Хотел выдать какую-то колкость, но смолчал. Лишь тяжело вздохнул.
И стал спускаться вниз.
Слез на землю, встал перед Лехой. Ручки упер в бока, тяжелый взгляд – в Леху.
– Ладно, упертый. На первый раз прощаю. Но смотри у меня, салага рогатая! В первый и в последний раз! Чтоб больше без фокусов. Понял?
Леха неохотно кивнул.
– То-то же! Сразу бы так… – смягчился сатир. Прислонился плечом к валуну и стал объяснять…
Искоренять теток он помчался не просто так.
Маленькие озера, над которыми постоянно бурлят грозовые облака, – это его локация. Участок, к которому он привязан.
Не так жестко, как в обучалке. Там была лощинка, куда мог входить только Леха, и был берег моря, куда мог входить только сатир. Здесь, чисто теоретически, каждый может идти, куда хочет. Хоть вообще к переходам из седьмой зоны в соседние. Да куда угодно – если сможет, конечно. Оживает сатир, если его убьют, недалеко от этих озер.
И это не просто. Те прозрачные растения, похожие на дохлых медуз, – из них игроки делают лекарства. Торгуют ими, неплохие деньги получают. А чтобы им жизнь медом не казалась, чтобы не мог любой новичок наловить этих медуз, сколько хочет, – для этого здесь сатир и посажен. Нападать на них и мешать собирать.
А чтобы он не зевал и не халтурил, не пытался отлынивать, те медузы здор-рово жгутся. Не игроков жгут, нет. Игроки могут трогать медуз как ни в чем не бывало. А вот сатира как сковородкой прижигает, когда игроки вытаскивают медуз из воды. И чем больше медуз собирают, тем сильнее прижигает. Так что не мог он спокойно смотреть на тех теток, пока они в его озерце промыслом занимались… У кабанов такая локация – лес. Если присмотреться, то между черными «листьями» есть еще зеленоватые наросты, похожие на желуди…
– К черту кабанов! – не выдержал Леха. – У меня-то что?!
Хотелось пить, мочи нет! Все тело превратилось в кусок вяленого мяса. Пить, пить, пить…
– Ты не ори, не ори, – пробурчал сатир. – Не у себя дома, понял?
Леха фыркнул и нетерпеливо врезал копытом в камни. Как же хотелось пить!
– Тебе, считай, повезло. У тебя локации как бы нет. То есть оживать ты будешь здесь, – сатир притопнул, – в долине, а так бегай где хочешь.
– А охранять что должен?
– А охранять тебе ничего не надо.
– А пить?… – просипел Леха.
– А что «пить»? Пей.
– Да не могу же! Рвет!!!
– Ну еще бы. Ты, лапушка, кто? Ты монстр, вот ты кто. Там, на воле, грабил, насильничал, убивал? Пил людскую кровушку, изверг в человеческой личине?
Леха тихо застонал. Терпеть было невозможно. Ни жажду, ни потоки этого ерничанья…
– Ну а теперь все, попался, – как ни в чем не бывало болтал сатир. – Кончилась твоя лафа. Содрали человеческую шкурку с твоего поганого нутра, изверг. Чтобы всю правду без прикрас было видно. Понял?
– Господи, ты можешь по-человечески сказать, что я должен делать?!
– Да я же и говорю: кровушку людскую пить тебе отныне – без маскировки. Чтобы всем, значит, было видно твое истинное лицо, страшилка ты картонная…
– Ты хочешь сказать…
– Ага. Точную пайку не знаю, но, думаю, человек пять-шесть за день должен за новыми аватарами отправлять. Ловишь, мочишь и питаешься теплой кровушкой, морда твоя злодейская… – почти ласково закончил сатир. – Понял?
– Да ладно тебе… – пробормотал Леха. – Издеваешься? Ну издеваешься же, да? – почти взмолился.
– Да нет, шутки уж давно кончились, – помрачнел сатир, – Жаль, что ты этого все никак не поймешь… Не будешь убивать, жажда будет еще сильнее.
– Куда уж сильнее-то!
– Хочешь узнать? – хмыкнул сатир.
– Но это же… Это же как пытки…
– Во народ, а! – восхитился сатир. – О правах человека вспомнил… О правах человека надо было раньше думать, пока на свободе гулял! Но там-то ты об этом не думал, да? Пронесет, типа? Ну вот и пронесло…
Леха только закрыл глаза, уже мало что соображая. Пить. Хотя бы стакан воды… Хотя бы половинку…
– И потом, ты вообще хоть глазком глянул на то, что подписывал? Про боль там черным по белому написано. Только никакие это не пытки, а «стимуляция социальной активности перевоспитуемых», – процитировал сатир. – Понял? По-русски говоря, это чтобы ты не только о себе думал, эгоист рогатый, но запомнил, что бывают еще интересы окружающих. Законы и традиции, которые надо соблюдать. Непререкаемо. Усек, нет? Упертый ты наш… Так что это ты сам себе делаешь больно, а не они…
– Я ничего не делаю… – пробормотал Леха.
– Вот именно! Ничего не делаешь. А ничего не делать – это тоже занятие, между прочим. Или я тебе не предлагал прошвырнуться, тех двух телок пободать, а потом сладко закусить?
Леха не ответил. Пить хотелось неимоверно. Голова сама поворачивалась к озеру – к воде, такой желанной, прозрачной, зовущей… Шагнул туда…
– Эй, эй! Не дури! – заступил дорогу сатир. – Кому сказал, не дури! Только хуже будет!
Леха его уже не слушал. Оскалился и рванул вдоль скальной стены, чтобы хоть как-то отвлечься от жажды, грызущей изнутри. Невыносимой.
– В пустыне попробуй! – крикнул сзади сатир. – Если тебя сюда перевели, там должно что-то быть! А если нет, дуй дальше на запад! Там Гнусмас, город этой зоны! Народу должно быть до…
Солнце не село – по-южному свалилось за горизонт, строго сверху вниз, как сверкающий пятак в черную щель свиньи-копилки. Сумерки обернулись кромешной темнотой, сверху сверкали звезды.
Копыта с шелестом взбивали песок, дюны надвигались и опадали позади как волны – огромные валы тьмы, летящие под морем звезд.
Жажда…
Это была уже не жажда. Это стало чем-то большим. Гораздо большим!
Голова превратилась в иссохший череп, внутри которого прыгал язык – вяленый кусок мяса, шершавый и неживой. Глаза горели. А когда моргал, было только хуже – иссохшие веки скоблили по сухим глазам так, что хотелось орать от боли. Ноги, шею, спину, все суставы ломило. Тонны песка и стальных опилок перекатывались в суставах, обдирая хрящи, кости и нервные окончания. Каждый шаг, каждое движение, каждый удар копытом отдавались болью, но не бежать он не мог…
Во всем мире осталась только боль – и жажда, которая сильнее этой боли. Гораздо сильнее! Только боль и жажда…
Сначала Леха решил, что это еще одна звезда. Голубая звезда над самым горизонтом. Только эта звезда не дрожала, как все остальные звезды у горизонта, не переливалась зелено-красно-желтой рябью, а горела упрямым оранжевым огоньком и становилась все ярче.
Почти не соображая, что делает, Леха повернул на нее, бежал на эту звезду. Нет, не звезду… Уже можно различить, что это огонь.
Огонь – люди – кровь…
Господи, неужели эта боль, эта жажда – скоро уйдут?! Леха быстрее заработал ногами, стрелой слетая с дюны. Огонь пропал. А когда Леха взобрался на следующий гребень, далекий оранжевый огонек распался на два.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124
И стал спускаться вниз.
Слез на землю, встал перед Лехой. Ручки упер в бока, тяжелый взгляд – в Леху.
– Ладно, упертый. На первый раз прощаю. Но смотри у меня, салага рогатая! В первый и в последний раз! Чтоб больше без фокусов. Понял?
Леха неохотно кивнул.
– То-то же! Сразу бы так… – смягчился сатир. Прислонился плечом к валуну и стал объяснять…
Искоренять теток он помчался не просто так.
Маленькие озера, над которыми постоянно бурлят грозовые облака, – это его локация. Участок, к которому он привязан.
Не так жестко, как в обучалке. Там была лощинка, куда мог входить только Леха, и был берег моря, куда мог входить только сатир. Здесь, чисто теоретически, каждый может идти, куда хочет. Хоть вообще к переходам из седьмой зоны в соседние. Да куда угодно – если сможет, конечно. Оживает сатир, если его убьют, недалеко от этих озер.
И это не просто. Те прозрачные растения, похожие на дохлых медуз, – из них игроки делают лекарства. Торгуют ими, неплохие деньги получают. А чтобы им жизнь медом не казалась, чтобы не мог любой новичок наловить этих медуз, сколько хочет, – для этого здесь сатир и посажен. Нападать на них и мешать собирать.
А чтобы он не зевал и не халтурил, не пытался отлынивать, те медузы здор-рово жгутся. Не игроков жгут, нет. Игроки могут трогать медуз как ни в чем не бывало. А вот сатира как сковородкой прижигает, когда игроки вытаскивают медуз из воды. И чем больше медуз собирают, тем сильнее прижигает. Так что не мог он спокойно смотреть на тех теток, пока они в его озерце промыслом занимались… У кабанов такая локация – лес. Если присмотреться, то между черными «листьями» есть еще зеленоватые наросты, похожие на желуди…
– К черту кабанов! – не выдержал Леха. – У меня-то что?!
Хотелось пить, мочи нет! Все тело превратилось в кусок вяленого мяса. Пить, пить, пить…
– Ты не ори, не ори, – пробурчал сатир. – Не у себя дома, понял?
Леха фыркнул и нетерпеливо врезал копытом в камни. Как же хотелось пить!
– Тебе, считай, повезло. У тебя локации как бы нет. То есть оживать ты будешь здесь, – сатир притопнул, – в долине, а так бегай где хочешь.
– А охранять что должен?
– А охранять тебе ничего не надо.
– А пить?… – просипел Леха.
– А что «пить»? Пей.
– Да не могу же! Рвет!!!
– Ну еще бы. Ты, лапушка, кто? Ты монстр, вот ты кто. Там, на воле, грабил, насильничал, убивал? Пил людскую кровушку, изверг в человеческой личине?
Леха тихо застонал. Терпеть было невозможно. Ни жажду, ни потоки этого ерничанья…
– Ну а теперь все, попался, – как ни в чем не бывало болтал сатир. – Кончилась твоя лафа. Содрали человеческую шкурку с твоего поганого нутра, изверг. Чтобы всю правду без прикрас было видно. Понял?
– Господи, ты можешь по-человечески сказать, что я должен делать?!
– Да я же и говорю: кровушку людскую пить тебе отныне – без маскировки. Чтобы всем, значит, было видно твое истинное лицо, страшилка ты картонная…
– Ты хочешь сказать…
– Ага. Точную пайку не знаю, но, думаю, человек пять-шесть за день должен за новыми аватарами отправлять. Ловишь, мочишь и питаешься теплой кровушкой, морда твоя злодейская… – почти ласково закончил сатир. – Понял?
– Да ладно тебе… – пробормотал Леха. – Издеваешься? Ну издеваешься же, да? – почти взмолился.
– Да нет, шутки уж давно кончились, – помрачнел сатир, – Жаль, что ты этого все никак не поймешь… Не будешь убивать, жажда будет еще сильнее.
– Куда уж сильнее-то!
– Хочешь узнать? – хмыкнул сатир.
– Но это же… Это же как пытки…
– Во народ, а! – восхитился сатир. – О правах человека вспомнил… О правах человека надо было раньше думать, пока на свободе гулял! Но там-то ты об этом не думал, да? Пронесет, типа? Ну вот и пронесло…
Леха только закрыл глаза, уже мало что соображая. Пить. Хотя бы стакан воды… Хотя бы половинку…
– И потом, ты вообще хоть глазком глянул на то, что подписывал? Про боль там черным по белому написано. Только никакие это не пытки, а «стимуляция социальной активности перевоспитуемых», – процитировал сатир. – Понял? По-русски говоря, это чтобы ты не только о себе думал, эгоист рогатый, но запомнил, что бывают еще интересы окружающих. Законы и традиции, которые надо соблюдать. Непререкаемо. Усек, нет? Упертый ты наш… Так что это ты сам себе делаешь больно, а не они…
– Я ничего не делаю… – пробормотал Леха.
– Вот именно! Ничего не делаешь. А ничего не делать – это тоже занятие, между прочим. Или я тебе не предлагал прошвырнуться, тех двух телок пободать, а потом сладко закусить?
Леха не ответил. Пить хотелось неимоверно. Голова сама поворачивалась к озеру – к воде, такой желанной, прозрачной, зовущей… Шагнул туда…
– Эй, эй! Не дури! – заступил дорогу сатир. – Кому сказал, не дури! Только хуже будет!
Леха его уже не слушал. Оскалился и рванул вдоль скальной стены, чтобы хоть как-то отвлечься от жажды, грызущей изнутри. Невыносимой.
– В пустыне попробуй! – крикнул сзади сатир. – Если тебя сюда перевели, там должно что-то быть! А если нет, дуй дальше на запад! Там Гнусмас, город этой зоны! Народу должно быть до…
Солнце не село – по-южному свалилось за горизонт, строго сверху вниз, как сверкающий пятак в черную щель свиньи-копилки. Сумерки обернулись кромешной темнотой, сверху сверкали звезды.
Копыта с шелестом взбивали песок, дюны надвигались и опадали позади как волны – огромные валы тьмы, летящие под морем звезд.
Жажда…
Это была уже не жажда. Это стало чем-то большим. Гораздо большим!
Голова превратилась в иссохший череп, внутри которого прыгал язык – вяленый кусок мяса, шершавый и неживой. Глаза горели. А когда моргал, было только хуже – иссохшие веки скоблили по сухим глазам так, что хотелось орать от боли. Ноги, шею, спину, все суставы ломило. Тонны песка и стальных опилок перекатывались в суставах, обдирая хрящи, кости и нервные окончания. Каждый шаг, каждое движение, каждый удар копытом отдавались болью, но не бежать он не мог…
Во всем мире осталась только боль – и жажда, которая сильнее этой боли. Гораздо сильнее! Только боль и жажда…
Сначала Леха решил, что это еще одна звезда. Голубая звезда над самым горизонтом. Только эта звезда не дрожала, как все остальные звезды у горизонта, не переливалась зелено-красно-желтой рябью, а горела упрямым оранжевым огоньком и становилась все ярче.
Почти не соображая, что делает, Леха повернул на нее, бежал на эту звезду. Нет, не звезду… Уже можно различить, что это огонь.
Огонь – люди – кровь…
Господи, неужели эта боль, эта жажда – скоро уйдут?! Леха быстрее заработал ногами, стрелой слетая с дюны. Огонь пропал. А когда Леха взобрался на следующий гребень, далекий оранжевый огонек распался на два.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124