Удивляюсь я все-таки нашим теперешним властям, ведь дураку ясно — дело нечисто, все шито белыми нитками, противозаконно, всплывёт же когда-нибудь, такой риск!
— Ты рассуждаешь так, потому что не проходимец, — заявила я. — А они ничего не боятся. Успеют обогатиться, а когда станет горячо — прикроют свою лавочку, смоются с награбленным, прокуратура спустит дело на тормозах. Я тоже не очень разбираюсь во всех тонкостях современного бизнеса, может, кого и осудят, но они к тому времени уже будут загорать на пляже в Калифорнии. А прибыль при них останется.
— Возможно, ты права, во всяком случае, не дам я ему заключение. Они каждый день торопят. Сдаётся мне, ты в чем-то им очень навредила, это так?
— Очень может быть. И впредь намерена вредить, — сказала я, обернувшись и мстительно поглядев на пирамиду в прихожей.
Итак, Либаш выявлен, можно на какое-то время оставить телефон в покое. Выходит, я как-то причастна к подозрительному бизнесу. До сих пор развивался тихо, спокойно, камерно, можно сказать, никто из журналистов не решился их задеть, у каждого жены и дети, опасно связываться. Одна я не побоялась поднять вопрос в печати, возможно, просто не представляла всей грозящей мне опасности, и в результате это я убила Елену Выстраш и стреляла в ксёндза викария. Кошмарные головы меня предостерегают недвусмысленно: хватит, не то плохо кончишь, заткни глаза и уши, замолчи и затаись…
Как же, не дождётесь!
Без пяти одиннадцать зазвонил телефон. Хорошо, что я не успела забраться в ванную, долго бы пришлось вылезать.
— Привет! — сказал мужской голос. — Это Анджей Боберский. Ты меня ещё помнишь?
Меня прямо встряхнуло, ну как встряхивают пузырёк с лекарством перед употреблением.
— Анджей! — дико заорала я. — Езус-Мария! Ты ведь сам не хотел… Это и в самом деле ты?! Откуда звонишь?
— Из Бостона. Хватит эмоций, я к старости скуповат стал, а международные телефонные переговоры очень дороги. Гжегож попросил рассказать тебе сразу все, что я знаю о Ренусе, а просьбы друзей для меня святое дело. Ты слушаешь?
— Как зверь в пуще. Чутко!
— Иреней Либаш. Уже давно поселился в Штатах, тут у него был дядюшка. Больше никаких родственников. Двадцать лет назад привёз сюда из Франции Мизюню в качестве законной супруги, что меня несколько удивило, ибо Мизюня уже была законной супругой кого-то другого, ну да я не стал вникать в их матримониальные сложности. Пришло время, и весь мир заговорил о том, что прежние страны народной демократии преобразились в золотое дно для деловых людей. Тогда Ренусь опять пересёк Атлантику, наверняка под воздействием Мизюни. Я бы на такой ни за что не женился, из двух зол уж скорей на тебе, так что сама понимаешь. Хотя нет, лучше повеситься. Вскоре после их отъезда умер дядюшка, человек достойный во всех отношениях, и оставил своё состояние Ренусю. Состояние хорошее: около пятнадцати миллионов в здешней валюте и три довольно солидные фирмы. Ренусь мог ничего не делая загнивать в благосостоянии или продолжать развивать бизнес. Он выбрал второе, наверняка опять под воздействием Мизюни. Я бы на такой ни за что не женился… да, я об этом уже говорил. Ведь и на имеющийся капитал поступали очень неплохие проценты.
Как я уже сказал, к моменту смерти дядюшки Ренусь пребывал в Польше, получать наследство прибыла Мизюня с его доверенностью. Здешние польские бабы утверждают, что она специально скрывает супруга, как бы его другая не соблазнила. А она скрывает, все старые связи порвала, никуда вместе не ходят. Ты уж извини, но больше нет сил сплетничать, и без того сколько мне нервов стоило все вышеизложенное узнать, чтобы тебе донести, но раз Гжегож попросил… С наследством дело чистое, по просьбе Гжегожа я все-таки факсом сообщил ему фамилии адвокатов, адреса и прочие реквизиты. А сейчас можешь что-нибудь сказать.
Не сразу смогла я воспользоваться разрешением, настолько ошеломило услышанное. Придя в себя, тепло поблагодарила:
— Спасибо тебе, Анджейка. От всего сердца благодарю.
— Пожалуй, ещё подумаю, стоит ли вешаться, — с некоторым удивлением произнёс Анджей и отключился.
Долгое время сидела я неподвижно, переваривая новости. Анджей исчез с горизонта более четверти века назад, мы всегда симпатизировали друг другу, это был хороший человек и прекрасный специалист, работать хотел в полную силу, а не под вечным контролем, ну и уехал. Ещё когда мы вместе учились, избегал меня как чумы или какой другой заразы, что, впрочем, неудивительно, была я в юности слишком агрессивна и бестактна, и он только поёживался от моих уколов. Нет, как мужчина он мне никогда не нравился, хотя был парнем видным и полностью соответствовал моим эстетическим запросам. Не очень общительный и по натуре скрытный, Анджей пережил какую-то личную драму и вовсе замкнулся в себе, практически перестав общаться с прежними друзьями. Даже адреса своего никому не дал, и сам никому не писал. Тот факт, что теперь, когда мне так важно было получить от него сведения о Ренусе, Анджей сам позвонил мне, тронул меня безгранично. Я даже всплакнула от избытка чувств.
Плача, нежно уставилась на голову под покрывалом. Осознав, на что смотрю, вздрогнула и сразу стряхнула сентиментальный налёт. О деле надо думать, а не предаваться чувствительности! Либаш, Иреней Либаш, Ренусь… Деловые люди! Предприниматели! Большой бизнес! Черт бы побрал этот бизнес.
Если бы речь шла об обыкновенной бирже, я бы ещё была в состоянии что-то понять и признать. Не скажу, чтобы законы, управляющие биржевой игрой, совсем уж были чужды моей душе. Знакома я была и с историей биржи, и с некоторыми махинациями и фортелями, неотделимыми от всякой нормальной биржи. Будь я богата, думаю, из присущего мне азарта сама бы поиграла на бирже. Но на нормальной. А то, что имело место в моей отчизне, было явно ненормальным явлением, противоречило элементарным и юридическим, и нравственным нормам.
Некоторые умные головы пытались разъяснить мне, профану, в чем заключаются возможности использования законодательного несовершенства нашего кодекса. Рассказали мне и о том, кто берет взятки и за что, как выгодно дать взятку в наше время и как безопасно. Я никогда не могла до конца дослушать того, что говорили умные головы, в одно ухо влетало, из другого вылетало. А зря, вот теперь очень бы пригодились познания в сфере нашего доморощенного незаконного бизнеса. Глядишь, и Либаша бы расшифровала, причём на строго документальной, можно сказать, научной основе, а то ведь сейчас только нутром чую — преступлением пахнет, а одного нутра мало.
В своё время я безоглядно бросилась на защиту благородного иподромного бизнеса, наш беспредел больно ударил по нему, можно сказать, хлестнул по блестящему конскому заду, спутал быстрые ноги, деморализовал почтённую публику на трибунах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
— Ты рассуждаешь так, потому что не проходимец, — заявила я. — А они ничего не боятся. Успеют обогатиться, а когда станет горячо — прикроют свою лавочку, смоются с награбленным, прокуратура спустит дело на тормозах. Я тоже не очень разбираюсь во всех тонкостях современного бизнеса, может, кого и осудят, но они к тому времени уже будут загорать на пляже в Калифорнии. А прибыль при них останется.
— Возможно, ты права, во всяком случае, не дам я ему заключение. Они каждый день торопят. Сдаётся мне, ты в чем-то им очень навредила, это так?
— Очень может быть. И впредь намерена вредить, — сказала я, обернувшись и мстительно поглядев на пирамиду в прихожей.
Итак, Либаш выявлен, можно на какое-то время оставить телефон в покое. Выходит, я как-то причастна к подозрительному бизнесу. До сих пор развивался тихо, спокойно, камерно, можно сказать, никто из журналистов не решился их задеть, у каждого жены и дети, опасно связываться. Одна я не побоялась поднять вопрос в печати, возможно, просто не представляла всей грозящей мне опасности, и в результате это я убила Елену Выстраш и стреляла в ксёндза викария. Кошмарные головы меня предостерегают недвусмысленно: хватит, не то плохо кончишь, заткни глаза и уши, замолчи и затаись…
Как же, не дождётесь!
Без пяти одиннадцать зазвонил телефон. Хорошо, что я не успела забраться в ванную, долго бы пришлось вылезать.
— Привет! — сказал мужской голос. — Это Анджей Боберский. Ты меня ещё помнишь?
Меня прямо встряхнуло, ну как встряхивают пузырёк с лекарством перед употреблением.
— Анджей! — дико заорала я. — Езус-Мария! Ты ведь сам не хотел… Это и в самом деле ты?! Откуда звонишь?
— Из Бостона. Хватит эмоций, я к старости скуповат стал, а международные телефонные переговоры очень дороги. Гжегож попросил рассказать тебе сразу все, что я знаю о Ренусе, а просьбы друзей для меня святое дело. Ты слушаешь?
— Как зверь в пуще. Чутко!
— Иреней Либаш. Уже давно поселился в Штатах, тут у него был дядюшка. Больше никаких родственников. Двадцать лет назад привёз сюда из Франции Мизюню в качестве законной супруги, что меня несколько удивило, ибо Мизюня уже была законной супругой кого-то другого, ну да я не стал вникать в их матримониальные сложности. Пришло время, и весь мир заговорил о том, что прежние страны народной демократии преобразились в золотое дно для деловых людей. Тогда Ренусь опять пересёк Атлантику, наверняка под воздействием Мизюни. Я бы на такой ни за что не женился, из двух зол уж скорей на тебе, так что сама понимаешь. Хотя нет, лучше повеситься. Вскоре после их отъезда умер дядюшка, человек достойный во всех отношениях, и оставил своё состояние Ренусю. Состояние хорошее: около пятнадцати миллионов в здешней валюте и три довольно солидные фирмы. Ренусь мог ничего не делая загнивать в благосостоянии или продолжать развивать бизнес. Он выбрал второе, наверняка опять под воздействием Мизюни. Я бы на такой ни за что не женился… да, я об этом уже говорил. Ведь и на имеющийся капитал поступали очень неплохие проценты.
Как я уже сказал, к моменту смерти дядюшки Ренусь пребывал в Польше, получать наследство прибыла Мизюня с его доверенностью. Здешние польские бабы утверждают, что она специально скрывает супруга, как бы его другая не соблазнила. А она скрывает, все старые связи порвала, никуда вместе не ходят. Ты уж извини, но больше нет сил сплетничать, и без того сколько мне нервов стоило все вышеизложенное узнать, чтобы тебе донести, но раз Гжегож попросил… С наследством дело чистое, по просьбе Гжегожа я все-таки факсом сообщил ему фамилии адвокатов, адреса и прочие реквизиты. А сейчас можешь что-нибудь сказать.
Не сразу смогла я воспользоваться разрешением, настолько ошеломило услышанное. Придя в себя, тепло поблагодарила:
— Спасибо тебе, Анджейка. От всего сердца благодарю.
— Пожалуй, ещё подумаю, стоит ли вешаться, — с некоторым удивлением произнёс Анджей и отключился.
Долгое время сидела я неподвижно, переваривая новости. Анджей исчез с горизонта более четверти века назад, мы всегда симпатизировали друг другу, это был хороший человек и прекрасный специалист, работать хотел в полную силу, а не под вечным контролем, ну и уехал. Ещё когда мы вместе учились, избегал меня как чумы или какой другой заразы, что, впрочем, неудивительно, была я в юности слишком агрессивна и бестактна, и он только поёживался от моих уколов. Нет, как мужчина он мне никогда не нравился, хотя был парнем видным и полностью соответствовал моим эстетическим запросам. Не очень общительный и по натуре скрытный, Анджей пережил какую-то личную драму и вовсе замкнулся в себе, практически перестав общаться с прежними друзьями. Даже адреса своего никому не дал, и сам никому не писал. Тот факт, что теперь, когда мне так важно было получить от него сведения о Ренусе, Анджей сам позвонил мне, тронул меня безгранично. Я даже всплакнула от избытка чувств.
Плача, нежно уставилась на голову под покрывалом. Осознав, на что смотрю, вздрогнула и сразу стряхнула сентиментальный налёт. О деле надо думать, а не предаваться чувствительности! Либаш, Иреней Либаш, Ренусь… Деловые люди! Предприниматели! Большой бизнес! Черт бы побрал этот бизнес.
Если бы речь шла об обыкновенной бирже, я бы ещё была в состоянии что-то понять и признать. Не скажу, чтобы законы, управляющие биржевой игрой, совсем уж были чужды моей душе. Знакома я была и с историей биржи, и с некоторыми махинациями и фортелями, неотделимыми от всякой нормальной биржи. Будь я богата, думаю, из присущего мне азарта сама бы поиграла на бирже. Но на нормальной. А то, что имело место в моей отчизне, было явно ненормальным явлением, противоречило элементарным и юридическим, и нравственным нормам.
Некоторые умные головы пытались разъяснить мне, профану, в чем заключаются возможности использования законодательного несовершенства нашего кодекса. Рассказали мне и о том, кто берет взятки и за что, как выгодно дать взятку в наше время и как безопасно. Я никогда не могла до конца дослушать того, что говорили умные головы, в одно ухо влетало, из другого вылетало. А зря, вот теперь очень бы пригодились познания в сфере нашего доморощенного незаконного бизнеса. Глядишь, и Либаша бы расшифровала, причём на строго документальной, можно сказать, научной основе, а то ведь сейчас только нутром чую — преступлением пахнет, а одного нутра мало.
В своё время я безоглядно бросилась на защиту благородного иподромного бизнеса, наш беспредел больно ударил по нему, можно сказать, хлестнул по блестящему конскому заду, спутал быстрые ноги, деморализовал почтённую публику на трибунах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73