«сионизм – орудие американского империализма». Евреям «косвенно или прямо приходилось доказывать свою лояльность, так или иначе убеждать своё окружение, что они не имеют никакого отношения к собственному еврейству и тем более к сионизму».
Ощущения рядового еврея в СССР становились действительно пригнетёнными, это выпукло выражено одним из них: «За годы преследований и оскорблений у евреев выработался определённый психический комплекс подозрительности ко всякому к ним обращению, исходящему от не-евреев. Во всём они готовы предусмотреть скрытый или явный намёк на их национальность… Евреи никогда не могут публично заявлять о своём еврействе, и официально принято, что об этом нужно молчать, как будто это некий порок, как будто это криминальное прошлое».
Большое впечатление произвёл в октябре 1959 случай в Малаховке – посёлке «в получасе езды от Москвы… с 30 тысячами жителей, из которых около 10% составляют евреи… В ночь на 4-е октября загорелась крыша малаховской синагоги и… домик смотрителя еврейского кладбища… в огне погибла жена смотрителя. В ту же ночь в Малаховке были расклеены и разбросаны листовки: «Долой жидов из торговли… Мы спасли их от немцев… они так быстро обнаглели, что русский народ не понимает… кто же на чьей земле».
И нарастающее угнетённое состояние доводило даже до такого синдрома, о котором пишет Д. Штурман: часть «еврейских обывателей доходит до ненависти к Израилю, считая его генератором антисемитизма в советской политике. Помню фразу одной преуспевающей учительницы-еврейки: «Бросить бы одну хорошую бомбу на весь этот Израиль, и нам было бы легче жить».
Но всё же – это было уродливое исключение. В основном, от разгула антисионистской кампании происходило «усиление сознания своего еврейства и рост симпатий к Израилю как форпосту еврейства в целом».
Предлагают нам и такое объяснение тогдашней общественной ситуации: да, при Хрущёве «опасения за жизнь отошли для еврейского населения в прошлое», но «был заложен фундамент нового антисемитизма»: молодое поколение номенклатуры, борясь за кастовые привилегии, «стремилось занять ведущие позиции в культуре, науке, торговле, финансах и т д. Здесь-то и произошло «знакомство» новоиспеченной советской аристократии с евреями, удельный вес которых в этих областях был традиционно велик». И «социальная структура еврейского населения, сосредоточенного главным образом в основных центрах страны, напоминала правящей верхушке структуру её собственного класса».
Такая встреча – несомненно состоялась, это была историческая «смена вахт» на советских верхах, с еврейской на русскую. И антагонизм при этом возник несомненно, отчего, помню, в хрущёвское время в разговорах в еврейской среде звучали не только насмешки, но и сильная обида на выходцев из деревни, «мужиков», проникших в верхи.
А в общем, при натяжении разных влияний, но и при большой осмотрительности советских властей, – к 1965 году «распространённость и острота современного советского антисемитизма далеко уступают» тому, что наблюдалось «в годы войны и в первые годы после войны», и происходит, «кажется, заметное ослабление, может быть, начавшееся отмирание «процентной нормы». – И в целом еврейское ощущение в 60-х годах держалось в диапазоне благополучия, это слышим от разных авторов. (Противовес только что прочтённому нами: «новый антисемитизм набирал силу» в 60-х годах.) – И спустя 20 лет высказывается то же впечатление: «для „евреев вообще“ хрущёвский период был одним из самых спокойных во всей их советской истории».
«В 1956-57 возникло много новых сионистских кружков, в которых участвовали молодые евреи, ранее не проявлявшие особого интереса к еврейским национальным проблемам и сионизму. Важным толчком к пробуждению национального сознания евреев СССР и ощущению ими солидарности с государством Израиль стала Синайская кампания [1956]»; а затем «катализатором процесса возрождения сионистского движения в СССР для многих евреев стал Международный фестиваль молодёжи и студентов [Москва, 1957]… В период между фестивалем и Шестидневной войной [1967] сионистская деятельность в СССР постепенно приобретала всё более широкие масштабы. Связи советских евреев с израильским посольством участились, контакты стали менее опасными», «резко возросло значение еврейского самиздата».
На переходе от 50-х годов в 60-е, в хрущёвскую «оттепель», евреи в СССР не только встряхнулись и выпрямились духовно от страха и угнетённости периода «космополитов» и «дела врачей», но в столичном обществе «быть евреем становилось модно даже», еврейская тема вошла в самиздат, в поэтические вечера, на которые рвалась молодёжь, Римма Казакова осмелела и возгласила с эстрады своё еврейское происхождение, – этот воздух сразу уловил и выразил Евтушенко в 1961 своим «Бабьим Яром», причислив и себя к евреям по духу. Это стихотворение его (и смелость же «Литгазеты») прозвучало трубным гласом для всего советского да и мирового еврейства. Затем Евтушенко читал его на множестве и множестве публичных вечеров, всегда в грохоте аплодисментов. – Спустя время и Шостакович, немало обращавшийся к еврейской теме, взялся перекладывать евтушенковское стихотворение в 13-ю симфонию. К исполнению её допустили ограниченно. – «Бабий Яр» прошёл по еврейству – и шире, чем только советскому, – бодрящей и целящей струёй, как «революционный акт… в развитии общественного сознания в Советском Союзе», и явился для него «самым значительным событием со времени ликвидации „дела врачей“.
В 1964-65 вернулась еврейская тема и в печатную литературу: «Лето в Сосняках» Анатолия Рыбакова и дневник Маши Рольник («в явное подражание „Дневнику Анны Франк“).
«После снятия Н. Хрущёва со всех занимаемых постов несколько смягчилась политика властей в отношении евреев. Была ослаблена борьба против иудаизма, отменены почти повсеместно ограничения на выпечку мацы… Постепенно прекратилась кампания борьбы с экономическими преступлениями…» Однако «в советской печати была развязана пропагандистская кампания против сионистской деятельности среди советских евреев и их связей с израильским посольством».
Все эти колебания и переломы в советской ситуации прошли для еврейского самосознания отнюдь не бесследно, нет, – значительным прорезом.
По переписи 1959 родным языком назвали еврейский всего лишь 21% евреев (в 1926 – 72%). Ещё и в 70-х годах понимали так: «Русское еврейство, которое было самым еврейским во всём мире, стало наименее еврейским». «Нынешнее развитие советского общества чревато для еврейства разрушением духовного и интеллектуального потенциала». А верней, как позже писал ещё один автор: евреям в СССР и «не дают ассимилироваться», и «не дают быть евреями».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141
Ощущения рядового еврея в СССР становились действительно пригнетёнными, это выпукло выражено одним из них: «За годы преследований и оскорблений у евреев выработался определённый психический комплекс подозрительности ко всякому к ним обращению, исходящему от не-евреев. Во всём они готовы предусмотреть скрытый или явный намёк на их национальность… Евреи никогда не могут публично заявлять о своём еврействе, и официально принято, что об этом нужно молчать, как будто это некий порок, как будто это криминальное прошлое».
Большое впечатление произвёл в октябре 1959 случай в Малаховке – посёлке «в получасе езды от Москвы… с 30 тысячами жителей, из которых около 10% составляют евреи… В ночь на 4-е октября загорелась крыша малаховской синагоги и… домик смотрителя еврейского кладбища… в огне погибла жена смотрителя. В ту же ночь в Малаховке были расклеены и разбросаны листовки: «Долой жидов из торговли… Мы спасли их от немцев… они так быстро обнаглели, что русский народ не понимает… кто же на чьей земле».
И нарастающее угнетённое состояние доводило даже до такого синдрома, о котором пишет Д. Штурман: часть «еврейских обывателей доходит до ненависти к Израилю, считая его генератором антисемитизма в советской политике. Помню фразу одной преуспевающей учительницы-еврейки: «Бросить бы одну хорошую бомбу на весь этот Израиль, и нам было бы легче жить».
Но всё же – это было уродливое исключение. В основном, от разгула антисионистской кампании происходило «усиление сознания своего еврейства и рост симпатий к Израилю как форпосту еврейства в целом».
Предлагают нам и такое объяснение тогдашней общественной ситуации: да, при Хрущёве «опасения за жизнь отошли для еврейского населения в прошлое», но «был заложен фундамент нового антисемитизма»: молодое поколение номенклатуры, борясь за кастовые привилегии, «стремилось занять ведущие позиции в культуре, науке, торговле, финансах и т д. Здесь-то и произошло «знакомство» новоиспеченной советской аристократии с евреями, удельный вес которых в этих областях был традиционно велик». И «социальная структура еврейского населения, сосредоточенного главным образом в основных центрах страны, напоминала правящей верхушке структуру её собственного класса».
Такая встреча – несомненно состоялась, это была историческая «смена вахт» на советских верхах, с еврейской на русскую. И антагонизм при этом возник несомненно, отчего, помню, в хрущёвское время в разговорах в еврейской среде звучали не только насмешки, но и сильная обида на выходцев из деревни, «мужиков», проникших в верхи.
А в общем, при натяжении разных влияний, но и при большой осмотрительности советских властей, – к 1965 году «распространённость и острота современного советского антисемитизма далеко уступают» тому, что наблюдалось «в годы войны и в первые годы после войны», и происходит, «кажется, заметное ослабление, может быть, начавшееся отмирание «процентной нормы». – И в целом еврейское ощущение в 60-х годах держалось в диапазоне благополучия, это слышим от разных авторов. (Противовес только что прочтённому нами: «новый антисемитизм набирал силу» в 60-х годах.) – И спустя 20 лет высказывается то же впечатление: «для „евреев вообще“ хрущёвский период был одним из самых спокойных во всей их советской истории».
«В 1956-57 возникло много новых сионистских кружков, в которых участвовали молодые евреи, ранее не проявлявшие особого интереса к еврейским национальным проблемам и сионизму. Важным толчком к пробуждению национального сознания евреев СССР и ощущению ими солидарности с государством Израиль стала Синайская кампания [1956]»; а затем «катализатором процесса возрождения сионистского движения в СССР для многих евреев стал Международный фестиваль молодёжи и студентов [Москва, 1957]… В период между фестивалем и Шестидневной войной [1967] сионистская деятельность в СССР постепенно приобретала всё более широкие масштабы. Связи советских евреев с израильским посольством участились, контакты стали менее опасными», «резко возросло значение еврейского самиздата».
На переходе от 50-х годов в 60-е, в хрущёвскую «оттепель», евреи в СССР не только встряхнулись и выпрямились духовно от страха и угнетённости периода «космополитов» и «дела врачей», но в столичном обществе «быть евреем становилось модно даже», еврейская тема вошла в самиздат, в поэтические вечера, на которые рвалась молодёжь, Римма Казакова осмелела и возгласила с эстрады своё еврейское происхождение, – этот воздух сразу уловил и выразил Евтушенко в 1961 своим «Бабьим Яром», причислив и себя к евреям по духу. Это стихотворение его (и смелость же «Литгазеты») прозвучало трубным гласом для всего советского да и мирового еврейства. Затем Евтушенко читал его на множестве и множестве публичных вечеров, всегда в грохоте аплодисментов. – Спустя время и Шостакович, немало обращавшийся к еврейской теме, взялся перекладывать евтушенковское стихотворение в 13-ю симфонию. К исполнению её допустили ограниченно. – «Бабий Яр» прошёл по еврейству – и шире, чем только советскому, – бодрящей и целящей струёй, как «революционный акт… в развитии общественного сознания в Советском Союзе», и явился для него «самым значительным событием со времени ликвидации „дела врачей“.
В 1964-65 вернулась еврейская тема и в печатную литературу: «Лето в Сосняках» Анатолия Рыбакова и дневник Маши Рольник («в явное подражание „Дневнику Анны Франк“).
«После снятия Н. Хрущёва со всех занимаемых постов несколько смягчилась политика властей в отношении евреев. Была ослаблена борьба против иудаизма, отменены почти повсеместно ограничения на выпечку мацы… Постепенно прекратилась кампания борьбы с экономическими преступлениями…» Однако «в советской печати была развязана пропагандистская кампания против сионистской деятельности среди советских евреев и их связей с израильским посольством».
Все эти колебания и переломы в советской ситуации прошли для еврейского самосознания отнюдь не бесследно, нет, – значительным прорезом.
По переписи 1959 родным языком назвали еврейский всего лишь 21% евреев (в 1926 – 72%). Ещё и в 70-х годах понимали так: «Русское еврейство, которое было самым еврейским во всём мире, стало наименее еврейским». «Нынешнее развитие советского общества чревато для еврейства разрушением духовного и интеллектуального потенциала». А верней, как позже писал ещё один автор: евреям в СССР и «не дают ассимилироваться», и «не дают быть евреями».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141