А что?
— А ничего. У Либаша все ещё американское гражданство?
— Ясно. И у жены тоже. Минутку, кажется, уловил. Либаш обогатился после получения дядюшкиного наследства… Если это был уже не Либаш, а Сшпенгель… А вы, пани Иоанна, случайно не знаете, когда дядюшка скончался?
Я была шокирована.
— Мне это ни к чему, а вот вы бы должны знать!
Капитан принялся сконфуженно оправдываться:
— Ведь это не имело никакого значения, раз мы имели дело с настоящим Либашем. Теперь я, разумеется, немедленно исправлю наше упущение.
Сжалившись над полицией, я пообещала, свято веря в Гжегожа.
— Эту дату я узнаю завтра в полдень. Могу позвонить вам. Так и думала, что стоит. А если не застану вас на месте, кому передать?
— Что вы, буду ждать, как соловей лета. Вот что значит взаимодействие с общественностью! Не правда ли, у нас с вами так хорошо идёт сотрудничество? Полное доверие и взаимопонимание.
— Раз уж у нас все на доверии, поясните мне, пан капитан, почему они меня до сих пор не убили? Согласитесь, странно это.
Капитан серьёзно покачал головой.
— Нет, не думаю, как раз мне представляется закономерным. Подумайте сами, пани Иоанна, ведь убей они вас, полиция примется за повальный обыск в вашей квартире, перероет все бумаги и найдёт те самые… Этого они боятся больше всего на свете! Так что в их интересах оставить вас в живых. К тому же наверняка надеются получить от вас информацию по этому поводу. Думаю, их план предусматривал сначала запугивание вас, а потом — личный контакт с вами. Возможно, личный контакт оставляли напоследок, не очень надеясь на его результат, предварительно намеревались сами поискать у вас как следует, вот чем я объясняю покушение на ваше здоровье с помощью гипсовой головы. Вас положат в больницу, пролежите вы там долго, и у них будет время порыться в вашей квартире и чулане. Жаль, не получилось…
— Вы что, пан капитан?
— Да нет, вы меня не так поняли. Я жалею, что они не стали рыться в вашем чулане, вот уж не завидую…
— А, понятно. И в самом деле, в квартире могли хоть поселиться и навести порядок в моих бумагах.
И я обвела комнату печальным взглядом. Бумаги в самом деле заполняли её если не целиком, то уж наполовину точно, оставляя мне очень мало жилого пространства. Давно следовало разобраться в них, половину выбросить, да все как-то руки не доходили. Страшная работа! Капитан тоже огляделся, но тактично воздержался от комментариев.
— Думаю, об Иоланте Хмелевской они не знали, напрасно она боялась, и после ликвидации Елены Выстраш были уверены, что у вас больше не найдётся источников информации.
— «Они»! — недовольно повторила я. — Вы все употребляете множественное число, пан капитан. Поясните, будьте любезны, кого вы подразумеваете под этим местоимением множественного числа? Псевдо-Ренусь с Мизюней плюс Новаковский, так? Но насколько я понимаю, из них никто лично не принимал участия в катастрофе под Лодзью? И вряд ли кто из них преследовал меня по пятам по всей Европе и подбрасывал головы. Как же тогда понимать это «они»?
— Не смешите меня! — разгневался вдруг капитан. — Действует целая шайка, тут и боевики, и охранники, и прочие специалисты. У Либаша достаточно наёмников, которые даже не знают, на кого работают. Их нанимает Новаковский, да, тот самый Новаковский, бывший сотрудник спецслужб, специалист с большим опытом.
— Понятно. И очень логично, что именно к нему обратился Сшпенгель, тоже бывший специалист в этой области и тоже с большим опытом. Интересно, что вы теперь намереваетесь предпринять?
— Сначала подожду вашего звонка, вы помните, завтра?
Трогательное доверие! Сердце моё смягчилось, возможно, я испытала прилив тёплых чувств к этому хорошему человеку, потому что неожиданно для себя предложила:
— Пан капитан, дайте мне номер вашего служебного факса. Есть же у вас хоть факс на работе? Есть? Очень хорошо, возможно, удастся немного облегчить вам жизнь, раз уж вы так благородно предпочитаете меня колючей проволоке…
Похоже, капитан и в самом деле предпочитал меня, ибо дал номер своего служебного факса.
* * *
Одних переговоров с полицией было мало для того, чтобы целиком заполнить этот день, пустой день после отъезда Гжегожа. Вечер предстоял пустой, охватит тоска, ещё разревусь, в меланхолию ударюсь. Не хватало мне меланхолии на старости лет! Ну уж дудки! Надо срочно заняться делом.
Раскопала старые записные книжки и календарики вдобавок к тем, которые уже давно вытащила, разложила на письменном столе и принялась копаться в них.
Листала я старые записи, и одна из них привела на память новогодние гадания, которые мы, девчонки, устроили как раз у Мизюни в самом начале моей дружбы с ней. Собрались мы, значит, одни девушки, занялись обычными в таких случаях вещами. Лили воск, выбрасывали башмаки за порог дома, писали мужские имена на клочках бумаги… И, как живую, увидела разгневанную Мизюню, которая кричала со слезами на глазах: «Не хочу я Анджея! Пусть его возьмёт кто-нибудь из вас! Хочу Ярека! Отдайте мне Ярека!» Вот интересно, почему мне так запомнилась эта сцена? А, поняла, я страшно завидовала Мизюне, у неё было чудесное платье. Вот и сейчас, увидев в своём воображении ту сцену из давних лет, разгневанную Мизюню я представила в том самом платье: модная, обтягивающая фигуру «труба» цвета морской волны. Мизюня была рыжеволосой, её волосы замечательно гармонировали с цветом платья, на шее тоненькая золотая цепочка, большое декольте. Единственная замужняя среди собравшихся подружек, я была в интересном положении и, несчастная, напялила на себя какое-то старьё. Так и вижу Мизюню: сверкающая морская зелень чудесного платья, большой узел медно-рыжих волос между теменем и затылком, в одной руке рюмка, в другой — клочок бумаги с Анджеем. Стоит она на фоне буфета, тоненькая, очаровательная, в отчаянии вся изогнулась и пытается обмануть судьбу, заменить свою бумажку с Анджеем на другую, их много разложено на буфете…
Потом она громко кричала, что гадание вышло неправильное из-за присутствия замужней особы, должны гадать одни девицы, и вот из-за меня результаты гадания следует признать недействительными. Я не стала возражать, жаль мне было подружку, и что стоило отдать ей какого-то неизвестного Ярека, Ярослава…
Я сама удивилась — до того чётко припомнились вдруг те давние события. А все потому, что раскрыла табель-календарь тридцатипятилетней давности на страничке с записью новогоднего гадания. Чтобы быть точной, записаны оказались одни предсказания, я лично перед гаданием записала их перечень, и пожалуйста, какое значение имеет записанное слово!
Жаль, от того памятного дня в календарике остался лишь этот список и запись — «Новогоднее гадание у Мизюни», нет чтобы записать побольше… Стала припоминать, кто из подружек ещё был на гадании.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
— А ничего. У Либаша все ещё американское гражданство?
— Ясно. И у жены тоже. Минутку, кажется, уловил. Либаш обогатился после получения дядюшкиного наследства… Если это был уже не Либаш, а Сшпенгель… А вы, пани Иоанна, случайно не знаете, когда дядюшка скончался?
Я была шокирована.
— Мне это ни к чему, а вот вы бы должны знать!
Капитан принялся сконфуженно оправдываться:
— Ведь это не имело никакого значения, раз мы имели дело с настоящим Либашем. Теперь я, разумеется, немедленно исправлю наше упущение.
Сжалившись над полицией, я пообещала, свято веря в Гжегожа.
— Эту дату я узнаю завтра в полдень. Могу позвонить вам. Так и думала, что стоит. А если не застану вас на месте, кому передать?
— Что вы, буду ждать, как соловей лета. Вот что значит взаимодействие с общественностью! Не правда ли, у нас с вами так хорошо идёт сотрудничество? Полное доверие и взаимопонимание.
— Раз уж у нас все на доверии, поясните мне, пан капитан, почему они меня до сих пор не убили? Согласитесь, странно это.
Капитан серьёзно покачал головой.
— Нет, не думаю, как раз мне представляется закономерным. Подумайте сами, пани Иоанна, ведь убей они вас, полиция примется за повальный обыск в вашей квартире, перероет все бумаги и найдёт те самые… Этого они боятся больше всего на свете! Так что в их интересах оставить вас в живых. К тому же наверняка надеются получить от вас информацию по этому поводу. Думаю, их план предусматривал сначала запугивание вас, а потом — личный контакт с вами. Возможно, личный контакт оставляли напоследок, не очень надеясь на его результат, предварительно намеревались сами поискать у вас как следует, вот чем я объясняю покушение на ваше здоровье с помощью гипсовой головы. Вас положат в больницу, пролежите вы там долго, и у них будет время порыться в вашей квартире и чулане. Жаль, не получилось…
— Вы что, пан капитан?
— Да нет, вы меня не так поняли. Я жалею, что они не стали рыться в вашем чулане, вот уж не завидую…
— А, понятно. И в самом деле, в квартире могли хоть поселиться и навести порядок в моих бумагах.
И я обвела комнату печальным взглядом. Бумаги в самом деле заполняли её если не целиком, то уж наполовину точно, оставляя мне очень мало жилого пространства. Давно следовало разобраться в них, половину выбросить, да все как-то руки не доходили. Страшная работа! Капитан тоже огляделся, но тактично воздержался от комментариев.
— Думаю, об Иоланте Хмелевской они не знали, напрасно она боялась, и после ликвидации Елены Выстраш были уверены, что у вас больше не найдётся источников информации.
— «Они»! — недовольно повторила я. — Вы все употребляете множественное число, пан капитан. Поясните, будьте любезны, кого вы подразумеваете под этим местоимением множественного числа? Псевдо-Ренусь с Мизюней плюс Новаковский, так? Но насколько я понимаю, из них никто лично не принимал участия в катастрофе под Лодзью? И вряд ли кто из них преследовал меня по пятам по всей Европе и подбрасывал головы. Как же тогда понимать это «они»?
— Не смешите меня! — разгневался вдруг капитан. — Действует целая шайка, тут и боевики, и охранники, и прочие специалисты. У Либаша достаточно наёмников, которые даже не знают, на кого работают. Их нанимает Новаковский, да, тот самый Новаковский, бывший сотрудник спецслужб, специалист с большим опытом.
— Понятно. И очень логично, что именно к нему обратился Сшпенгель, тоже бывший специалист в этой области и тоже с большим опытом. Интересно, что вы теперь намереваетесь предпринять?
— Сначала подожду вашего звонка, вы помните, завтра?
Трогательное доверие! Сердце моё смягчилось, возможно, я испытала прилив тёплых чувств к этому хорошему человеку, потому что неожиданно для себя предложила:
— Пан капитан, дайте мне номер вашего служебного факса. Есть же у вас хоть факс на работе? Есть? Очень хорошо, возможно, удастся немного облегчить вам жизнь, раз уж вы так благородно предпочитаете меня колючей проволоке…
Похоже, капитан и в самом деле предпочитал меня, ибо дал номер своего служебного факса.
* * *
Одних переговоров с полицией было мало для того, чтобы целиком заполнить этот день, пустой день после отъезда Гжегожа. Вечер предстоял пустой, охватит тоска, ещё разревусь, в меланхолию ударюсь. Не хватало мне меланхолии на старости лет! Ну уж дудки! Надо срочно заняться делом.
Раскопала старые записные книжки и календарики вдобавок к тем, которые уже давно вытащила, разложила на письменном столе и принялась копаться в них.
Листала я старые записи, и одна из них привела на память новогодние гадания, которые мы, девчонки, устроили как раз у Мизюни в самом начале моей дружбы с ней. Собрались мы, значит, одни девушки, занялись обычными в таких случаях вещами. Лили воск, выбрасывали башмаки за порог дома, писали мужские имена на клочках бумаги… И, как живую, увидела разгневанную Мизюню, которая кричала со слезами на глазах: «Не хочу я Анджея! Пусть его возьмёт кто-нибудь из вас! Хочу Ярека! Отдайте мне Ярека!» Вот интересно, почему мне так запомнилась эта сцена? А, поняла, я страшно завидовала Мизюне, у неё было чудесное платье. Вот и сейчас, увидев в своём воображении ту сцену из давних лет, разгневанную Мизюню я представила в том самом платье: модная, обтягивающая фигуру «труба» цвета морской волны. Мизюня была рыжеволосой, её волосы замечательно гармонировали с цветом платья, на шее тоненькая золотая цепочка, большое декольте. Единственная замужняя среди собравшихся подружек, я была в интересном положении и, несчастная, напялила на себя какое-то старьё. Так и вижу Мизюню: сверкающая морская зелень чудесного платья, большой узел медно-рыжих волос между теменем и затылком, в одной руке рюмка, в другой — клочок бумаги с Анджеем. Стоит она на фоне буфета, тоненькая, очаровательная, в отчаянии вся изогнулась и пытается обмануть судьбу, заменить свою бумажку с Анджеем на другую, их много разложено на буфете…
Потом она громко кричала, что гадание вышло неправильное из-за присутствия замужней особы, должны гадать одни девицы, и вот из-за меня результаты гадания следует признать недействительными. Я не стала возражать, жаль мне было подружку, и что стоило отдать ей какого-то неизвестного Ярека, Ярослава…
Я сама удивилась — до того чётко припомнились вдруг те давние события. А все потому, что раскрыла табель-календарь тридцатипятилетней давности на страничке с записью новогоднего гадания. Чтобы быть точной, записаны оказались одни предсказания, я лично перед гаданием записала их перечень, и пожалуйста, какое значение имеет записанное слово!
Жаль, от того памятного дня в календарике остался лишь этот список и запись — «Новогоднее гадание у Мизюни», нет чтобы записать побольше… Стала припоминать, кто из подружек ещё был на гадании.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73