"А если я попаду в рабство? Пусть! Лучше рабство, чем жизнь у Тунюша. Ведь наступит день, когда славины придут сюда на равнину и спасут меня".
Она пустила коня к холмам и вскоре оказалась в тени старых дубов. Земля была усыпана зрелыми желудями. Белкой выпрыгнула она из седла и принялась лущить желуди, утолять голод. Вспомнилось, как часто в детстве они с Истоком собирали желуди в лесу, когда пасли овец. Она набрала желудей, насыпала их в рубашку вокруг пояса. Потом снова села на коня и отправилась дальше, грызя по пути жирные ядрышки.
В полдень она выехала на обширную поляну. Откуда-то доносилось мычание скотины. Словно из могилы шел этот звук, глухо отражаясь в лесу.
"Люди!"
Девушка вытащила нож и спрятала его за пояс. Развязала веревку у седла, спутала ноги коню, другой конец привязала к дубу. Потом осторожно вышла из лесу и пошла туда, откуда слышалось мычание. Скоро она увидела дым костра, возле него сидели одни дети, и она храбро пошла прямо к ним. Смуглые, опаленные солнцем, голые ребятишки, заметив ее, с криком побежали к лесу.
Любиница уловила аромат печеной репы. Одним прыжком подскочила она к огню, схватила сколько могла унести, и бросилась назад. Спустя мгновенье она была уже в седле и мчалась во весь опор: показаться людям на глаза с украденной репой у нее не хватило смелости. До самого вечера ей никто не встретился. Никто не преследовал ее. Тогда она стала искать подходящее место для ночлега. Коня пустила пастись, а сама, поужинав печеной репой и желудями, безмятежно улеглась под деревом на мох, как истинное дитя природы, и принялась размышлять о своей судьбе.
Но едва замигали звезды, раздался страшный вой. Конь тревожно заржал. Любиница проворно вскочила и прислушалась. Зашуршали листья в лесу, снова завыли голодные глотки.
"Волки!"
Она подскочила к дереву, ухватилась за нижнюю ветку и полезла вверх по стволу. Звери были уже совсем рядом, конь почувствовал опасность и, храпя, помчался по поляне. Шум в лесу все нарастал. Стая голодных волков почуяла лошадь. Звери высыпали из леса. До Любиницы донесся конский топот и ржанье, кровь застыла в ее жилах.
- Боги, спасите, боги всемогущие, помогите!
Лес огласился воем, визгом и ревом зверей. Волки настигли коня. Любиница крепко обняла дубовый ствол и заплакала в горьком сознании того, что она лишилась единственного своего защитника и спасителя. Она различила глухой звук падающего на землю тела, затем завыл волк - и все стихло. Лишь урчанье, взвизгиванье и грызня волков нарушали тишину ночи. Любиница решила дожидаться зари на дереве. Обвив руками ствол, она прикрыла лицо своими длинными волосами и так провела ночь, подобно перепуганной птице, спрятавшей голову под крыло. Утром она слезла с дерева. Как капля в море, как песчаное зернышко в пустыне, как бабочка в безбрежной степи, стояла в лесу одинокая девушка, отчаявшаяся, обездоленная. Лишь одно утешение осталось у нее - острый нож за поясом. Она решила идти наугад - авось набредет на поселение, где можно будет отдаться в рабство и тем сохранить жизнь.
Так шла она по лесу, собирая ягоды, желуди, шла наугад, как отбившийся от стада ягненок. Часто присаживаясь на землю, передохнуть руки и ноги ее были в кровь исцарапаны ветками, одежда висела лохмотьями. Пробиралась сквозь густые заросли, переползала через поваленные гнилые стволы.
Около полудня лес стал редеть. Деревья раздвинулись, и вскоре девушка увидела зеленую равнину. Она вышла из лесу, и тут перед ней мелькнула серая лента дороги. Всплеснув руками, Любиница бросилась к ней, а когда вступила на утоптанный путь, надежда, словно пламя под слоем пепла, вспыхнула снова. Девушка не знала, где она, не знала, что эта дорога ведет через Гем в Филиппополь и оттуда в Топер и в Фессалонику. Но она надеялась встретить купца, а может быть, даже славина и уж, во всяком случае, добрести до поселения, до ночлега. Охваченная радостью, она пошла вперед, иногда даже пускаясь бегом. Наступил вечер, Любиница отдохнула у ручья, поела травы и щавеля. Спать она не собиралась. Луна выплыла на небо, подобно одинокому жалкому облачку, а девушка все шла и шла.
Но вот около полуночи силы покинули ее, колени подогнулись, она опустилась в траву на обочине. Капли холодного пота заструились по ее лицу.
В забытьи ей почудилось, будто вдали что-то блеснуло. Доспехи и шлем Истока сверкали на солнце, кто-то наклонился к ней и приложил к губам баклажку. Долгими глотками она пила воду, потом открыла глаза и увидела Радо, - он поддерживал ее голову и целовал в губы. Любиница закричала и обхватила его руками. Но рука коснулась дорожного камня. Она приподнялась на локте. Нет любимого, нигде нет. Кругом ночь, вдоль дороги дует южный ветер, а она одна под небом, истомленная, наедине со своими видениями. А вдруг она заснет? Вдруг нагрянут волки? Вдруг примчится Баламбак? О Морана! Любиница нащупала нож, схватилась за рукоятку, чтоб вонзить его в свое сердце - спастись от зверей и от Тунюша. Но рука была слишком слаба. Пальцы онемели и разжались, голова упала в траву. Замигали звезды на небе. Свет померк. Любиница потеряла сознание.
18
- Крыльями черного ворона нависла печаль над лагерем. Ведите меня к Тунюшу, доблестному потомку Эрнака, чтоб я спел ему геройскую песнь и потешил его душу. Потому что моя лютня - наследие певцов, которые пели при дворе короля всей земли, нашего отца и господина Аттилы, - говорил Баламбеку переодетый и изменивший обличье Радован. Он пришел к гуннам на второй день после бегства Любиницы. Десятки раз смотрелся он в кусок полированной стали, прежде чем осмелился войти в лагерь.
"Ну, теперь ни Баламбак, ни Тунюш не узнают меня!" - Радован с довольным видом рассматривал свое намазанное и гладко выбритое лицо в стальном зеркальце. Собрав все свое мужество, дав неисчислимые обеты богам, он пошел к гуннам. А придя к ним, сразу же заметил, в какой глубокой печали пребывают гуннские воины. Баламбак разгромил вархунов и с победой вернулся назад, но дома заплаканная рабыня тут же рассказала ему, что дождливой ночью исчезла славинка. Баламбак немедля послал за нею погоню. К Дунаю помчалось десять самых быстрых всадников и лучших лазутчиков. Однако все они вернулись ни с чем, говоря, что девушку, наверное, унес по воздуху Шетек или сам бес славинский. Даже следа ее они не обнаружили. Потому и сидел Баламбак, невеселый и подавленный, перед пустым шатром Тунюша.
- Не придется тебе петь для Тунюша, нет его.
Сердце Радована взыграло радостью. Однако он взял себя в руки и грустно переспросил:
- Нет? О, напрасен был мой путь из-за Черного моря, я так хотел увидеть орла, имя которого со страхом произносят в стране славинов и антов, аваров и вархунов, среди племен аланов и герулов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121