Пустив галопом коня, он ускакал вперед. Даже Радо в эти минуты был лишним.
Когда далеко позади утих топот копыт, Исток бросил поводья, снял шлем и задумался.
"Слишком много радости вы мне послали, боги, слишком много. Смилуйтесь!"
Мысль о том, что сейчас он сможет приникнуть к сладостной чаше увидеть Ирину, испугала его.
"Смилуйтесь! Даруйте мне еще только это, отдайте только ее, и мера наполнится. И тогда я готов на все!"
Но страшная змея уже подняла голову в его сердце и зашипела:
"Чего теперь бояться? Разве боги победили? Что такое Перун? Святовит? Твоя собственная рука победила, твой собственный разум вел войско! Кто спас Ирину? Перун, Святовит, парки? Она смеется над ними, не приносит им даров! Кто ее спас? Христос? Бог, которому она молится? Спас для того, чтоб ты, варвар, обладал ею? О нет! И все-таки она верует во Христа и его Евангелие, молится ему за себя и за меня, поразившего стольких христиан! Неужто Христос разгневается на меня и отнимет Ирину в тот миг, когда я протяну руки, чтоб ее обнять?"
Ужас охватил героя; сердце, не ведавшее страха в самой лютой битве, затрепетало.
"О боги, о Христос, смилуйтесь, пощадите!"
Он закрыл глаза, чтоб не видеть грозных теней, плывших под облаками, будто вестники Перуна, вестники Христа. Потом среди теней возникла Ирина, в глазах ее светилась вера, на лице сверкала радостная надежда и блаженство любви, губы улыбались его сомнениям.
"Веруй, Исток, веруй в истину - и любовь Христова наполнит твое сердце", - властно зазвучал в груди знакомый голос.
Стук копыт привел его в себя. Всадники догнали задумавшегося командира.
- Не горюй, Исток! Через несколько дней мы будем гулять на свадьбе! А если они не приедут в Топер, пойдем на Фессалонику! Клянусь богами! Озаренное радостью лицо Радо было обращено к Истоку.
Твердой рукой Сварунич собрал поводья, надел шлем, словно это могло уберечь его голову от печальных раздумий, и заговорил с Радо о свадебном пиршестве.
Когда Исток со своим отрядом снова появился под Топером, из лесов и пещер сбежались девушки, пастухи и дети, сторожившие добычу и пленных. В первый день Сварунич никому не сказал худого слова, не упрекнул взглядом. Он дал народу полную свободу, позволил праздновать победу: пусть люди упьются и наиграются вволю, пусть наедятся до отвала, пусть поют до изнеможения. Но на другой день зазвучали его суровые речи. Он согнал отряд в тесный овраг и поставил всех на работу. Плотники валили лес и сколачивали громоздкие деревянные телеги для перевозки зерна. Одни готовили ярма для волов, другие резали прутья и плели корзины, чтоб навьючить их на спины волам и лошадям, нагрузив богатствами, которые принесет с собой войско, грабившее по Фракии. Пастухам он велел отправляться в луга, чтобы серпами нарезать увядшие травы и связать ее лозой в тугие тюки. Он предвидел, что на обратном пути в опустошенных и сожженных краях скотине придется не сладко.
Воинам велено было заняться снаряжением, почистить оружие, наточить мечи, заострить копья. В кузнице Рустика они обнаружили много подков, и кузнецы принялись подковывать лошадей, непривычных к каменистой дороге.
Девушкам он поручил раненых и подготовку провианта для воинов. Рабы мололи на жерновах ячмень и пшеницу, девушки пекли хлеба и укладывали их впрок в корзины. Работа закипела, словно они были не в походе, а у себя дома, в славинских ил антских поселениях.
Исток осмотрел преторий и подготовил покои для Ирины. Надо было также убрать с форума следы крови и грабежей, похоронить мертвых в глубокой могиле за городскими стенами.
Когда все было готово к приходу невесты, Исток стал частенько подниматься на башню на морском берегу. Глядя оттуда на людской муравейник, кишевший вокруг города, он удовлетворенно улыбался.
"Как настоящий деспот, - думал он про себя и испуганно оглядывался, ибо боялся самой этой мысли, боялся, как бы она не вылетела из его головы и таинственной искрой не вспыхнула среди людей. - Но я делаю это только ради нее, - оправдывался он. - Ради тебя, Ирина, чтобы твое сердце не дрогнуло при виде ужасов войны, чтобы не устыдилась твоя душа и чтобы ты, привыкшая к роскоши, не зарыдала, оказавшись среди варваров. Тебя будут приветствовать воины, каких нет в Византии, тебя будут приветствовать, как палатинцы приветствуют Феодору, когда она приезжает в их лагерь. А ты, мой Эпафродит!... "Мехеркле! [Клянусь Гераклом! (греч.)] - скажешь ты. - Не напрасно я тратил на него золотые монеты". Как вспыхнут твои глаза, когда ты увидишь мое войско и мое племя! Ведь это они отомстили, кровью отомстили и еще будут мстить Константинополю, преступному и неблагодарному, осудившему тебя на смерть. Месть, Эпафродит, за тебя и за твои страдания!"
Прошла неделя.
Радо начал беспокоиться, на лице Истока появились тени.
- О боги, - молился он, - смилуйтесь. Христос, сохрани ее!
Море волновалось, беспокойные волны набегали на берег.
Радо резал ягнят одного за другим, приносил на костер дары Деване и паркам. Потом выбегал на берег, смотрел в морскую даль, лил масло в волны, надеясь успокоить их, бросал рыбам куски мяса в надежде отвести надвигавшуюся бурю.
- Они не придут по морю, Исток, они приедут по суше!
Радо вскочил на коня и помчался по дороге в Фессалонику. Очень скоро он вернулся, разыскал Истока и принялся уговаривать его:
- Идем! Мы должны пойти в Фессалонику! За Любиницей, за Ириной! Ох, уж этот Радован! Он вконец там упился! Заболтался, может быть, даже все выдал! Клянусь Перуном, певец, я убью тебя и не стану раскаиваться в этом!
Девушки грустными взглядами провожали героев, томившихся на башне, встречавших на морском берегу восход и заход солнца.
- Герой, спаси свою невесту! - шептали они. - Для чего же войско! Для чего же сила! На Фессалонику!
- На Фессалонику! - говорили между собой воины, печалившиеся печалью Истока; не задумываясь, они бросились бы по первому зову своего любимого командира на сотни вражеских копий.
На восьмой день пригнали добычу пешего войска. Гонец передал Истоку слова Виленца и Ярожира: "Мы не встречаем никакого сопротивления, византийцев нигде нет. Крепости сдаются без боя, гарнизоны разбегаются".
- Смилуйтесь, боги! - Истока встревожили эти радостные вести.
И вдруг до его ушей донесся крик Радо:
- Парус, парус, парус!
Исток взлетел на башню. Солнце озаряло пенящиеся валы багряным золотом, далеко-далеко, на горизонте, в самом деле виднелся парус - словно чуть позолоченное белое крыло птицы.
- Парус! - повторил Исток.
- Подходит! - воскликнул Радо, сжимая его руку.
Сердца богатырей затрепетали в этот миг, как у молоденьких девушек, услышавших шаги своих милых. Юноши онемели, весь мир исчез, исчезло войско, исчезли ратные дела, песни соловья умолкли, все пропало, все поглотило одно желание, одна мысль, одна страсть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121
Когда далеко позади утих топот копыт, Исток бросил поводья, снял шлем и задумался.
"Слишком много радости вы мне послали, боги, слишком много. Смилуйтесь!"
Мысль о том, что сейчас он сможет приникнуть к сладостной чаше увидеть Ирину, испугала его.
"Смилуйтесь! Даруйте мне еще только это, отдайте только ее, и мера наполнится. И тогда я готов на все!"
Но страшная змея уже подняла голову в его сердце и зашипела:
"Чего теперь бояться? Разве боги победили? Что такое Перун? Святовит? Твоя собственная рука победила, твой собственный разум вел войско! Кто спас Ирину? Перун, Святовит, парки? Она смеется над ними, не приносит им даров! Кто ее спас? Христос? Бог, которому она молится? Спас для того, чтоб ты, варвар, обладал ею? О нет! И все-таки она верует во Христа и его Евангелие, молится ему за себя и за меня, поразившего стольких христиан! Неужто Христос разгневается на меня и отнимет Ирину в тот миг, когда я протяну руки, чтоб ее обнять?"
Ужас охватил героя; сердце, не ведавшее страха в самой лютой битве, затрепетало.
"О боги, о Христос, смилуйтесь, пощадите!"
Он закрыл глаза, чтоб не видеть грозных теней, плывших под облаками, будто вестники Перуна, вестники Христа. Потом среди теней возникла Ирина, в глазах ее светилась вера, на лице сверкала радостная надежда и блаженство любви, губы улыбались его сомнениям.
"Веруй, Исток, веруй в истину - и любовь Христова наполнит твое сердце", - властно зазвучал в груди знакомый голос.
Стук копыт привел его в себя. Всадники догнали задумавшегося командира.
- Не горюй, Исток! Через несколько дней мы будем гулять на свадьбе! А если они не приедут в Топер, пойдем на Фессалонику! Клянусь богами! Озаренное радостью лицо Радо было обращено к Истоку.
Твердой рукой Сварунич собрал поводья, надел шлем, словно это могло уберечь его голову от печальных раздумий, и заговорил с Радо о свадебном пиршестве.
Когда Исток со своим отрядом снова появился под Топером, из лесов и пещер сбежались девушки, пастухи и дети, сторожившие добычу и пленных. В первый день Сварунич никому не сказал худого слова, не упрекнул взглядом. Он дал народу полную свободу, позволил праздновать победу: пусть люди упьются и наиграются вволю, пусть наедятся до отвала, пусть поют до изнеможения. Но на другой день зазвучали его суровые речи. Он согнал отряд в тесный овраг и поставил всех на работу. Плотники валили лес и сколачивали громоздкие деревянные телеги для перевозки зерна. Одни готовили ярма для волов, другие резали прутья и плели корзины, чтоб навьючить их на спины волам и лошадям, нагрузив богатствами, которые принесет с собой войско, грабившее по Фракии. Пастухам он велел отправляться в луга, чтобы серпами нарезать увядшие травы и связать ее лозой в тугие тюки. Он предвидел, что на обратном пути в опустошенных и сожженных краях скотине придется не сладко.
Воинам велено было заняться снаряжением, почистить оружие, наточить мечи, заострить копья. В кузнице Рустика они обнаружили много подков, и кузнецы принялись подковывать лошадей, непривычных к каменистой дороге.
Девушкам он поручил раненых и подготовку провианта для воинов. Рабы мололи на жерновах ячмень и пшеницу, девушки пекли хлеба и укладывали их впрок в корзины. Работа закипела, словно они были не в походе, а у себя дома, в славинских ил антских поселениях.
Исток осмотрел преторий и подготовил покои для Ирины. Надо было также убрать с форума следы крови и грабежей, похоронить мертвых в глубокой могиле за городскими стенами.
Когда все было готово к приходу невесты, Исток стал частенько подниматься на башню на морском берегу. Глядя оттуда на людской муравейник, кишевший вокруг города, он удовлетворенно улыбался.
"Как настоящий деспот, - думал он про себя и испуганно оглядывался, ибо боялся самой этой мысли, боялся, как бы она не вылетела из его головы и таинственной искрой не вспыхнула среди людей. - Но я делаю это только ради нее, - оправдывался он. - Ради тебя, Ирина, чтобы твое сердце не дрогнуло при виде ужасов войны, чтобы не устыдилась твоя душа и чтобы ты, привыкшая к роскоши, не зарыдала, оказавшись среди варваров. Тебя будут приветствовать воины, каких нет в Византии, тебя будут приветствовать, как палатинцы приветствуют Феодору, когда она приезжает в их лагерь. А ты, мой Эпафродит!... "Мехеркле! [Клянусь Гераклом! (греч.)] - скажешь ты. - Не напрасно я тратил на него золотые монеты". Как вспыхнут твои глаза, когда ты увидишь мое войско и мое племя! Ведь это они отомстили, кровью отомстили и еще будут мстить Константинополю, преступному и неблагодарному, осудившему тебя на смерть. Месть, Эпафродит, за тебя и за твои страдания!"
Прошла неделя.
Радо начал беспокоиться, на лице Истока появились тени.
- О боги, - молился он, - смилуйтесь. Христос, сохрани ее!
Море волновалось, беспокойные волны набегали на берег.
Радо резал ягнят одного за другим, приносил на костер дары Деване и паркам. Потом выбегал на берег, смотрел в морскую даль, лил масло в волны, надеясь успокоить их, бросал рыбам куски мяса в надежде отвести надвигавшуюся бурю.
- Они не придут по морю, Исток, они приедут по суше!
Радо вскочил на коня и помчался по дороге в Фессалонику. Очень скоро он вернулся, разыскал Истока и принялся уговаривать его:
- Идем! Мы должны пойти в Фессалонику! За Любиницей, за Ириной! Ох, уж этот Радован! Он вконец там упился! Заболтался, может быть, даже все выдал! Клянусь Перуном, певец, я убью тебя и не стану раскаиваться в этом!
Девушки грустными взглядами провожали героев, томившихся на башне, встречавших на морском берегу восход и заход солнца.
- Герой, спаси свою невесту! - шептали они. - Для чего же войско! Для чего же сила! На Фессалонику!
- На Фессалонику! - говорили между собой воины, печалившиеся печалью Истока; не задумываясь, они бросились бы по первому зову своего любимого командира на сотни вражеских копий.
На восьмой день пригнали добычу пешего войска. Гонец передал Истоку слова Виленца и Ярожира: "Мы не встречаем никакого сопротивления, византийцев нигде нет. Крепости сдаются без боя, гарнизоны разбегаются".
- Смилуйтесь, боги! - Истока встревожили эти радостные вести.
И вдруг до его ушей донесся крик Радо:
- Парус, парус, парус!
Исток взлетел на башню. Солнце озаряло пенящиеся валы багряным золотом, далеко-далеко, на горизонте, в самом деле виднелся парус - словно чуть позолоченное белое крыло птицы.
- Парус! - повторил Исток.
- Подходит! - воскликнул Радо, сжимая его руку.
Сердца богатырей затрепетали в этот миг, как у молоденьких девушек, услышавших шаги своих милых. Юноши онемели, весь мир исчез, исчезло войско, исчезли ратные дела, песни соловья умолкли, все пропало, все поглотило одно желание, одна мысль, одна страсть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121