Спокойствие ксёндза оказало благотворное воздействие. Помолчав и немного успокоившись, я призналась:
— Решить непросто. Вот сейчас, когда вы рассказали о подруге Елены, тоже Хмелевской, я было подумала… но сомневаюсь. Кое-что в письме вроде бы прямо относится ко мне, кое-что, возможно, я сама насочиняла. О наличии у Елены близкой приятельницы я знала, мне известно: Елена делилась с ней своими тайнами, так что, может, она и многое знает. Из письма следует, что Елена собиралась сообщить мне нечто важное, не исключено, это важное известно её близкой подруге. Только вот как её разыскать? А ксёндз викарий…
Ксёндз сочувственно пояснил:
— Бедняга еле мог говорить, но подумал о ближних и, преодолевая свою немощь, поведал мне о наличии у его покойной прихожанки близкой подруги. Наверняка тайны исповеди он не нарушил, нет, нет, такого он никогда не сделает, возможно, другой источник. Знал же он о подруге немного: что у покойной Елены Выстраш была близкая подруга, звали её Иоланта Хмелевская и жила она где-то неподалёку от особняка, где Елена работала в прислугах. Больше же ничего о ней не знает. Проше пани, а если дать объявление в газетах? Или попробовать разыскать её через полицию?
— Полиция, конечно, без труда разыскала бы эту Иоланту, — без особого энтузиазма заметила я, — но видите ли, отец мой, я полицию обманула. Ничего не сказала ей о письме Елены.
— Но почему? — изумился ксёндз.
— А сама не знаю. Вот толком даже объяснить не могу. Но знаете, из всего нагромождения невероятных происшествий со мной я сделала вывод, что все это имеет непосредственное отношение к моей личной жизни. Вокруг меня плетётся какая-то паутина, я имею в виду упомянутую в письме бабу, которая меня ненавидит. Афёра могла уходить корнями в моё прошлое, не хотелось, чтобы полиция в нем копалась, полиция не все может понять, особенно причины ненависти той самой бабы. Так получилось, не я ей, а она мне подложила свинью и она же меня возненавидела. Короче, сначала мне самой хотелось бы во всем разобраться, а потом уже обращаться в полицию. Вы с ними общались?
— Да, после покушения на ксёндза викария. Тогда у меня ещё не было этого письма.
— В таком случае сделаем так: я возьму письмо и отдам им, признаюсь, что умолчала о нем, надеюсь, не сошлют меня в Сибирь. И расскажу им об Иоланте.
Ксёндз согласился с моим планом.
— Думаю, пани права. И вот ещё что бы мне хотелось вам сказать. И викарий, и я весьма встревожены этими преступлениями, но о некоторых вещах долг не позволяет нам говорить, некоторые вещи надо предоставить воле Божией. Сейчас викарий ещё очень слаб, но, окрепнув, ещё раз все обдумает и решит, что ему позволено вынести на суд людской. Мы тоже стараемся по мере наших слабых сил помочь органам правопорядка и справедливости. Ведь Елена Выстраш, упокой Господи её душу, узнала об убийстве человека и опасалась за свою жизнь. Увы, опасения её не были напрасны. По её словам, человека убили из корыстных побуждений, и убийца пользуется плодами преступления. Нельзя такие деяния оставлять ненаказуемыми.
— И вы знаете, кто преступник? — спросила я, потрясённая до глубины души.
— Знает ксёндз викарий. Но именно это ему сообщили на исповеди.
— Значит, умрёт, а не скажет. Но в разговоре со мной он намекнул, что кое-что он узнал не в исповедальне, а путём собственных умозаключений, вот это он вправе обнародовать.
— Да, но после встречи с вами у него не было времени, так что пока нечего обнародовать. Думаю, однако, вскоре он захочет с пани поговорить, как только состояние здоровья позволит.
— Хорошо бы скорее! Я приеду по первому его зову. Мне кажется, было бы разумнее сначала поговорить с викарием, а уже потом — с полицейскими, но боюсь, не вправе откладывать, им тоже надо скорее сообщить последние новости. Ох, и не знаю, как объясню своё умолчание…
Ксёндз пробощ от всей души приветствовал моё мудрое решение.
Итак, я узнала фамилию таинственной приятельницы Елены Выстраш, но все ещё не знала фамилии Ренуся. Села у телефона и задумалась — кому раньше позвонить, в полицию или ещё каким-нибудь общим знакомым, спросить о Ренусе. Письмо Елены тяжким камнем лежало на совести, но оба священнослужителя так основательно взбудоражили меня своими сенсационными сообщениями об убийстве из корыстных побуждений, что сначала требовалось немного упорядочить взвихрённые чувства. Итак, сидела я у телефона и никому не звонила.
Телефон позвонил сам.
— Я говорю с Иоанной Хмелевской? — поинтересовался дамский голос.
— Да, с ней.
— Говорит Иоланта Хмелевская, — ответил дамский голос, и сердце оборвалось в груди. — Елена Выстраш была моей подругой. Я звоню вам из аэропорта, сейчас уезжаю навсегда, потому что страшно боюсь, а они пускай удавятся тут без меня и поубивают друг дружку! Елена сначала подслушала, а потом и бумаги увидела и обо всем догадалась. Бумаги в чёрной папке, вернее, не папке, от папки осталась одна обложка, твёрдая, пластиковая, и они уверены, она у вас, потому что была у этого вашего бывшего мужа, но теперь у него нет. И вам бы тоже лучше было уехать куда подальше и ни во что не вмешиваться.
Тут у меня прорезался голос.
— Проше пани, минутку. Погодите! Да в чем дело-то? Я же ничего не понимаю! Скажите же толком! На вас вся надежда. Зачем они мне вообще подбросили голову несчастной Елены? Кто это сделал?
— А, значит, голову и в самом деле ей отрезали? Так я и думала! Фамилия его Либаш, но больше о нем ничего не знаю. А головой они хотели вас запугать и пригрозить — то же самое и с вами сделают. Убить вас боятся, слишком много поднимется шуму, да и после вашей смерти могут те самые бумаги обнаружить, ведь полиция примется обыск у вас делать, найдут, а им это ни к чему. Он убил того, второго. Ну, я должна бежать, объявили посадку на мой самолёт. Лечу к родственникам, куда подальше, хотя они и не близкая мне родня. А вам я письмо отправила.
И повесила трубку. Ну надо же! Если бы не проклятая нога, я бы через десять минут уже была в аэропорту Окенче. По опыту знаю, пока пассажиров затолкают в самолёт, пока опоздавшие подтянутся, пока трап уберут — пройдёт немало времени, перехватила бы я эту чёртову Иоланту. А тут моя костяная нога, холера её побери! За то время, что с лестницы спущусь, успела бы обернуться до аэропорта и обратно. Ну не совсем, в аэропорту с ней тоже не очень побегаешь, там от стоянки до здания аэровокзала кусок порядочный. Правда, могла бы позвонить в аэропорт и попросить задержать пассажирку Иоланту Хмелевскую под каким-нибудь убедительным предлогом. Нет, не стану я бабе устраивать такую пакость Напугана она смертельно и наверняка не без причины. Елену убили, могли и её шлёпнуть, раз много знает.
В аэропорт я все же позвонила и поинтересовалась, куда отправляется тот самолёт, на который сейчас объявили посадку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
— Решить непросто. Вот сейчас, когда вы рассказали о подруге Елены, тоже Хмелевской, я было подумала… но сомневаюсь. Кое-что в письме вроде бы прямо относится ко мне, кое-что, возможно, я сама насочиняла. О наличии у Елены близкой приятельницы я знала, мне известно: Елена делилась с ней своими тайнами, так что, может, она и многое знает. Из письма следует, что Елена собиралась сообщить мне нечто важное, не исключено, это важное известно её близкой подруге. Только вот как её разыскать? А ксёндз викарий…
Ксёндз сочувственно пояснил:
— Бедняга еле мог говорить, но подумал о ближних и, преодолевая свою немощь, поведал мне о наличии у его покойной прихожанки близкой подруги. Наверняка тайны исповеди он не нарушил, нет, нет, такого он никогда не сделает, возможно, другой источник. Знал же он о подруге немного: что у покойной Елены Выстраш была близкая подруга, звали её Иоланта Хмелевская и жила она где-то неподалёку от особняка, где Елена работала в прислугах. Больше же ничего о ней не знает. Проше пани, а если дать объявление в газетах? Или попробовать разыскать её через полицию?
— Полиция, конечно, без труда разыскала бы эту Иоланту, — без особого энтузиазма заметила я, — но видите ли, отец мой, я полицию обманула. Ничего не сказала ей о письме Елены.
— Но почему? — изумился ксёндз.
— А сама не знаю. Вот толком даже объяснить не могу. Но знаете, из всего нагромождения невероятных происшествий со мной я сделала вывод, что все это имеет непосредственное отношение к моей личной жизни. Вокруг меня плетётся какая-то паутина, я имею в виду упомянутую в письме бабу, которая меня ненавидит. Афёра могла уходить корнями в моё прошлое, не хотелось, чтобы полиция в нем копалась, полиция не все может понять, особенно причины ненависти той самой бабы. Так получилось, не я ей, а она мне подложила свинью и она же меня возненавидела. Короче, сначала мне самой хотелось бы во всем разобраться, а потом уже обращаться в полицию. Вы с ними общались?
— Да, после покушения на ксёндза викария. Тогда у меня ещё не было этого письма.
— В таком случае сделаем так: я возьму письмо и отдам им, признаюсь, что умолчала о нем, надеюсь, не сошлют меня в Сибирь. И расскажу им об Иоланте.
Ксёндз согласился с моим планом.
— Думаю, пани права. И вот ещё что бы мне хотелось вам сказать. И викарий, и я весьма встревожены этими преступлениями, но о некоторых вещах долг не позволяет нам говорить, некоторые вещи надо предоставить воле Божией. Сейчас викарий ещё очень слаб, но, окрепнув, ещё раз все обдумает и решит, что ему позволено вынести на суд людской. Мы тоже стараемся по мере наших слабых сил помочь органам правопорядка и справедливости. Ведь Елена Выстраш, упокой Господи её душу, узнала об убийстве человека и опасалась за свою жизнь. Увы, опасения её не были напрасны. По её словам, человека убили из корыстных побуждений, и убийца пользуется плодами преступления. Нельзя такие деяния оставлять ненаказуемыми.
— И вы знаете, кто преступник? — спросила я, потрясённая до глубины души.
— Знает ксёндз викарий. Но именно это ему сообщили на исповеди.
— Значит, умрёт, а не скажет. Но в разговоре со мной он намекнул, что кое-что он узнал не в исповедальне, а путём собственных умозаключений, вот это он вправе обнародовать.
— Да, но после встречи с вами у него не было времени, так что пока нечего обнародовать. Думаю, однако, вскоре он захочет с пани поговорить, как только состояние здоровья позволит.
— Хорошо бы скорее! Я приеду по первому его зову. Мне кажется, было бы разумнее сначала поговорить с викарием, а уже потом — с полицейскими, но боюсь, не вправе откладывать, им тоже надо скорее сообщить последние новости. Ох, и не знаю, как объясню своё умолчание…
Ксёндз пробощ от всей души приветствовал моё мудрое решение.
Итак, я узнала фамилию таинственной приятельницы Елены Выстраш, но все ещё не знала фамилии Ренуся. Села у телефона и задумалась — кому раньше позвонить, в полицию или ещё каким-нибудь общим знакомым, спросить о Ренусе. Письмо Елены тяжким камнем лежало на совести, но оба священнослужителя так основательно взбудоражили меня своими сенсационными сообщениями об убийстве из корыстных побуждений, что сначала требовалось немного упорядочить взвихрённые чувства. Итак, сидела я у телефона и никому не звонила.
Телефон позвонил сам.
— Я говорю с Иоанной Хмелевской? — поинтересовался дамский голос.
— Да, с ней.
— Говорит Иоланта Хмелевская, — ответил дамский голос, и сердце оборвалось в груди. — Елена Выстраш была моей подругой. Я звоню вам из аэропорта, сейчас уезжаю навсегда, потому что страшно боюсь, а они пускай удавятся тут без меня и поубивают друг дружку! Елена сначала подслушала, а потом и бумаги увидела и обо всем догадалась. Бумаги в чёрной папке, вернее, не папке, от папки осталась одна обложка, твёрдая, пластиковая, и они уверены, она у вас, потому что была у этого вашего бывшего мужа, но теперь у него нет. И вам бы тоже лучше было уехать куда подальше и ни во что не вмешиваться.
Тут у меня прорезался голос.
— Проше пани, минутку. Погодите! Да в чем дело-то? Я же ничего не понимаю! Скажите же толком! На вас вся надежда. Зачем они мне вообще подбросили голову несчастной Елены? Кто это сделал?
— А, значит, голову и в самом деле ей отрезали? Так я и думала! Фамилия его Либаш, но больше о нем ничего не знаю. А головой они хотели вас запугать и пригрозить — то же самое и с вами сделают. Убить вас боятся, слишком много поднимется шуму, да и после вашей смерти могут те самые бумаги обнаружить, ведь полиция примется обыск у вас делать, найдут, а им это ни к чему. Он убил того, второго. Ну, я должна бежать, объявили посадку на мой самолёт. Лечу к родственникам, куда подальше, хотя они и не близкая мне родня. А вам я письмо отправила.
И повесила трубку. Ну надо же! Если бы не проклятая нога, я бы через десять минут уже была в аэропорту Окенче. По опыту знаю, пока пассажиров затолкают в самолёт, пока опоздавшие подтянутся, пока трап уберут — пройдёт немало времени, перехватила бы я эту чёртову Иоланту. А тут моя костяная нога, холера её побери! За то время, что с лестницы спущусь, успела бы обернуться до аэропорта и обратно. Ну не совсем, в аэропорту с ней тоже не очень побегаешь, там от стоянки до здания аэровокзала кусок порядочный. Правда, могла бы позвонить в аэропорт и попросить задержать пассажирку Иоланту Хмелевскую под каким-нибудь убедительным предлогом. Нет, не стану я бабе устраивать такую пакость Напугана она смертельно и наверняка не без причины. Елену убили, могли и её шлёпнуть, раз много знает.
В аэропорт я все же позвонила и поинтересовалась, куда отправляется тот самолёт, на который сейчас объявили посадку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73