана.
Ответ был неутешительный. Миссис Мак-Морлан свидетельствовала свое почтение и сообщала, что минувшей ночью произошли тревожные события, которые задержали ее мужа в Портанферри, где он должен будет вести следствие.
— Что же нам теперь делать, мистер Плейдел? — спросил полковник.
— Жаль, мне бы очень хотелось повидать Мак-Мор-лана, — сказал адвокат.
— Это человек рассудительный, и он стал бы действовать по моим указаниям. Но не беда. Надо ввести нашего друга sui juris. Сейчас он просто беглый арестант. Закон против него; он должен быть rectus in curia, это главное. Для этого мы съездим с вами, полковник, в замок Хейзлвуд. Это не так далеко отсюда. Мы предложим свое поручительство, и я убежден, что легко сумеем доказать мистеру.., извините, сэру Роберту Хейзлвуду необходимость наше поручительство принять.
— Я с радостью поеду, — сказал полковник. Он позвонил и отдал все необходимые распоряжения. — А потом что мы будем делать?
— Надо будет увидеться с Мак-Морланом и поискать новых доказательств.
— Доказательств? — воскликнул полковник. — Но ведь дело-то ясно как день; здесь находятся мистер Сэмсон и мисс Бертрам, вы же сами подтверждаете, что этот молодой человек вылитый отец. Да и он сам помнит все странные обстоятельства, связанные с его отъездом из Шотландии. Какие же еще нужны свидетельства?
— Для нас с вами никаких свидетельств не требуется, но для суда их нужно немало. Воспоминания Бертрама это всегонавсего его собственные воспоминания, поэтому они никак не могут свидетельствовать в его пользу. Мисс Бертрам, наш досточтимый Сэмсон, да и я сам — все мы можем подтвердить не больше того, что подтвердил бы каждый, кто знал покойного Элленгауэна, то есть, что этот человек его живой портрет. Но из этого еще не следует, что он сын Элленгауэна и имеет право наследовать поместье.
— Что же еще нужно? — спросил полковник.
— Нам надо представить настоящие доказательства. Есть, правда, еще цыгане, но, к несчастью, в глазах правосудия их показания ничего почти не значат, их и в свидетели-то едва ли можно брать, а Мег Меррилиз и подавно; когда-то ведь я сам ее допрашивал, и она бесстыдно заявила, что ничего не знает.
— Ну, так как же нам поступить? — спросил Мэннеринг.
— Надо разузнать, — отвечал наш ученый адвокат, — какие сведения мы можем почерпнуть в Голландии от людей, среди которых воспитывался наш юный друг. Впрочем, страх перед наказанием за соучастие в убийстве Кеннеди может заставить их молчать, а если они даже и заговорят, то ведь это будут или иностранцы, или контрабандисты, которые вне закона. Словом, трудностей здесь еще немало.
— Разрешите вам сказать, наш почтенный и ученый адвокат, — сказал Домини, — что я верю, что тот, кто вернул маленького Гарри Бертрама его близким, не оставит своего дела незавершенным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142