А в данном случае, если у него и были документы, в своём бардаке он их не смог разыскать. Теперь, почему его не убили? Он никаких преступлений не совершает, поэтому полиция им не заинтересуется и обыска в его бумагах делать не станет. Нет оснований для обыска: правовых, юридических, законных. А вот если его убьют, тогда уж полицейские вынуждены будут перевернуть у него все вверх дном. То же самое, между прочим, и со мной. Им выгодней, чтобы я оставалась живой.
— А ты откуда знаешь, что у него бардак?
— Он же не изменился, каким был со мной, таким и остался. Я как-то попросила его принести мне очень нужные оставшиеся у него документы, так он с раздражением ответил — не станет из-за меня перетряхивать все двенадцать тонн своей макулатуры. И я ему верю. Таким он был всегда, такой и сейчас. Недавно захотел что-то мне доказать, так две недели перерывал у себя горы бумаг, но так и не нашёл нужной. Я тогда специально считала дни. Боюсь, полиция не принимает его всерьёз, а его бывшие коллеги избегают его, как чумы или холеры какой. Правда, молодёжь его не знает, некоторые с ним общаются.
— Понимаю, — отозвался Гжегож, внимательно выслушав меня. — И даже начинаю немного сочувствовать вашей полиции.
Я ухватилась за возможность поймать его на слове.
— А раз сочувствуешь, так помоги ей немного. Анджей переслал тебе факсом некоторые сведения, ты говорил…
— Говорил, вот они, передо мной.
— Окажи услугу симпатичному парню, передай ему весь этот факс. Очень поможешь им! Можно, я назову тебе номер?
— Ты знаешь, у меня нет склонности к парням, даже симпатичным. Ну да ладно, охотно окажу услугу полиции, если это поможет разоблачить Мизюню, знаешь, никак не могу простить ей «услуги», оказанной мне двадцать пять лет назад. Диктуй цифры.
Вот таким образом через полчаса капитан Борковский уже располагал столь нужными ему сведениями. Надеюсь, если возникнет необходимость, он мне тоже окажет услугу…
На голову можно было не обращать внимания, раз Гжегожа здесь нет. Парик помогал решить проблемы всех официальных встреч, ведь на них не вступаешь в личные контакты… И я опять пожалела о том, что, обнаружив магазин с прекрасными париками, сразу не приобрела себе несколько штук в запас.
Впрочем, ещё не все потеряно. Местонахождение магазина я помнила прекрасно, в Кобленце, на торговой аллее, закрытой для транспорта, в старой части города. Никто не помешает мне туда съездить ещё раз. Не сейчас, разумеется, немного позже, когда разделаюсь с проблемами. И я заранее радовалась предстоящей поездке.
Нога понемногу приходила в норму. Я уже могла спускаться со ступенек как человек, а не как раскоряка, только все ещё боком. А вот танцевать ещё не могла. Три дня я просидела неподвижно дома, пока ремонтировали прихожую, а потом начала деликатно навязываться капитану.
Очень хотелось узнать наконец ещё не разгаданные тайны всей этой афёры. Многое сама поняла, о многом догадывалась, но меня не устраивали только догадки, хотелось знать наверняка. И Гжегож по телефону торопил, его не только интересовали те же неразгаданные тайны, но он ещё и беспокоился за меня, как бы Спшенгель с супругой Мизюней все-таки не решили мне отомстить.
Я в это не верила.
— Думаю, в настоящее время головы у них заняты другим, им сейчас не до мести. В конце концов, не я заварила всю эту кашу, — решительно заявила я.
Гжегож не менее решительно возразил:
— В их распоряжении две головы, из них одна Мизюнина, а мы хорошо знаем, на что способна эта особа. К тому же, если мне не изменяет память, именно ты и заварила, во всяком случае, все началось с тебя. Я просто-напросто боюсь за тебя!
— Ну ладно, свяжусь с ментами…
Капитан Борковский не скрывался от меня, по телефону я его сразу заловила. Уж не знаю почему, но он не хотел, чтобы я приходила к нему в Управление, предпочитал встречи у меня дома, как я ни заверяла его, что уже почти не хромаю. Но раз предпочитает прийти ко мне в гости — пожалуйста.
Капитан явился с цветами и, вручая их, галантно произнёс:
— Мне хотелось как-то загладить свою вину перед вами, ну, за тот недосмотр с головой. И ещё хочу поблагодарить за информацию. Вы уже столько знаете, что, полагаю, могу и остальное выложить. Здесь, у вас, я вроде как беседую частным образом, не в служебном порядке, так что, понимаете, мне легче рассказать о кое-каких вещах. Надеюсь, вы не напишете на меня донос?
С удовольствием разглядывая прекрасные пурпурные пионы и ставя их в вазу с водой, я рассеянно отозвалась:
— Нет. Вернее, да, — поправилась, поняв, что ответ прозвучал двусмысленно. — Не напишу. И по-прежнему буду бороться с преступностью. Если хотите, могу прицепиться к другой статье, выбор у нас громадный, бешеный, можно сказать. Афёры и махинации на каждом шагу.
— Другие афёры меня не интересуют, например хозяйственные, — как вам известно, я занимаюсь особо тяжкими уголовными преступлениями, так что пусть другие переживают. Впрочем, что касается Либаша…
— Ну? — нетерпеливо спросила я, усаживаясь в кресло и подсовывая ему банку пива. Пусть сам обслуживается, не люблю крутиться вокруг стола.
Капитан автоматически налил себе пива и продолжил начатую фразу:
— …то кое-что удалось установить. Слабым звеном оказался… ни за что не отгадаете!
— Ясное дело, не отгадаю! — рассердилась я. — Как я могу отгадать, если не знаю людей?
— Этого вы как раз знаете. Новаковский признался без зазрения совести, и, как ни странно, ему ничто не грозит. Эта сволочь умеет приспосабливаться к обстоятельствам, в нужный момент сразу перестроился да перешёл на другую сторону баррикады. Как только понял, что Спшепгель разоблачён, так и перешёл. Больше денег с него не получишь, ничего не вытянешь, так почему и не заговорить?
— А чистосердечное признание является смягчающим вину обстоятельством, — догадалась я.
— Именно так, хотя он никакой вины за собой не признает. Он свидетель. И в качестве такового разговорился — не остановишь. Обо всем, бедняга, узнавал пост фактум, когда уже ничего нельзя было сделать.
— И о Елене тоже? Как все-таки с ней обстояло дело?
— Глупая баба! — вырвалось у капитана, но он тут же спохватился. — То есть, того… О покойниках не принято плохо говорить, тем более о женщинах, но она сама вляпалась. Сначала случайно что-то увидела и услышала, потом принялась подслушивать и подглядывать, потом в истерике кричала Либашовой, что не желает прислуживать преступникам, не желает больше служить в таком доме. Этого оказалось достаточным. Либашова… вы знаете, что они знакомы с детства?
— Из письма Иоланты Хмелевской узнала. Незадолго до войны мать Елены, совсем молодой женщиной, работала кухаркой у мамули Мизюни. Их дочки могли знать друг дружку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
— А ты откуда знаешь, что у него бардак?
— Он же не изменился, каким был со мной, таким и остался. Я как-то попросила его принести мне очень нужные оставшиеся у него документы, так он с раздражением ответил — не станет из-за меня перетряхивать все двенадцать тонн своей макулатуры. И я ему верю. Таким он был всегда, такой и сейчас. Недавно захотел что-то мне доказать, так две недели перерывал у себя горы бумаг, но так и не нашёл нужной. Я тогда специально считала дни. Боюсь, полиция не принимает его всерьёз, а его бывшие коллеги избегают его, как чумы или холеры какой. Правда, молодёжь его не знает, некоторые с ним общаются.
— Понимаю, — отозвался Гжегож, внимательно выслушав меня. — И даже начинаю немного сочувствовать вашей полиции.
Я ухватилась за возможность поймать его на слове.
— А раз сочувствуешь, так помоги ей немного. Анджей переслал тебе факсом некоторые сведения, ты говорил…
— Говорил, вот они, передо мной.
— Окажи услугу симпатичному парню, передай ему весь этот факс. Очень поможешь им! Можно, я назову тебе номер?
— Ты знаешь, у меня нет склонности к парням, даже симпатичным. Ну да ладно, охотно окажу услугу полиции, если это поможет разоблачить Мизюню, знаешь, никак не могу простить ей «услуги», оказанной мне двадцать пять лет назад. Диктуй цифры.
Вот таким образом через полчаса капитан Борковский уже располагал столь нужными ему сведениями. Надеюсь, если возникнет необходимость, он мне тоже окажет услугу…
На голову можно было не обращать внимания, раз Гжегожа здесь нет. Парик помогал решить проблемы всех официальных встреч, ведь на них не вступаешь в личные контакты… И я опять пожалела о том, что, обнаружив магазин с прекрасными париками, сразу не приобрела себе несколько штук в запас.
Впрочем, ещё не все потеряно. Местонахождение магазина я помнила прекрасно, в Кобленце, на торговой аллее, закрытой для транспорта, в старой части города. Никто не помешает мне туда съездить ещё раз. Не сейчас, разумеется, немного позже, когда разделаюсь с проблемами. И я заранее радовалась предстоящей поездке.
Нога понемногу приходила в норму. Я уже могла спускаться со ступенек как человек, а не как раскоряка, только все ещё боком. А вот танцевать ещё не могла. Три дня я просидела неподвижно дома, пока ремонтировали прихожую, а потом начала деликатно навязываться капитану.
Очень хотелось узнать наконец ещё не разгаданные тайны всей этой афёры. Многое сама поняла, о многом догадывалась, но меня не устраивали только догадки, хотелось знать наверняка. И Гжегож по телефону торопил, его не только интересовали те же неразгаданные тайны, но он ещё и беспокоился за меня, как бы Спшенгель с супругой Мизюней все-таки не решили мне отомстить.
Я в это не верила.
— Думаю, в настоящее время головы у них заняты другим, им сейчас не до мести. В конце концов, не я заварила всю эту кашу, — решительно заявила я.
Гжегож не менее решительно возразил:
— В их распоряжении две головы, из них одна Мизюнина, а мы хорошо знаем, на что способна эта особа. К тому же, если мне не изменяет память, именно ты и заварила, во всяком случае, все началось с тебя. Я просто-напросто боюсь за тебя!
— Ну ладно, свяжусь с ментами…
Капитан Борковский не скрывался от меня, по телефону я его сразу заловила. Уж не знаю почему, но он не хотел, чтобы я приходила к нему в Управление, предпочитал встречи у меня дома, как я ни заверяла его, что уже почти не хромаю. Но раз предпочитает прийти ко мне в гости — пожалуйста.
Капитан явился с цветами и, вручая их, галантно произнёс:
— Мне хотелось как-то загладить свою вину перед вами, ну, за тот недосмотр с головой. И ещё хочу поблагодарить за информацию. Вы уже столько знаете, что, полагаю, могу и остальное выложить. Здесь, у вас, я вроде как беседую частным образом, не в служебном порядке, так что, понимаете, мне легче рассказать о кое-каких вещах. Надеюсь, вы не напишете на меня донос?
С удовольствием разглядывая прекрасные пурпурные пионы и ставя их в вазу с водой, я рассеянно отозвалась:
— Нет. Вернее, да, — поправилась, поняв, что ответ прозвучал двусмысленно. — Не напишу. И по-прежнему буду бороться с преступностью. Если хотите, могу прицепиться к другой статье, выбор у нас громадный, бешеный, можно сказать. Афёры и махинации на каждом шагу.
— Другие афёры меня не интересуют, например хозяйственные, — как вам известно, я занимаюсь особо тяжкими уголовными преступлениями, так что пусть другие переживают. Впрочем, что касается Либаша…
— Ну? — нетерпеливо спросила я, усаживаясь в кресло и подсовывая ему банку пива. Пусть сам обслуживается, не люблю крутиться вокруг стола.
Капитан автоматически налил себе пива и продолжил начатую фразу:
— …то кое-что удалось установить. Слабым звеном оказался… ни за что не отгадаете!
— Ясное дело, не отгадаю! — рассердилась я. — Как я могу отгадать, если не знаю людей?
— Этого вы как раз знаете. Новаковский признался без зазрения совести, и, как ни странно, ему ничто не грозит. Эта сволочь умеет приспосабливаться к обстоятельствам, в нужный момент сразу перестроился да перешёл на другую сторону баррикады. Как только понял, что Спшепгель разоблачён, так и перешёл. Больше денег с него не получишь, ничего не вытянешь, так почему и не заговорить?
— А чистосердечное признание является смягчающим вину обстоятельством, — догадалась я.
— Именно так, хотя он никакой вины за собой не признает. Он свидетель. И в качестве такового разговорился — не остановишь. Обо всем, бедняга, узнавал пост фактум, когда уже ничего нельзя было сделать.
— И о Елене тоже? Как все-таки с ней обстояло дело?
— Глупая баба! — вырвалось у капитана, но он тут же спохватился. — То есть, того… О покойниках не принято плохо говорить, тем более о женщинах, но она сама вляпалась. Сначала случайно что-то увидела и услышала, потом принялась подслушивать и подглядывать, потом в истерике кричала Либашовой, что не желает прислуживать преступникам, не желает больше служить в таком доме. Этого оказалось достаточным. Либашова… вы знаете, что они знакомы с детства?
— Из письма Иоланты Хмелевской узнала. Незадолго до войны мать Елены, совсем молодой женщиной, работала кухаркой у мамули Мизюни. Их дочки могли знать друг дружку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73