Под забралом шлема не разглядишь, у кого какие глаза, а стрелы и громовые шары из Коатля, начиненные порохом, вообще не различают цвета зрачков… Нет, решил Фарасса, про убийство забывать не стоит.
Он повел густой бровью в сторону старого шилукчу, и тот с покорностью протянул полную чашу. Третью! Выпив ее, глава Очага Барабанщиков довольно кивнул; как всегда, крепкий напиток помогал справиться с раздражением, навевая более приятные мысли. Нет, не все еще потеряно, и если ублюдок Дираллы сделался наследником, это не значит, что он в некий день превратится в сагамора, сев на циновку власти! Ибо все в руках Шестерых, и не стоит молодому и глупому койоту лязгать зубами на луну или облизываться при виде голубой звезды Гедар! Во всяком случае, это было бы преждевременным!
Сейчас, после третьей чаши, Фарасса особенно остро ощущал свое превосходство над сыновьями Дираллы. Да, его не любили и побаивались, так как возглавляемый им Очаг Барабанщиков, глашатаев, лазутчиков и мастеров, передающих сообщения с помощью большого боевого барабана, являлся могущественным братством, столь же сильным, что и три остальных высших союза, объединявших жрецов, воинов и путников, странствующих по морям и землям Эйпонны. Очаг Барабанщиков включал не только разного рода посыльных, но и стражей, следивших за соблюдением закона; они, и только они карали преступников в Доме Страданий и занимались толкованием Кодекса Долга, который определял жизнь простонародья и племенной знати. У светлорожденных, разумеется, был свой Кодекс, Кодекс Чести, и Кодекс Ритуалов был у священнослужителей; но сколь много людей светлой крови и жрецов в Одиссаре? Капля вина в кувшине пива!
К тому же подчиненное Фарассе братство следило не только за соблюдением законов в Уделе Одисса, но и за тем, что творится в прочих Великих Очагах и варварских странах. И хотя глава братства Барабанщиков не снискал любви у подчиненных, зато в руках его была реальная мощь – ведь следить можно по-разному, и явно, и тайно. Фарасса предпочитал второй способ, и в его распоряжении имелось целое воинство лазутчиков, обосновавшихся в Верхней и Нижней Эйпонне, от Тайонела, Страны Лесов и Вод, до Арсоланы, великой Державы Солнца. И кто мог упрекнуть его в том, что часть своих людей он держал в Одиссаре? За всеми этими шилукчу, кентиога, сесинаба и прочими тоже полагалось приглядывать… В последние десятилетия простые охотники, а также земледельцы и рыбаки, кормившиеся от щедрот моря, вовсю пользовались древним Установлением Варутты и, словно вода из плетеной корзины, утекали из Кланов в восемь низших Очагов, перебирались из селений в города, где жизнь была полегче – хотя бы потому, что там они были подальше от недремлющего ока племенных владык. Разумеется, сахемы из первых и вторых вождей, да и более мелкие властители, тревожились; время их истекало, они теряли людей, силу и власть, и даже самая высокая сетанна не могла приостановить упадок племенной знати.
Скоро, подумал Фарасса, впиваясь зубами в мясистый кусок, не будет Пяти Племен – ни хашинда, ни ротодайна, ни кентиога, ни сесинаба или шилукчу; от благоуханной Серанны до берегов Отца Вод будет обитать единое племя, одиссарцы, дети Одисса. Единый народ под властной рукой нового сагамора, настоящего хозяина, который придет на смену Джеданне! Утроба каймана, сколь немногое нужно, чтобы этим хозяином стал он… всего лишь две жизни, попавшие в губительную тень Коатля…
Но – долой такие мысли! Кажется, он размышлял о сетанне юного наследника, об этом святилище из хрупкого стекла, о зыбком покрывале, об ореоле достоинства и власти… Что надо сделать, чтобы разбить стекло, разрезать ткань, развеять дымку? Нанести удар боевой секирой или метнуть легкий топорик? Призвать на помощь буйные ветры севера и западные бури? Развести огонь до небес? Нет… Имеется сто способов, как приготовить земляные плоды, и каждый выбирает наилучший. Конечно, стеклянный сосуд треснет под ударом чужой руки, но лучше, если споткнется его хозяин… споткнется и рухнет на землю, разбив свою ношу вдребезги! Также и покрывало… упав, легко измарать его в грязи… А потому не надо ни топора, ни бурь, ни костров, требуется лишь подтолкнуть юнца – в нужное время и в нужном месте… Возможно, убить… Но не тело – сердце его! Скажем, нанести удар, уничтожив близкого человека…
Ухмыльнувшись, Фарасса отодвинул пустое блюдо и принялся с наслаждением поглощать засахаренные фрукты; он любил сладкое не меньше, чем вино. Его зеленые глаза под нависшим выпуклым лбом потемнели, густые брови зашевелились, словно две мохнатые гусеницы. Слуга наполнил четвертую чашу.
«Вино… Что с того, что мне по нраву крепкое вино?» – подумал Фарасса, любуясь золотистыми отблесками, мерцавшими на поверхности напитка. Он пьет, но знает меру и помнит: пьющему снятся сладкие сны, да пробуждение горько! Во всяком случае, приверженность к перебродившему соку лозы или к хмельному напитку, что варили из меда и мелко наструганной коры, пока не вредила его сетанне; не более, чем явные и тайные дела, которые он вершил в своем Очаге… Случалось, его порицали за жестокость, но кто скажет, где находится грань между жестокостью и твердостью? Между днем и ночью? Между небесами и морем? Хо! Хайя! Ни один мудрец из Познавших Тайну еще не сумел ответить на такой вопрос!
Он выпил четвертую чашу и поднялся с циновки. Старый шилукчу торопливо прибирал пустые блюда, нож и маленький обеденный дротик с зазубринами на конце. В комнату неслышными тенями скользнули еще двое служителей: первый набросил на плечи Фарассы широкий красный шилак с вплетенными понизу перьями керравао, второй принялся обувать господина. Сандалии с высокими голенищами были багрового цвета, тоже украшенные перьями, но не керравао, а редкостного попугая из Р’Рарды.
Война и женщина, подумал Фарасса; вот что нам нужно. Небольшая проигранная война и властолюбивая супруга с твердым характером, способная раздавить в юнце мужчину… Правда, как доносят, у него есть с кем возлечь на шелка любви, но это и к лучшему; жена из светлорожденных не потерпит соперницы, а та примется ревновать… Воистину, даже одной капризной женщины достаточно, чтобы жизнь начала попахивать обезьяним дерьмом! Фарасса снова ухмыльнулся: пятерых своих наложниц он держал в строгости, супруга же его, взятая из Дома Коатля, отправилась к грозному прародителю лет десять назад. Жениться вторично он не спешил.
Итак, война и женщина! А девку, с которой спит братец, можно переправить в Чак Мооль… пожалуй, даже нужно… Говорят, она знает свое место и не тянется к белым соколиным перьям… такая, возможно, и не станет ревновать…
Глава Очага Барабанщиков выпрямился во весь свой немалый рост, обозревая макушки служителей, торчавшие где-то на уровне ключиц:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136
Он повел густой бровью в сторону старого шилукчу, и тот с покорностью протянул полную чашу. Третью! Выпив ее, глава Очага Барабанщиков довольно кивнул; как всегда, крепкий напиток помогал справиться с раздражением, навевая более приятные мысли. Нет, не все еще потеряно, и если ублюдок Дираллы сделался наследником, это не значит, что он в некий день превратится в сагамора, сев на циновку власти! Ибо все в руках Шестерых, и не стоит молодому и глупому койоту лязгать зубами на луну или облизываться при виде голубой звезды Гедар! Во всяком случае, это было бы преждевременным!
Сейчас, после третьей чаши, Фарасса особенно остро ощущал свое превосходство над сыновьями Дираллы. Да, его не любили и побаивались, так как возглавляемый им Очаг Барабанщиков, глашатаев, лазутчиков и мастеров, передающих сообщения с помощью большого боевого барабана, являлся могущественным братством, столь же сильным, что и три остальных высших союза, объединявших жрецов, воинов и путников, странствующих по морям и землям Эйпонны. Очаг Барабанщиков включал не только разного рода посыльных, но и стражей, следивших за соблюдением закона; они, и только они карали преступников в Доме Страданий и занимались толкованием Кодекса Долга, который определял жизнь простонародья и племенной знати. У светлорожденных, разумеется, был свой Кодекс, Кодекс Чести, и Кодекс Ритуалов был у священнослужителей; но сколь много людей светлой крови и жрецов в Одиссаре? Капля вина в кувшине пива!
К тому же подчиненное Фарассе братство следило не только за соблюдением законов в Уделе Одисса, но и за тем, что творится в прочих Великих Очагах и варварских странах. И хотя глава братства Барабанщиков не снискал любви у подчиненных, зато в руках его была реальная мощь – ведь следить можно по-разному, и явно, и тайно. Фарасса предпочитал второй способ, и в его распоряжении имелось целое воинство лазутчиков, обосновавшихся в Верхней и Нижней Эйпонне, от Тайонела, Страны Лесов и Вод, до Арсоланы, великой Державы Солнца. И кто мог упрекнуть его в том, что часть своих людей он держал в Одиссаре? За всеми этими шилукчу, кентиога, сесинаба и прочими тоже полагалось приглядывать… В последние десятилетия простые охотники, а также земледельцы и рыбаки, кормившиеся от щедрот моря, вовсю пользовались древним Установлением Варутты и, словно вода из плетеной корзины, утекали из Кланов в восемь низших Очагов, перебирались из селений в города, где жизнь была полегче – хотя бы потому, что там они были подальше от недремлющего ока племенных владык. Разумеется, сахемы из первых и вторых вождей, да и более мелкие властители, тревожились; время их истекало, они теряли людей, силу и власть, и даже самая высокая сетанна не могла приостановить упадок племенной знати.
Скоро, подумал Фарасса, впиваясь зубами в мясистый кусок, не будет Пяти Племен – ни хашинда, ни ротодайна, ни кентиога, ни сесинаба или шилукчу; от благоуханной Серанны до берегов Отца Вод будет обитать единое племя, одиссарцы, дети Одисса. Единый народ под властной рукой нового сагамора, настоящего хозяина, который придет на смену Джеданне! Утроба каймана, сколь немногое нужно, чтобы этим хозяином стал он… всего лишь две жизни, попавшие в губительную тень Коатля…
Но – долой такие мысли! Кажется, он размышлял о сетанне юного наследника, об этом святилище из хрупкого стекла, о зыбком покрывале, об ореоле достоинства и власти… Что надо сделать, чтобы разбить стекло, разрезать ткань, развеять дымку? Нанести удар боевой секирой или метнуть легкий топорик? Призвать на помощь буйные ветры севера и западные бури? Развести огонь до небес? Нет… Имеется сто способов, как приготовить земляные плоды, и каждый выбирает наилучший. Конечно, стеклянный сосуд треснет под ударом чужой руки, но лучше, если споткнется его хозяин… споткнется и рухнет на землю, разбив свою ношу вдребезги! Также и покрывало… упав, легко измарать его в грязи… А потому не надо ни топора, ни бурь, ни костров, требуется лишь подтолкнуть юнца – в нужное время и в нужном месте… Возможно, убить… Но не тело – сердце его! Скажем, нанести удар, уничтожив близкого человека…
Ухмыльнувшись, Фарасса отодвинул пустое блюдо и принялся с наслаждением поглощать засахаренные фрукты; он любил сладкое не меньше, чем вино. Его зеленые глаза под нависшим выпуклым лбом потемнели, густые брови зашевелились, словно две мохнатые гусеницы. Слуга наполнил четвертую чашу.
«Вино… Что с того, что мне по нраву крепкое вино?» – подумал Фарасса, любуясь золотистыми отблесками, мерцавшими на поверхности напитка. Он пьет, но знает меру и помнит: пьющему снятся сладкие сны, да пробуждение горько! Во всяком случае, приверженность к перебродившему соку лозы или к хмельному напитку, что варили из меда и мелко наструганной коры, пока не вредила его сетанне; не более, чем явные и тайные дела, которые он вершил в своем Очаге… Случалось, его порицали за жестокость, но кто скажет, где находится грань между жестокостью и твердостью? Между днем и ночью? Между небесами и морем? Хо! Хайя! Ни один мудрец из Познавших Тайну еще не сумел ответить на такой вопрос!
Он выпил четвертую чашу и поднялся с циновки. Старый шилукчу торопливо прибирал пустые блюда, нож и маленький обеденный дротик с зазубринами на конце. В комнату неслышными тенями скользнули еще двое служителей: первый набросил на плечи Фарассы широкий красный шилак с вплетенными понизу перьями керравао, второй принялся обувать господина. Сандалии с высокими голенищами были багрового цвета, тоже украшенные перьями, но не керравао, а редкостного попугая из Р’Рарды.
Война и женщина, подумал Фарасса; вот что нам нужно. Небольшая проигранная война и властолюбивая супруга с твердым характером, способная раздавить в юнце мужчину… Правда, как доносят, у него есть с кем возлечь на шелка любви, но это и к лучшему; жена из светлорожденных не потерпит соперницы, а та примется ревновать… Воистину, даже одной капризной женщины достаточно, чтобы жизнь начала попахивать обезьяним дерьмом! Фарасса снова ухмыльнулся: пятерых своих наложниц он держал в строгости, супруга же его, взятая из Дома Коатля, отправилась к грозному прародителю лет десять назад. Жениться вторично он не спешил.
Итак, война и женщина! А девку, с которой спит братец, можно переправить в Чак Мооль… пожалуй, даже нужно… Говорят, она знает свое место и не тянется к белым соколиным перьям… такая, возможно, и не станет ревновать…
Глава Очага Барабанщиков выпрямился во весь свой немалый рост, обозревая макушки служителей, торчавшие где-то на уровне ключиц:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136