)
– Хочешь знать, еб твою мать, за что? Вот за эту бумажку…
Показывает в деле листок: «19 февраля на панихиде Орджоникидзе профессор Кудрявцев А. Ф. сказал: «Видно, что-то у них в Политбюро неладно…» И подпись-шифр 418/06. И синим карандашом наверху «арестовать».
Характер у В. А. был остро критический, насмешливый, не дававший никому потачки. Склонен был переходить к веселью над незадачливым собеседником, но без тени язвительности или оскорбления.
В камере часто завязывались споры между В. А., Артамоновым и Кудрявцевым. Говорили о пушках. Артамонов, видимо, давно забыл баллистику. Но в силу своего служебного положения должен был говорить авторитетно.
Слабоват оказывался и профессор механики. В. А. не давал им спуску, прижимал к стенке и разоблачал, не унижая.
Иногда говорили о съездах.
У меня создалось впечатление, что В. А. не слишком серьезно относился к съездам, к их нумерации.
Каждый, кто приходил в камеру знал, что кто-то один – Иуда… Поэтому пускаться в разговоры остерегались.
Когда новички спрашивали: «Что делать? Что делать?», В. А. железно советовал: «Что было – то было, чего не было – того не было».
Эти слова и ваш отец вообще – МЕНЯ СПАСЛИ (выделено Ю. В.). Ничего не говорил о себе и своем деле. НИЧЕГО – О СЕМЬЕ (выделено Ю. В.). Сильный человек! Распускать нюни не мог.
Артамонова вызывали к следователю. Спрашивали: «Ну как?» «Плохо… Подписывал чего не было…» «Зачем же?» «Есть вещи, которые входят в сознание через зад». Эту фразу он повторил еще раз. Его били, наверно.
В камере боятся говорить, что били.
Из Лубянки 2 – увозили в разные места. В Лефортово – там били, пытали, судили и убивали.
Меня вызывают на следствие. Из соседней камеры – крики избиваемого. Я думал, что это маскарад… «В советской тюрьме не бьют!»
Однажды, когда обжились и знали друг друга, сидим – В. А., Кудрявцев и я.
Я спросил В. А. – чем это кончится?
– Судьба… Сталина (он тихо говорил) – это судьба Павла Первого. Войдут два здоровых солдата и придушат – видимо, многие на это надеялись, но двух гвардейцев в России не нашлось. Да, дело обычное – как и других, ВАС ВЗЯЛИ С ПРИКУПОМ (выделено Ю. В.). То ли вас бить, то ли вы со страху наговорите – но что-нибудь обнаружится, чего вы знали.
Вводят Мартиновича – начальника одного из управлений Наркомата Оборонной промышленности. Герой Гражданской войны, комдив… Его шумно приветствует Артамонов, по Украине его знает В. А. Уводят. Возвращается через неделю, сапоги приходится разрезать – стоял всю неделю.
– В. А.! Кроме ссылки – вас еще избивали? Жандармы?
– Жандармский офицер никогда ни одного арестованного не ударял, – медленно и раздельно.
Он был начальником ГУТ-а.[152] По-видимому, ценил Смилгу Ивара Тенисовича.
В 1918 году В. А. и еще один или двое ходили присматривать место для ЧК в Москве и выбрали этот дом (Лубянка, 2).
«За что боролись, на то и напоролись».
Суммарный облик. Одет незатейливо, почти по-рабочему. И был похож на инструментальщика или часовщика. Худой, черный, чуть согнутый, без малейшего фатовства – как рабочий человек. И был он похож на сцепщика в «Анне Карениной» – с фонарем… И еще больше – на рабочего в стихотворении Гумилева. Который отливал пулю. Впечатление профессионализма, целеустремленности и одной мысли.
Его ни разу не вызывали на допрос – во всяком случае, я не помню этого.
Вашего отца надо было уничтожить…»
Мне было необычайно трудно расшифровать эти страницы. И потому, что почерк Юры стал здесь другим, и потому, что я ощущала его боль, его страх услышать об отце… то, что и в прощении и в оправдании не нуждается (достаточно даже этих записей, чтобы понять, за какой нечеловеческой гранью оказывались узники). Ломаными буквами выведены слова: «Ничего о семье. Сильный человек». Я вспомнила запись в дневнике юноши Юры Трифонова: «В детстве я хотел быть сильным…», будто знал, что более всего ему понадобится сила духа.
Человек, который рассказывал Юре о последних днях отца, тоже был сильным, он не побоялся бы правды.
В другой тетради я нашла отрывки из еще одной беседы с ним, узнала его истинную фамилию. Теперь ее можно назвать – М. И. Казанин. Судя по всему, он тоже был военным. Участвовал в Гражданской войне. Вот то немногое, что сохранилось от тех встреч. Они говорили о статье генерала Черепанова в журнале «Вопросы истории», о позиции Валентина Андреевича Трифонова в споре с маршалом Егоровым и другими членами военной миссии в Китае в 1925 году.
...
Миссия была направлена в Китай но инициативе Сунь Ятсена. В нее, кроме В. А. Трифонова, входили В. К. Блюхер, М. М. Бородин, Г. Н. Войтинский, А. И. Егоров, Л. М. Карахан, А. Я. Лапин, В. М. Примаков, В. К. Путна и другие. М. И. Казанин (Ушаков) считал, что: «В споре с Егоровым и советниками по поводу помощи Фын-Юйсяну ТРИФОНОВ БЫЛ ПРАВ. Он видел, что все это были авантюристы, проходимцы, политиканы[153] – и история доказала, что все это так и было на самом деле.
Он знал, что тут рабоче-крестьянским движением не пахнет и что комиссия приехала уже с готовыми установками.
В «Вопросах истории» № 5 (68 г.) стр. 114 – тот же Черепанов пишет: «Хотя Трифонов не видел леса за деревьями, в его рассуждениях имелось и некоторое рациональное зерно».
Это зерно состояло в том, что его мнение было единственным, соответствующим фактам.
В ту встречу Ушаков сказал, что профессора Кудрявцева уже в живых нет. А ведь мы вместе работали в Горном институте. Я – на кафедре теоретических основ электротехники, он – на кафедре механики. Он был профессором, я – ассистентом. И он мне очень запомнился, хотя коллектив преподавателей был велик и разношерстен.
Запомнился своим уважительным отношением к студентам, запомнился тончайшей иронией и ровно веселым расположением духа. Однажды кто-то пожаловался, что болеет почками, и Андрей Федорович посоветовал залезть в бочку с горячей водой и сидеть долго. «Мне один раз помогло», – сказал он. Я тогда про себя удивилась странному совету: «Почему в бочку? Почему не в ванну?» Но вот прошло много лет, и я узнала ГДЕ его вылечили, посадив в бочку с горячей водой. Так и должно было случиться, потому что, как писал Юрий Валентинович, «все со всем связано».
В шестьдесят восьмом в жизни Юры произошло событие, повлекшее за собой серьезные последствия. Началось с вот такой записи в дневнике.
...
«…Гошка нашел клад, а рассказывает о кабаках, о бл-ях. Иногда смешные истории. Про старичка, служившего у Деникина, который доложил про Гошку другому старичку белому генералу: «А ихний папаша был на стороне красных». Гошка – худой, бледный, измученный, и какая-то затаенность. Готовность к прыжку. Мне знакома эта уголовная затаенность в нем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
– Хочешь знать, еб твою мать, за что? Вот за эту бумажку…
Показывает в деле листок: «19 февраля на панихиде Орджоникидзе профессор Кудрявцев А. Ф. сказал: «Видно, что-то у них в Политбюро неладно…» И подпись-шифр 418/06. И синим карандашом наверху «арестовать».
Характер у В. А. был остро критический, насмешливый, не дававший никому потачки. Склонен был переходить к веселью над незадачливым собеседником, но без тени язвительности или оскорбления.
В камере часто завязывались споры между В. А., Артамоновым и Кудрявцевым. Говорили о пушках. Артамонов, видимо, давно забыл баллистику. Но в силу своего служебного положения должен был говорить авторитетно.
Слабоват оказывался и профессор механики. В. А. не давал им спуску, прижимал к стенке и разоблачал, не унижая.
Иногда говорили о съездах.
У меня создалось впечатление, что В. А. не слишком серьезно относился к съездам, к их нумерации.
Каждый, кто приходил в камеру знал, что кто-то один – Иуда… Поэтому пускаться в разговоры остерегались.
Когда новички спрашивали: «Что делать? Что делать?», В. А. железно советовал: «Что было – то было, чего не было – того не было».
Эти слова и ваш отец вообще – МЕНЯ СПАСЛИ (выделено Ю. В.). Ничего не говорил о себе и своем деле. НИЧЕГО – О СЕМЬЕ (выделено Ю. В.). Сильный человек! Распускать нюни не мог.
Артамонова вызывали к следователю. Спрашивали: «Ну как?» «Плохо… Подписывал чего не было…» «Зачем же?» «Есть вещи, которые входят в сознание через зад». Эту фразу он повторил еще раз. Его били, наверно.
В камере боятся говорить, что били.
Из Лубянки 2 – увозили в разные места. В Лефортово – там били, пытали, судили и убивали.
Меня вызывают на следствие. Из соседней камеры – крики избиваемого. Я думал, что это маскарад… «В советской тюрьме не бьют!»
Однажды, когда обжились и знали друг друга, сидим – В. А., Кудрявцев и я.
Я спросил В. А. – чем это кончится?
– Судьба… Сталина (он тихо говорил) – это судьба Павла Первого. Войдут два здоровых солдата и придушат – видимо, многие на это надеялись, но двух гвардейцев в России не нашлось. Да, дело обычное – как и других, ВАС ВЗЯЛИ С ПРИКУПОМ (выделено Ю. В.). То ли вас бить, то ли вы со страху наговорите – но что-нибудь обнаружится, чего вы знали.
Вводят Мартиновича – начальника одного из управлений Наркомата Оборонной промышленности. Герой Гражданской войны, комдив… Его шумно приветствует Артамонов, по Украине его знает В. А. Уводят. Возвращается через неделю, сапоги приходится разрезать – стоял всю неделю.
– В. А.! Кроме ссылки – вас еще избивали? Жандармы?
– Жандармский офицер никогда ни одного арестованного не ударял, – медленно и раздельно.
Он был начальником ГУТ-а.[152] По-видимому, ценил Смилгу Ивара Тенисовича.
В 1918 году В. А. и еще один или двое ходили присматривать место для ЧК в Москве и выбрали этот дом (Лубянка, 2).
«За что боролись, на то и напоролись».
Суммарный облик. Одет незатейливо, почти по-рабочему. И был похож на инструментальщика или часовщика. Худой, черный, чуть согнутый, без малейшего фатовства – как рабочий человек. И был он похож на сцепщика в «Анне Карениной» – с фонарем… И еще больше – на рабочего в стихотворении Гумилева. Который отливал пулю. Впечатление профессионализма, целеустремленности и одной мысли.
Его ни разу не вызывали на допрос – во всяком случае, я не помню этого.
Вашего отца надо было уничтожить…»
Мне было необычайно трудно расшифровать эти страницы. И потому, что почерк Юры стал здесь другим, и потому, что я ощущала его боль, его страх услышать об отце… то, что и в прощении и в оправдании не нуждается (достаточно даже этих записей, чтобы понять, за какой нечеловеческой гранью оказывались узники). Ломаными буквами выведены слова: «Ничего о семье. Сильный человек». Я вспомнила запись в дневнике юноши Юры Трифонова: «В детстве я хотел быть сильным…», будто знал, что более всего ему понадобится сила духа.
Человек, который рассказывал Юре о последних днях отца, тоже был сильным, он не побоялся бы правды.
В другой тетради я нашла отрывки из еще одной беседы с ним, узнала его истинную фамилию. Теперь ее можно назвать – М. И. Казанин. Судя по всему, он тоже был военным. Участвовал в Гражданской войне. Вот то немногое, что сохранилось от тех встреч. Они говорили о статье генерала Черепанова в журнале «Вопросы истории», о позиции Валентина Андреевича Трифонова в споре с маршалом Егоровым и другими членами военной миссии в Китае в 1925 году.
...
Миссия была направлена в Китай но инициативе Сунь Ятсена. В нее, кроме В. А. Трифонова, входили В. К. Блюхер, М. М. Бородин, Г. Н. Войтинский, А. И. Егоров, Л. М. Карахан, А. Я. Лапин, В. М. Примаков, В. К. Путна и другие. М. И. Казанин (Ушаков) считал, что: «В споре с Егоровым и советниками по поводу помощи Фын-Юйсяну ТРИФОНОВ БЫЛ ПРАВ. Он видел, что все это были авантюристы, проходимцы, политиканы[153] – и история доказала, что все это так и было на самом деле.
Он знал, что тут рабоче-крестьянским движением не пахнет и что комиссия приехала уже с готовыми установками.
В «Вопросах истории» № 5 (68 г.) стр. 114 – тот же Черепанов пишет: «Хотя Трифонов не видел леса за деревьями, в его рассуждениях имелось и некоторое рациональное зерно».
Это зерно состояло в том, что его мнение было единственным, соответствующим фактам.
В ту встречу Ушаков сказал, что профессора Кудрявцева уже в живых нет. А ведь мы вместе работали в Горном институте. Я – на кафедре теоретических основ электротехники, он – на кафедре механики. Он был профессором, я – ассистентом. И он мне очень запомнился, хотя коллектив преподавателей был велик и разношерстен.
Запомнился своим уважительным отношением к студентам, запомнился тончайшей иронией и ровно веселым расположением духа. Однажды кто-то пожаловался, что болеет почками, и Андрей Федорович посоветовал залезть в бочку с горячей водой и сидеть долго. «Мне один раз помогло», – сказал он. Я тогда про себя удивилась странному совету: «Почему в бочку? Почему не в ванну?» Но вот прошло много лет, и я узнала ГДЕ его вылечили, посадив в бочку с горячей водой. Так и должно было случиться, потому что, как писал Юрий Валентинович, «все со всем связано».
В шестьдесят восьмом в жизни Юры произошло событие, повлекшее за собой серьезные последствия. Началось с вот такой записи в дневнике.
...
«…Гошка нашел клад, а рассказывает о кабаках, о бл-ях. Иногда смешные истории. Про старичка, служившего у Деникина, который доложил про Гошку другому старичку белому генералу: «А ихний папаша был на стороне красных». Гошка – худой, бледный, измученный, и какая-то затаенность. Готовность к прыжку. Мне знакома эта уголовная затаенность в нем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105