грудь и плечи поуже, вместо доспеха из кости и металла – плотно облегающая кожаная туника. Увидев, что вождь глядит на него, Итарра с лихостью отсалютовал клинком.
Берег приближался, чаруя полузабытыми запахами свежей зелени и нагретого солнцем песка. Недолгое время преодолеть сотню локтей, размышлял Дженнак, но эта последняя сотня – словно рубеж между прошлым и будущим; по одну сторону Ось Мира, одинокий материк, омываемый двумя океанами, а по другую весь мир, в коем Эйпонна является лишь частью. И так будет теперь всегда! Он вдруг ощутил, с внезапной и острой радостью, что границы мира как бы раздвигаются, текут, уходят вдаль; необозримое пространство суши и вод открылось перед ним, смешав мысли стайкой вспугнутых чаек. Он думал сразу о многом: о приближавшейся неведомой земле, о том, сколь она велика и обильна; и о том, можно ли обогнуть ее на кораблях и, как мечталось Джиллору, достичь берегов Эйпонны с запада; и о том, каких людей предстоит ему повидать, мирных или немирных, диких или искусных в ремесле, обитающих в жалких лачугах или в просторных городах, за высокими стенами каменных дворцов и башен. И еще одна мысль не давала покоя – о Книге Тайн, о синих и голубых Листах Сеннама, загадочных, не расшифрованных, не понятых до конца за целых пятнадцать столетий. Но Великий Странник не обманул и не ошибся; на востоке, как обещалось, лежала земля, Бескрайние Воды не были бескрайними, а значит, сопоставив божественные меры расстояния и пройденный кораблями путь, можно было исчислить эти меры, перенести их в тысячи локтей, в полеты стрелы или сокола.
И тогда – тут Дженнак задохнулся от волнения – можно раскрыть великие тайны! Например, сколь велика мировая сфера и где встретится твердь, если идти на кораблях не к солнечному восходу, а в Океан Заката…
Нос лодки коснулся песка, и мягкий толчок прервал мечты Дженнака. Подхватив с днища копье с трепетавшим на ветру украшением, он спрыгнул на берег. Украшение-талисман было сплетено из серых пушистых перьев керравао и имело форму большого круглого щита; в центре его, как на ларце с Чилам Баль, были вывязаны цветными шнурками шесть символов, с которых начинались божественные имена. Сотворив священный жест, Дженнак отступил от воды и с силой воткнул древко в мокрый песок. Обнажать меч было нельзя – кто же приветствует новую землю стальным клинком, знаком войны? Копье с талисманом тоже не являлось-оружием – его наконечник был снят и заменен маленьким золотым диском с теми же шестью знаками. Перья недолговечны, но металл, не подверженный времени, отметит место – то место, где человек Эйпонны сошел на Землю Восхода, коснулся ее и даровал ей милость своих богов.
Дженнак наклонился. Ладони его зачерпнули горсть песка, точно такого же, как на хайанских берегах; крохотный золотистый водопад медленно тек меж пальцев. Оглянувшись на воинов, ждавших в лодках, он поднял голову и воздел руки к солнцу, приняв священную позу. Голос его раскатился над водами и песками, долетел до кораблей, до пальмовых рощ и прибрежных утесов, пробудив звонкую трель эха.
– Во имя Шестерых!
– Да свершится их воля! – откликнулись воины.
– Милостью их мы достигли земли на тридцать девятый день плавания, преодолев Бескрайние Воды; Сеннам вел нас, Арсолан и Коатль дарили свет и тьму, Тайонел и Одисс вселяли мужество, Провидец Мейтасса заботился о грядущем. Милостью их мы пришли сюда! Пришли с миром!
Дженнак помолчал, прислушиваясь к посвисту ветра и шелесту пальмовых крон, но человеческий голос не ответил ему; лишь эхо от скал, замирая, таяло вдали. Решив, чти сказано достаточно, он махнул рукой воинам:
– Хайя!
Одиссарцы, взбивая коленями пену, ринулись к берегу. Не прошло и десяти вздохов, как лодки были вытащены на песок и рядом с ними встал караул: трое с арбалетами и трое с копьями и щитами. Восемь разведчиков отправились к устью речушки, выбрать место для лагеря; двое часовых – к высокому утесу-трезубцу; остальные, числом более двадцати, столпились вокруг Дженнака. Солнце палило, но прохладный ветер с моря умерял зной, и воины не слишком маялись в своих плотных туниках; впрочем, они были привычны и к жаре, и к холодам. Что касается Грхаба, облаченного в тяжкий доспех, то он будто бы не замечал ни ветра, ни жгучих солнечных лучей.
– Следы, – сказал Дженнак, – следы от лодок. Мы пойдем вдоль них и посмотрим, куда они нас приведут. Возможно, в поселок рыбаков. – Помолчав, он вспомнил слова О’Каймора и повторил их: – Где лодки, там и люди.
Грхаб молча кивнул и двинулся к зеленой стене, то посматривая на деревья, то бросая быстрый взгляд на неглубокую выемку в рыхлом песке. Если тут и протащили челны, то сделали это недавно, после отгремевшей бури, – след был четким и ясным и вел к ближайшей пальмовой рощице. Либо обитатели сих краев устрашились, заметив чужие корабли, подумал Дженнак, либо имели обычай прятать свои суденышки после ночного лова. Первое вероятней, тут же промелькнула мысль; кто рискнет промышлять рыбу в темноте, когда только что пронесся ураган? Да и зачем отправляться за ней в лодках? В каждой луже на берегу полно и моллюсков, и рыбы: бери голыми руками.
Шагая рядом с Итаррой, он оглянулся: воины шли за ними в боевом строю, по двое, щитоносцы с копьями прикрывали стрелков, а у тех арбалеты были уже взведены, и сумки с железными шипами переброшены на грудь. Каждый нес еще топор либо одиссарский клинок, слегка изогнутый на конце; за ремнями сапог, под правым коленом торчали рукояти метательных ножей, на запястьях шипастыми змеями свернулись браслеты.
Итарра, молодой таркол, перехватив взгляд Дженнака, усмехнулся:
– Ты сказал, мой господин, что мы пришли с миром, но не слишком ли наш мир тверд, тяжел и остроконечен? Он похож на лапу лесной кошки, ненадолго спрятавшей когти.
– Выбор между миром и войной зависит не только от нас – ведь мир даруется сильным, Итарра! Лесной кот силен, и всякий пожелает с ним не ссоры, но дружбы. А кто захочет подружиться с кроликом?
– Я, – произнес таркол с полной серьезностью. – Дома, на циновке трапез, кролик мой лучший друг. Особенно если подан он с земляными плодами, с фасолью или с перцем… Тут он мне первый приятель! Чего не скажешь об этом проклятом кейтабском пекане! – Итарра облизал губы, вздохнул и с грустью поник головой. – Не надеюсь я на мир, пресветлый наком, – заметил он спустя некоторое время. – Нет, не надеюсь…
– Почему?
– Человек – что зверь: чужих не любит! А мы здесь чужаки… И день сегодня грозен, день войны, не мира. Наш день! – Он вскинул стиснутый в руке топор.
Отряд уже продвигался в лесу, и перед Дженнаком теперь маячила лишь мощная спина сеннамита да раскачивался железный посох, который тот нес на плече.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136
Берег приближался, чаруя полузабытыми запахами свежей зелени и нагретого солнцем песка. Недолгое время преодолеть сотню локтей, размышлял Дженнак, но эта последняя сотня – словно рубеж между прошлым и будущим; по одну сторону Ось Мира, одинокий материк, омываемый двумя океанами, а по другую весь мир, в коем Эйпонна является лишь частью. И так будет теперь всегда! Он вдруг ощутил, с внезапной и острой радостью, что границы мира как бы раздвигаются, текут, уходят вдаль; необозримое пространство суши и вод открылось перед ним, смешав мысли стайкой вспугнутых чаек. Он думал сразу о многом: о приближавшейся неведомой земле, о том, сколь она велика и обильна; и о том, можно ли обогнуть ее на кораблях и, как мечталось Джиллору, достичь берегов Эйпонны с запада; и о том, каких людей предстоит ему повидать, мирных или немирных, диких или искусных в ремесле, обитающих в жалких лачугах или в просторных городах, за высокими стенами каменных дворцов и башен. И еще одна мысль не давала покоя – о Книге Тайн, о синих и голубых Листах Сеннама, загадочных, не расшифрованных, не понятых до конца за целых пятнадцать столетий. Но Великий Странник не обманул и не ошибся; на востоке, как обещалось, лежала земля, Бескрайние Воды не были бескрайними, а значит, сопоставив божественные меры расстояния и пройденный кораблями путь, можно было исчислить эти меры, перенести их в тысячи локтей, в полеты стрелы или сокола.
И тогда – тут Дженнак задохнулся от волнения – можно раскрыть великие тайны! Например, сколь велика мировая сфера и где встретится твердь, если идти на кораблях не к солнечному восходу, а в Океан Заката…
Нос лодки коснулся песка, и мягкий толчок прервал мечты Дженнака. Подхватив с днища копье с трепетавшим на ветру украшением, он спрыгнул на берег. Украшение-талисман было сплетено из серых пушистых перьев керравао и имело форму большого круглого щита; в центре его, как на ларце с Чилам Баль, были вывязаны цветными шнурками шесть символов, с которых начинались божественные имена. Сотворив священный жест, Дженнак отступил от воды и с силой воткнул древко в мокрый песок. Обнажать меч было нельзя – кто же приветствует новую землю стальным клинком, знаком войны? Копье с талисманом тоже не являлось-оружием – его наконечник был снят и заменен маленьким золотым диском с теми же шестью знаками. Перья недолговечны, но металл, не подверженный времени, отметит место – то место, где человек Эйпонны сошел на Землю Восхода, коснулся ее и даровал ей милость своих богов.
Дженнак наклонился. Ладони его зачерпнули горсть песка, точно такого же, как на хайанских берегах; крохотный золотистый водопад медленно тек меж пальцев. Оглянувшись на воинов, ждавших в лодках, он поднял голову и воздел руки к солнцу, приняв священную позу. Голос его раскатился над водами и песками, долетел до кораблей, до пальмовых рощ и прибрежных утесов, пробудив звонкую трель эха.
– Во имя Шестерых!
– Да свершится их воля! – откликнулись воины.
– Милостью их мы достигли земли на тридцать девятый день плавания, преодолев Бескрайние Воды; Сеннам вел нас, Арсолан и Коатль дарили свет и тьму, Тайонел и Одисс вселяли мужество, Провидец Мейтасса заботился о грядущем. Милостью их мы пришли сюда! Пришли с миром!
Дженнак помолчал, прислушиваясь к посвисту ветра и шелесту пальмовых крон, но человеческий голос не ответил ему; лишь эхо от скал, замирая, таяло вдали. Решив, чти сказано достаточно, он махнул рукой воинам:
– Хайя!
Одиссарцы, взбивая коленями пену, ринулись к берегу. Не прошло и десяти вздохов, как лодки были вытащены на песок и рядом с ними встал караул: трое с арбалетами и трое с копьями и щитами. Восемь разведчиков отправились к устью речушки, выбрать место для лагеря; двое часовых – к высокому утесу-трезубцу; остальные, числом более двадцати, столпились вокруг Дженнака. Солнце палило, но прохладный ветер с моря умерял зной, и воины не слишком маялись в своих плотных туниках; впрочем, они были привычны и к жаре, и к холодам. Что касается Грхаба, облаченного в тяжкий доспех, то он будто бы не замечал ни ветра, ни жгучих солнечных лучей.
– Следы, – сказал Дженнак, – следы от лодок. Мы пойдем вдоль них и посмотрим, куда они нас приведут. Возможно, в поселок рыбаков. – Помолчав, он вспомнил слова О’Каймора и повторил их: – Где лодки, там и люди.
Грхаб молча кивнул и двинулся к зеленой стене, то посматривая на деревья, то бросая быстрый взгляд на неглубокую выемку в рыхлом песке. Если тут и протащили челны, то сделали это недавно, после отгремевшей бури, – след был четким и ясным и вел к ближайшей пальмовой рощице. Либо обитатели сих краев устрашились, заметив чужие корабли, подумал Дженнак, либо имели обычай прятать свои суденышки после ночного лова. Первое вероятней, тут же промелькнула мысль; кто рискнет промышлять рыбу в темноте, когда только что пронесся ураган? Да и зачем отправляться за ней в лодках? В каждой луже на берегу полно и моллюсков, и рыбы: бери голыми руками.
Шагая рядом с Итаррой, он оглянулся: воины шли за ними в боевом строю, по двое, щитоносцы с копьями прикрывали стрелков, а у тех арбалеты были уже взведены, и сумки с железными шипами переброшены на грудь. Каждый нес еще топор либо одиссарский клинок, слегка изогнутый на конце; за ремнями сапог, под правым коленом торчали рукояти метательных ножей, на запястьях шипастыми змеями свернулись браслеты.
Итарра, молодой таркол, перехватив взгляд Дженнака, усмехнулся:
– Ты сказал, мой господин, что мы пришли с миром, но не слишком ли наш мир тверд, тяжел и остроконечен? Он похож на лапу лесной кошки, ненадолго спрятавшей когти.
– Выбор между миром и войной зависит не только от нас – ведь мир даруется сильным, Итарра! Лесной кот силен, и всякий пожелает с ним не ссоры, но дружбы. А кто захочет подружиться с кроликом?
– Я, – произнес таркол с полной серьезностью. – Дома, на циновке трапез, кролик мой лучший друг. Особенно если подан он с земляными плодами, с фасолью или с перцем… Тут он мне первый приятель! Чего не скажешь об этом проклятом кейтабском пекане! – Итарра облизал губы, вздохнул и с грустью поник головой. – Не надеюсь я на мир, пресветлый наком, – заметил он спустя некоторое время. – Нет, не надеюсь…
– Почему?
– Человек – что зверь: чужих не любит! А мы здесь чужаки… И день сегодня грозен, день войны, не мира. Наш день! – Он вскинул стиснутый в руке топор.
Отряд уже продвигался в лесу, и перед Дженнаком теперь маячила лишь мощная спина сеннамита да раскачивался железный посох, который тот нес на плече.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136