Мысль сия была неоспоримой, однако воинам, только что выдержавшим бой, требовался отдых. Впрочем, эта причина не являлась главной; иные, более важные соображения заставляли его хмуриться и медлить.
Саон, вероятно, решил, что светлорожденного раздражают горластые островитяне. Заглянув раз-другой в мрачное лицо Дженнака, он откашлялся и негромко произнес:
– Ты невесел, наком. Почему? Что тебя тревожит? Ведь мы победили, клянусь благоволением Мейтассы! И если боги не оставят нас, будем побеждать всегда. Ты знаешь, как умелы и отважны наши воины, а их мечи…
– Не меч хотелось мне принести сюда, а мир, – перебил санрата Дженнак. – Но, видно, прибыли мы в Риканну не в тот день, когда говорят о мире.
– Зато вполне подходящий для войн и побед!
– Мало чести в такой победе, санрат. Сражались мы с голыми дикими людьми, и были они беззащитны против нашего оружия.
Саон не нашелся с ответом, но шагавший рядом Грхаб скосил на Дженнака темный глаз и буркнул:
– Победа всегда победа, балам. А что до голых дикарей, так вспомни тасситов: одежды на них было немногим больше.
– Одежды, но не оружия, – возразил Дженнак и, обернувшись, оглядел своих воинов. За привычными лицами хашинда, ротодайна и кентиога маячили широкоскулые физиономии островитян с приплюснутыми носами, огромными жабьими ртами и глазами навыкате, и в глазах тех тлело нетерпение. Дженнак скривился и замедлил шаги.
Саон перехватил его взгляд.
– Не гневайся на них, светлорожденный, это ведь кейтабцы! Не воины, разбойники! Для этих ублюдков важна не победа, а ее плоды; не ствол дерева и не его плодоносящие ветви, а то, что можно ободрать с них, и поскорее! Скажем, женщины и мясо, раз нет серебра. – Тут Саон усмехнулся и прибавил: – Случается, и наши воины бесчинствуют в покоренных городах, бунтуют, не слушая своихтарколов и не внимая словам вождей. Кровь бросается им в головы, кровь и ярость… И это понятно: тот, кто сам идет тропами смерти, не боится дарить ее другим. Однако твой брат Джиллор всегда умел справляться с бунтами.
– Я не Джиллор, – сказал Дженнак, – и думаю, что лучше не доводить дело до бунта. А потому мы не станем торопиться.
– Но тогда… – Саон нахмурился.
– Вот именно: тогда!.. Тогда эти черные, что спаслись от наших клинков, успеют добраться в селение и убежать вместе со своими женщинами и своим потомством. Надеюсь, что успеют, если Одисс не обделил их мозгами! А их быки… – Дженнак неожиданно усмехнулся, – быки достанутся нам. В конце концов, мы победители и много дней не ели свежего мяса!
Обрывистые стены ущелья раздались, открывая проход к равнине – необъятной, ровной и плоской, будто тасситская степь. Но сходство на этом кончалось, ибо травы здесь были выше и гуще, солнце – жарче, а небеса – синей; тут и там над золотистым степным простором возносились деревья, и было их превеликое множество, разных и незнакомых. Иногда стояли они по отдельности, иногда целыми рощами, сливавшимися у горизонта с огромным лесным массивом, и были ярко-зелеными, изумрудными, желтоватыми либо с нежной нефритовой листвой, подобной опустившимся на землю облакам. Среди деревьев и трав паслись звери, едва различимые за дальностью расстояния, но казавшиеся, однако, невероятными: пятнистые, с длинными шеями и тонкими длинными ногами, или темные, массивные, с рогом на короткой обрубленной морде, или гигантские, с чудовищными ушами и носом, изгибавшимся словно змея, или стройные, легконогие, раскрашенные в черные и белые полосы, будто над шкурами их потрудились вместе и Коатль, и Мейтасса. Были там и хищники, какие-то мерзкие твари покрупнее койотов, не уступавшие величиной северным волкам, но не серые, а грязно-бурые, с мощной холкой и покатым задом.
По равнине петляла река, довольно широкая и полноводная, с берегами, заросшими тростником; поток этот струился к северу, к морю или к океану, а быть может, к большому озеру, вроде тайонельских Пресных Вод. Реку тоже переполняла жизнь: над тростником вились птицы, похожие на уток и гусей; другие, розовые, с изогнутыми шеями, стояли на мелководье, а вблизи них зарылись в ил кайманы – только огромные, в два раза крупнее тех, что обитали под Хайаном и в Больших Болотах севера. Иногда над поверхностью речных вод появлялась округлая туша, будто волшебством всплывший валун – безволосый зверь с торчащими ушами и гигантской пастью, способной, на первый взгляд, заглотить самую большую из черепах с кейтабских отмелей. Чудовищный рот распахивался в беззвучном зевке, потом животное медленно опускалось, и речные воды скрывали его, словно затонувшую каменную глыбу.
Но не эти диковины приковали взор Дженнака и толпившихся за ним людей. Травы и деревья, звери и птицы были, конечно, чудом, но человек в первую очередь интересуется подобными себе – существами, умеющими строить дороги, высокие насыпи, мосты и корабли, способными ковать металл, лить стекло, плести из перьев, мять кожу, выращивать плоды и злаки. Правда, тут не было белокаменных дорог на ровных насыпях, не было дворцов с арочными входами, не желтели маисовые поля и не возносился к небу дым от гончарных печей и кузниц, однако был поселок – большой, расположившийся между скалами и излучиной реки. Еще были сплетенные из тростника круглые лачуги с коническими крышами, и были загородки со стадами быков – небольших, с причудливо изогнутыми рогами. Все это звало, манило и соблазняло, как манит уставшего путника прохладный водоем у дерева с разостланной рядом циновкой трапез.
К счастью, Дженнак нигде не заметил чернокожих, за что и вознес молчаливую хвалу богам. Лишь они, всеведущие, знали, в какой из бесчисленных рощ укрылись дикари, куда унесла их река и как разыскать их след на речном берегу, в водах, в травах или среди деревьев. Правда, многие одиссарские воины являлись искусными следопытами, и первым таким был Грхаб, но кейтабцы, корабельщики и мореходы, знаков земли не понимали. Если не вылезет глазастый Хомда… Ну, коль вылезет, решил Дженнак, придется заткнуть ему глотку!
Он повернулся и, увидев, что все его воинство сгрудилось беспорядочной толпой, глазевшей на чудеса Риканны, повелительно кивнул Саону. Тот грохнул рукоятью клинка о нагрудник, изрыгнул хулу на головы вонючих скунсов, пожирателей бычьего навоза, и снова выстроил людей в боевой порядок. Так они и вошли в селение: две цепочки копьеносцев, прикрывавших отряд слева и справа, а между ними – стрелки с взведенными арбалетами и свора кейтабцев. Глаза островитян горели, как у почуявших добычу волков.
В поселке царили тишина и безлюдье; лишь дым над примитивными очагами, брошенные орудия да перевернутые горшки, глиняные и грубые на вид, свидетельствовали о поспешном бегстве. Одисс все же не отказал дикарям в разуме:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136
Саон, вероятно, решил, что светлорожденного раздражают горластые островитяне. Заглянув раз-другой в мрачное лицо Дженнака, он откашлялся и негромко произнес:
– Ты невесел, наком. Почему? Что тебя тревожит? Ведь мы победили, клянусь благоволением Мейтассы! И если боги не оставят нас, будем побеждать всегда. Ты знаешь, как умелы и отважны наши воины, а их мечи…
– Не меч хотелось мне принести сюда, а мир, – перебил санрата Дженнак. – Но, видно, прибыли мы в Риканну не в тот день, когда говорят о мире.
– Зато вполне подходящий для войн и побед!
– Мало чести в такой победе, санрат. Сражались мы с голыми дикими людьми, и были они беззащитны против нашего оружия.
Саон не нашелся с ответом, но шагавший рядом Грхаб скосил на Дженнака темный глаз и буркнул:
– Победа всегда победа, балам. А что до голых дикарей, так вспомни тасситов: одежды на них было немногим больше.
– Одежды, но не оружия, – возразил Дженнак и, обернувшись, оглядел своих воинов. За привычными лицами хашинда, ротодайна и кентиога маячили широкоскулые физиономии островитян с приплюснутыми носами, огромными жабьими ртами и глазами навыкате, и в глазах тех тлело нетерпение. Дженнак скривился и замедлил шаги.
Саон перехватил его взгляд.
– Не гневайся на них, светлорожденный, это ведь кейтабцы! Не воины, разбойники! Для этих ублюдков важна не победа, а ее плоды; не ствол дерева и не его плодоносящие ветви, а то, что можно ободрать с них, и поскорее! Скажем, женщины и мясо, раз нет серебра. – Тут Саон усмехнулся и прибавил: – Случается, и наши воины бесчинствуют в покоренных городах, бунтуют, не слушая своихтарколов и не внимая словам вождей. Кровь бросается им в головы, кровь и ярость… И это понятно: тот, кто сам идет тропами смерти, не боится дарить ее другим. Однако твой брат Джиллор всегда умел справляться с бунтами.
– Я не Джиллор, – сказал Дженнак, – и думаю, что лучше не доводить дело до бунта. А потому мы не станем торопиться.
– Но тогда… – Саон нахмурился.
– Вот именно: тогда!.. Тогда эти черные, что спаслись от наших клинков, успеют добраться в селение и убежать вместе со своими женщинами и своим потомством. Надеюсь, что успеют, если Одисс не обделил их мозгами! А их быки… – Дженнак неожиданно усмехнулся, – быки достанутся нам. В конце концов, мы победители и много дней не ели свежего мяса!
Обрывистые стены ущелья раздались, открывая проход к равнине – необъятной, ровной и плоской, будто тасситская степь. Но сходство на этом кончалось, ибо травы здесь были выше и гуще, солнце – жарче, а небеса – синей; тут и там над золотистым степным простором возносились деревья, и было их превеликое множество, разных и незнакомых. Иногда стояли они по отдельности, иногда целыми рощами, сливавшимися у горизонта с огромным лесным массивом, и были ярко-зелеными, изумрудными, желтоватыми либо с нежной нефритовой листвой, подобной опустившимся на землю облакам. Среди деревьев и трав паслись звери, едва различимые за дальностью расстояния, но казавшиеся, однако, невероятными: пятнистые, с длинными шеями и тонкими длинными ногами, или темные, массивные, с рогом на короткой обрубленной морде, или гигантские, с чудовищными ушами и носом, изгибавшимся словно змея, или стройные, легконогие, раскрашенные в черные и белые полосы, будто над шкурами их потрудились вместе и Коатль, и Мейтасса. Были там и хищники, какие-то мерзкие твари покрупнее койотов, не уступавшие величиной северным волкам, но не серые, а грязно-бурые, с мощной холкой и покатым задом.
По равнине петляла река, довольно широкая и полноводная, с берегами, заросшими тростником; поток этот струился к северу, к морю или к океану, а быть может, к большому озеру, вроде тайонельских Пресных Вод. Реку тоже переполняла жизнь: над тростником вились птицы, похожие на уток и гусей; другие, розовые, с изогнутыми шеями, стояли на мелководье, а вблизи них зарылись в ил кайманы – только огромные, в два раза крупнее тех, что обитали под Хайаном и в Больших Болотах севера. Иногда над поверхностью речных вод появлялась округлая туша, будто волшебством всплывший валун – безволосый зверь с торчащими ушами и гигантской пастью, способной, на первый взгляд, заглотить самую большую из черепах с кейтабских отмелей. Чудовищный рот распахивался в беззвучном зевке, потом животное медленно опускалось, и речные воды скрывали его, словно затонувшую каменную глыбу.
Но не эти диковины приковали взор Дженнака и толпившихся за ним людей. Травы и деревья, звери и птицы были, конечно, чудом, но человек в первую очередь интересуется подобными себе – существами, умеющими строить дороги, высокие насыпи, мосты и корабли, способными ковать металл, лить стекло, плести из перьев, мять кожу, выращивать плоды и злаки. Правда, тут не было белокаменных дорог на ровных насыпях, не было дворцов с арочными входами, не желтели маисовые поля и не возносился к небу дым от гончарных печей и кузниц, однако был поселок – большой, расположившийся между скалами и излучиной реки. Еще были сплетенные из тростника круглые лачуги с коническими крышами, и были загородки со стадами быков – небольших, с причудливо изогнутыми рогами. Все это звало, манило и соблазняло, как манит уставшего путника прохладный водоем у дерева с разостланной рядом циновкой трапез.
К счастью, Дженнак нигде не заметил чернокожих, за что и вознес молчаливую хвалу богам. Лишь они, всеведущие, знали, в какой из бесчисленных рощ укрылись дикари, куда унесла их река и как разыскать их след на речном берегу, в водах, в травах или среди деревьев. Правда, многие одиссарские воины являлись искусными следопытами, и первым таким был Грхаб, но кейтабцы, корабельщики и мореходы, знаков земли не понимали. Если не вылезет глазастый Хомда… Ну, коль вылезет, решил Дженнак, придется заткнуть ему глотку!
Он повернулся и, увидев, что все его воинство сгрудилось беспорядочной толпой, глазевшей на чудеса Риканны, повелительно кивнул Саону. Тот грохнул рукоятью клинка о нагрудник, изрыгнул хулу на головы вонючих скунсов, пожирателей бычьего навоза, и снова выстроил людей в боевой порядок. Так они и вошли в селение: две цепочки копьеносцев, прикрывавших отряд слева и справа, а между ними – стрелки с взведенными арбалетами и свора кейтабцев. Глаза островитян горели, как у почуявших добычу волков.
В поселке царили тишина и безлюдье; лишь дым над примитивными очагами, брошенные орудия да перевернутые горшки, глиняные и грубые на вид, свидетельствовали о поспешном бегстве. Одисс все же не отказал дикарям в разуме:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136