ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Мне хотелось ему помочь, но я знал, что не должен этого делать. Он выпил бульон двумя большими глотками, а потом протянул мне чашку дрожащей рукой. Я взял ее, а Шут вновь опустился на живот. Когда он увидел, что я все еще сижу рядом, то устало заметил:
— Я выпил бульон.
Я взял котелок и чашку и вышел их шатра в темноту. Добавив воды в котелок, я вновь поставил его на огонь. Пусть покипит до утра. Я сидел и смотрел в огонь, думая о том, о чем давно старался не вспоминать. Думал и грыз ногти. Увлекшись, я сделал себе больно. Состроив гримасу, я тряхнул головой и посмотрел в темноту ночи. И мне удалось на время превратиться в волка. Став волком, я не чувствовал себя униженным и оскорбленным. Став волком, я сохранил достоинство и способность управлять своей жизнью. А Шуту было некуда деваться.
У меня был Баррич и его спокойная уверенность в себе, так хорошо мне знакомая. Я имел возможность побыть в одиночестве — и у меня был волк. Я подумал о Ночном Волке, встал и отправился на охоту.
Но на сей раз мне не сопутствовала удача. Я вернулся в лагерь после восхода, без мяса, но с рубашкой, полной спелых слив. Шут исчез. На костре стоял котелок, в котором кипятилась вода для чая. Я не стал звать его, а просто сидел и ждал возле огня, пока не увидел, как он поднимается по тропинке от ручья. На Шуте был балахон Элдерлингов, мокрые волосы падали на плечи. Он шел неловкой, неуверенной походкой, опустив плечи. Я заставил себя оставаться на месте. Наконец он подошел к костру, и я сказал:
— Мне удалось найти сливы. Он взял одну и надкусил.
— Сладкая, — сказал Шут, словно это его удивило.
А потом осторожно, точно старик, он присел на землю. Я видел, как он провел языком по щеке, и поморщился вместе с ним, когда язык наткнулся на дырку от выбитого зуба.
— Расскажи мне обо всем, что произошло, — попросил он.
Я так и сделал. Начал я с того, как стражники Бледной Женщины выбросили меня в снег, и продолжал рассказ так подробно, словно рядом сидел Чейд и, кивая, слушал мой доклад. Когда я заговорил о драконах, на лице Шута появилось новое выражение, а плечи выпрямились. Я ощутил, как усиливается наша связь через Скилл, когда он потянулся к моему сердцу, чтобы получить подтверждение истинности того, что слышит, словно одних слов ему было недостаточно. Я охотно открылся перед ним, позволив пережить вместе со мной тот день. Когда я рассказал ему, что Айсфир и Тинталья совокупились в полете, а потом исчезли, из его груди вырвалось глухое рыдание. Однако его глаза оставались сухими, когда он недоуменно спросил:
— Значит… мы победили? Она потерпела поражение. И в небесах нашего мира вновь появятся драконы.
— Конечно, — сказал я и тут только сообразил, что он не мог этого знать. — Мы живем в нашем будущем. И движемся по той дороге, которую выбрал ты.
Едва сдержав рыдание, он с трудом встал и сделал несколько медленных шагов. Затем повернулся ко мне, и в его глазах сверкнули слезы. — Но… я здесь слеп. Я никогда не видел такого варианта будущего. Всегда, в каждом видении, если мы побеждали, ценой победы была моя смерть. Я всякий раз умирал.
Он склонил голову и спросил: — Я ведь умер?
— Умер, — спокойно подтвердил я, но мне не удалось сдержать улыбку. — Но я ведь говорил тебе в Баккипе: я Изменяющий. Я могу изменить будущее.
Он стоял совершенно неподвижно, а потом на его лице появилось понимание — нечто похожее происходило с каменным драконом, когда тот пробудился. Жизнь наполняла Шута. Он задрожал, и на сей раз я без колебаний протянул руку и помог ему сесть. — Остальное, — потребовал он. — Расскажи мне остальное.
И я рассказывал. Мы ели сливы, пили чай, а потом принялись за вареного кролика. Я поведал ему все, что знал о Черном Человеке, и Шут слушал меня, вытаращив от удивления глаза. Потом я стал говорить о том, как искал его тело и где я его нашел. Он отвернулся от меня, и я ощутил, как слабеет наша связь, словно он хотел спрятаться от меня. Тем не менее я не стал скрывать подробности своей встречи с Бледной Женщиной. Он растирал руки, а когда я закончил, спросил:
— Значит, она жива? Она не умерла? — Его голос дрожал.
— Я не стал ее убивать, — признался я.
— Почему? — хрипло спросил он, подавшись вперед. — Почему ты ее не убил, Фитц? Почему?
Его реакция поразила меня, и я почувствовал себя полнейшим глупцом, когда попытался оправдаться. — Не знаю. Возможно, мне показалось, что она хочет именно такого исхода. — Я сам понимал, как неубедительно звучат мои слова, но продолжал: — Сначала Черный Человек, а потом и Бледная Женщина сказали, что я Изменяющий для этого времени. А я не хотел менять то, что сделал ты.
Наступило долгое молчание. Шут раскачивался из стороны в сторону и хрипло дышал через рот. Потом он немного успокоился или окончательно ушел в себя. С усилием, которое он постарался скрыть, Шут сказал: . — Уверен, что ты сделал все правильно, Фитц. Я не в обиде на тебя.
Возможно, он действительно так думал, но сейчас нам обоим было трудно в это поверить. Радость от нашей победы омрачилась, а между нами пролегла едва заметная тень. Тем не менее я продолжал рассказывать, как мы попали сюда через Скилл — колонну, расположенную в ледяном дворце, и он замер.
— Я этого никогда не видел, — с удивлением признался он. — Даже не догадывался о таком варианте развития событий.
Я довольно быстро закончил. Когда я поведал ему о своем поразительном открытии — я был потрясен, узнав, что Петушиная корона оказалась не могущественным талисманом, а пятью поэтами, запечатленными на века, — он лишь повел плечом, словно просил извинения за желание владеть таким легкомысленным предметом.
— Я хотел корону не для себя, — спокойно сказал он. Я молчал, дожидаясь, когда Шут объяснит мне, что он имел в виду. Но он молчал, и я не стал ничего спрашивать. Даже после того, как мой рассказ закончился и стало ясно, какую полную победу мы одержали, Шут молчал. Казалось, я поведал ему о событиях, происшедших много лет назад, а не вчера. Создавалось впечатление, что победа была неизбежной, а не добыта в жестокой борьбе.
К нам на цыпочках подобрался вечер. Шут не пытался рассказать мне о том, что происходило с ним. Впрочем, наступившее молчание уже само по себе говорило о многом. Он пережил ужасное унижение и не мог понять, как кому-то удалось так растоптать его достоинство. Я его прекрасно понимал, но не мог ничего ему сказать.
Наше молчание слишком затянулось. Короткие фразы, которыми мы обменивались, когда я говорил, что отойду за хворостом, или его замечание о том, что стрекот насекомых куда приятнее тишины, царившей на леднике, напоминали отдельные пузыри, дрейфующие на поверхности разделявшей нас тишины.
Наконец он сказал, что идет спать. Шут вошел в палатку, а я занялся обычной вечерней работой, без которой невозможна жизнь в лагере, — слегка притушил костер, чтобы угли не погасли к утру, и убрал накопившийся мусор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255