А впрочем, какая теперь разница… Теперь.
– Ну скажи, ведь предупреждал же, что шансы ниже нуля? Игроки прекрасно знают, что иногда урки в звериных шкурках пытаются выходить на своих корешей… Понял теперь, как бывает, когда очередной твердолобый решает, что он тут самый умный, разглядел среди игроков своего приятеля и назойливо лезет пообщаться?
Леха молчал. Сатир нахмурился, присел перед Лехой на корточки и перестал скалиться. Вздохнул:
– Чего такой грустный? Взгрустнулось? А чего такой бледный? Вз…
– Отстань.
– Угу-у… – глубокомысленно протянул сатир, прищурившись.
Встал, подцепил камешек поострее, шагнул к валуну – и стал выдалбливать-выскабливать еще одну полосочку. Седьмую…
Всего лишь седьмую…
Сатир неспешно долбил и скоблил валун. Потом сдул пыль, удовлетворенно оглядел плоды своего труда и обернулся к Лехе:
– Ну так что, парнокопытное? Достаточно приключений на свою задницу словил или еще хочешь?
Леха закрыл глаза, чтобы не видеть этого шибздика. Но сатир так просто не сдался:
– Ты глазки-то не закрывай, рогатенький. Ты мне лучше скажи, навалялся ты дурака или как? Не хочешь делом заняться и досрочное освобождение себе заслужить?
– Подработать в тюремной прачечной? – криво ухмыльнулся Леха, не открывая глаз.
– Острим, – мрачно прокомментировал сатир. – Шутки юмора из себя выдавливаем, стоиков изображаем… А ведь я серьезно.
Леха открыл глаза:
– И я тоже серьезно. Сдавать модеру, кто сюда за что попал, я не буду. А теперь пошел вон.
Сатир нахмурился, но не зло, а как-то недоуменно. Неуверенно хмыкнул.
– Хе… Думаешь, тут… – начал он и вдруг ухмыльнулся уже от души: – Ха! Эх, рогатенький, рогатенький… Да нет. Чтобы наседкой работать, тоже талант нужен. Это ты такой дурак, что первому встречному все выложил, хоть я тебя и предупреждал. А другие… Просто так тебе тут никто не скажет, за что зону топчет. Ученые все уже. Да и потом… Думаешь, так уж часто попадаются такие пострадавшие, как твой помдепа? Чтобы кредитоспособные под завязку, до мальчиков с бритыми затылками на побегушках? Ха! Нет, рогатенький…
– Что же тогда? Убивать регулярно по расписанию и получить за примерное поведение вместо года одиннадцать месяцев? Но на этот раз сатир даже не ухмыльнулся. Погрустнел.
– Ох, и дурак же ты, рогатый… Так ничего и не понял, да?
Как же он надоел, с этим своим снисходительным всезнанием, философ доморощенный!
– Что не понял? – процедил Леха сквозь зубы.
– Все не понял! Год, одиннадцать месяцев… Думаешь, кому-то очень надо, чтобы ты здесь сидел именно год? Да выход отсюда прямо перед тобой!
– Это как?…
– А так! Ты за что сюда попал? Думаешь, за то, что машину дорогую протаранил и с моста скинул?
– А за что же?
Сатир вздохнул, даже прицокнул от разочарования:
– Эх… Машина – что? Дело житейское. Пустяк. С кем не бывает… А вот помдепу в зубы дать – это уже вызов обществу. Устоям, так сказать. Понимаешь?… Нет, ни хрена ты не понимаешь. И зачем ты здесь, тоже не понимаешь, верно?
Леха закусил губу, чтобы сдержаться. Ну давай, умник, давай… Расскажи, зачем же я здесь, если не затем, чтобы год выть от боли, пока какие-то суки будут на этом делать бабки!
– Думаешь, ты здесь потому, что кто-то так делает деньги? Не без этого… Но не это главное, рогатенький. Всех по жизни кто-то имеет. Любого. От панельной бляди до президента Штатов. Но! – Сатир поднял палец. – Всех имеют, но не все попадают в такие места. Сечешь?
– Не очень.
– А ларчик просто открывался: неуживчивый ты.
– Да пошел ты…
– Вот! Я же говорю – неуживчивый. Поэтому ты и здесь. Для того чтобы перевоспитаться.
– Я? Перевоспитаться?! Да это их сюда надо! Их!!!
– Ой… – поморщился сатир, – Вот только не надо эту мораль для детского сада…
– Но тогда про какое перевоспитание… – зашипел Леха, еле сдерживаясь.
– Вот про это самое, – невозмутимо отозвался сатир, шагнул к Лехе и ткнул пальцем в лоб. Постучал в броневой нарост. – Чтобы перестал нести вот эту вот пургу для детей-олигофренов из стран западной демократии!
– Слушай…
– Нет, это ты слушай! Выкинь из головы весь этот западный бред про абстрактную справедливость, и жить сразу станет легче! Потому что у нас так не живут. Понимаешь, салажка рогатенькая? Общество у нас инвертированное, и живут здесь прямо наоборот. И когда ты со своими красивыми идеалами вылезаешь на сцену, ты мешаешь жить всем остальным. Потому и…
– Это я мешаю?!
– Ты, ты мешаешь. Или кто тут сидит, изолированный от общества? Пушкин?
Леха очень медленно втянул воздух сквозь зубы, еще медленнее выдохнул.
– Вот видишь? Ты – тут. А твой помдепа – нормально живет. И в реале нормально устроился, и здесь на джипе раскатывает. И этот… кто там тебя в Гнусмасе кинул? Тоже неплохо живет, раз на современный комп и на подписку денег хватает. А вот ты – вкалываешь и жилы рвешь.
Леха скрипнул зубами.
– Ну да, – кивнул сатир. – Это еще мягко говоря… А все почему? Потому что не умеешь жить как все. И здесь и там! – Сатир мотнул головой куда-то назад и в небо. – В реале тоже небось жилы рвал непонятно для чего?
– а я…
– Тихо, тихо. Не буянь. Ну, отсидел ты на блокпосту честно свои три года, знаю. И кому нах это нужно?
Леха задрожал от ярости, открыл рот… Но так ничего и не сказал. Потому что…
– Вот-вот. Никому. Пора бы уже понять, что красивые слова красивыми словами, а жизнь совсем в другом месте. И если все живут не так, как ты, то пора перестать строить из себя благородного рыцаря и начать жить как все. Где надо, лизнуть поглубже, а где надо, расслабиться и постараться получить удовольствие…
– Я никогда! – прошипел Леха сквозь зубы. – Слышишь? Никогда ни под кого не прогибался! И не буду. И ты, вместе с твоим модером, можешь…
Сатир не выдержал взгляда, опустил глаза… всего на миг. Хмыкнул и тут же снова уставился глаза в глаза. Осклабился:
– То есть рога тебе еще до конца не обломали? Мало словил приключений на свою задницу? Ну-ну. – Он поднял лапку и нацелил палец на валун с черточками. – Ты учти, упертенький, это ведь еще недели не прошло…
– Пошел отсюда.
– Что?
– Пошел. Отсюда. Вон.
– Ну ты это! Полегче на поворотах, рогато-йе-йе-йе-э-э… – вдруг зашелся в блеянии сатир.
Глазки расширились и глядели уже не на Леху, а куда-то за плечо…
– Halt! – рявкнуло за спиной. Осыпались камни, затопали сапоги…
Леха крутанулся, но предательская щебенка разлетелась из-под копыт, и передняя нога подвернулась.
Сатир рванулся в сторону, к валуну. Но тут сзади зачпокало – пм! пм! пм! – словно выстреливали пробки из бутылок с шампанским, и сатир рухнул на щебенку.
– Liege!
Сатир и не пытался встать. Лишь тихо скулил, схватившись за колено. Шерсть на ноге всклокочилась двумя вулканчиками, и оттуда с каждым ударом пульса выплескивалась темная кровь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124
– Ну скажи, ведь предупреждал же, что шансы ниже нуля? Игроки прекрасно знают, что иногда урки в звериных шкурках пытаются выходить на своих корешей… Понял теперь, как бывает, когда очередной твердолобый решает, что он тут самый умный, разглядел среди игроков своего приятеля и назойливо лезет пообщаться?
Леха молчал. Сатир нахмурился, присел перед Лехой на корточки и перестал скалиться. Вздохнул:
– Чего такой грустный? Взгрустнулось? А чего такой бледный? Вз…
– Отстань.
– Угу-у… – глубокомысленно протянул сатир, прищурившись.
Встал, подцепил камешек поострее, шагнул к валуну – и стал выдалбливать-выскабливать еще одну полосочку. Седьмую…
Всего лишь седьмую…
Сатир неспешно долбил и скоблил валун. Потом сдул пыль, удовлетворенно оглядел плоды своего труда и обернулся к Лехе:
– Ну так что, парнокопытное? Достаточно приключений на свою задницу словил или еще хочешь?
Леха закрыл глаза, чтобы не видеть этого шибздика. Но сатир так просто не сдался:
– Ты глазки-то не закрывай, рогатенький. Ты мне лучше скажи, навалялся ты дурака или как? Не хочешь делом заняться и досрочное освобождение себе заслужить?
– Подработать в тюремной прачечной? – криво ухмыльнулся Леха, не открывая глаз.
– Острим, – мрачно прокомментировал сатир. – Шутки юмора из себя выдавливаем, стоиков изображаем… А ведь я серьезно.
Леха открыл глаза:
– И я тоже серьезно. Сдавать модеру, кто сюда за что попал, я не буду. А теперь пошел вон.
Сатир нахмурился, но не зло, а как-то недоуменно. Неуверенно хмыкнул.
– Хе… Думаешь, тут… – начал он и вдруг ухмыльнулся уже от души: – Ха! Эх, рогатенький, рогатенький… Да нет. Чтобы наседкой работать, тоже талант нужен. Это ты такой дурак, что первому встречному все выложил, хоть я тебя и предупреждал. А другие… Просто так тебе тут никто не скажет, за что зону топчет. Ученые все уже. Да и потом… Думаешь, так уж часто попадаются такие пострадавшие, как твой помдепа? Чтобы кредитоспособные под завязку, до мальчиков с бритыми затылками на побегушках? Ха! Нет, рогатенький…
– Что же тогда? Убивать регулярно по расписанию и получить за примерное поведение вместо года одиннадцать месяцев? Но на этот раз сатир даже не ухмыльнулся. Погрустнел.
– Ох, и дурак же ты, рогатый… Так ничего и не понял, да?
Как же он надоел, с этим своим снисходительным всезнанием, философ доморощенный!
– Что не понял? – процедил Леха сквозь зубы.
– Все не понял! Год, одиннадцать месяцев… Думаешь, кому-то очень надо, чтобы ты здесь сидел именно год? Да выход отсюда прямо перед тобой!
– Это как?…
– А так! Ты за что сюда попал? Думаешь, за то, что машину дорогую протаранил и с моста скинул?
– А за что же?
Сатир вздохнул, даже прицокнул от разочарования:
– Эх… Машина – что? Дело житейское. Пустяк. С кем не бывает… А вот помдепу в зубы дать – это уже вызов обществу. Устоям, так сказать. Понимаешь?… Нет, ни хрена ты не понимаешь. И зачем ты здесь, тоже не понимаешь, верно?
Леха закусил губу, чтобы сдержаться. Ну давай, умник, давай… Расскажи, зачем же я здесь, если не затем, чтобы год выть от боли, пока какие-то суки будут на этом делать бабки!
– Думаешь, ты здесь потому, что кто-то так делает деньги? Не без этого… Но не это главное, рогатенький. Всех по жизни кто-то имеет. Любого. От панельной бляди до президента Штатов. Но! – Сатир поднял палец. – Всех имеют, но не все попадают в такие места. Сечешь?
– Не очень.
– А ларчик просто открывался: неуживчивый ты.
– Да пошел ты…
– Вот! Я же говорю – неуживчивый. Поэтому ты и здесь. Для того чтобы перевоспитаться.
– Я? Перевоспитаться?! Да это их сюда надо! Их!!!
– Ой… – поморщился сатир, – Вот только не надо эту мораль для детского сада…
– Но тогда про какое перевоспитание… – зашипел Леха, еле сдерживаясь.
– Вот про это самое, – невозмутимо отозвался сатир, шагнул к Лехе и ткнул пальцем в лоб. Постучал в броневой нарост. – Чтобы перестал нести вот эту вот пургу для детей-олигофренов из стран западной демократии!
– Слушай…
– Нет, это ты слушай! Выкинь из головы весь этот западный бред про абстрактную справедливость, и жить сразу станет легче! Потому что у нас так не живут. Понимаешь, салажка рогатенькая? Общество у нас инвертированное, и живут здесь прямо наоборот. И когда ты со своими красивыми идеалами вылезаешь на сцену, ты мешаешь жить всем остальным. Потому и…
– Это я мешаю?!
– Ты, ты мешаешь. Или кто тут сидит, изолированный от общества? Пушкин?
Леха очень медленно втянул воздух сквозь зубы, еще медленнее выдохнул.
– Вот видишь? Ты – тут. А твой помдепа – нормально живет. И в реале нормально устроился, и здесь на джипе раскатывает. И этот… кто там тебя в Гнусмасе кинул? Тоже неплохо живет, раз на современный комп и на подписку денег хватает. А вот ты – вкалываешь и жилы рвешь.
Леха скрипнул зубами.
– Ну да, – кивнул сатир. – Это еще мягко говоря… А все почему? Потому что не умеешь жить как все. И здесь и там! – Сатир мотнул головой куда-то назад и в небо. – В реале тоже небось жилы рвал непонятно для чего?
– а я…
– Тихо, тихо. Не буянь. Ну, отсидел ты на блокпосту честно свои три года, знаю. И кому нах это нужно?
Леха задрожал от ярости, открыл рот… Но так ничего и не сказал. Потому что…
– Вот-вот. Никому. Пора бы уже понять, что красивые слова красивыми словами, а жизнь совсем в другом месте. И если все живут не так, как ты, то пора перестать строить из себя благородного рыцаря и начать жить как все. Где надо, лизнуть поглубже, а где надо, расслабиться и постараться получить удовольствие…
– Я никогда! – прошипел Леха сквозь зубы. – Слышишь? Никогда ни под кого не прогибался! И не буду. И ты, вместе с твоим модером, можешь…
Сатир не выдержал взгляда, опустил глаза… всего на миг. Хмыкнул и тут же снова уставился глаза в глаза. Осклабился:
– То есть рога тебе еще до конца не обломали? Мало словил приключений на свою задницу? Ну-ну. – Он поднял лапку и нацелил палец на валун с черточками. – Ты учти, упертенький, это ведь еще недели не прошло…
– Пошел отсюда.
– Что?
– Пошел. Отсюда. Вон.
– Ну ты это! Полегче на поворотах, рогато-йе-йе-йе-э-э… – вдруг зашелся в блеянии сатир.
Глазки расширились и глядели уже не на Леху, а куда-то за плечо…
– Halt! – рявкнуло за спиной. Осыпались камни, затопали сапоги…
Леха крутанулся, но предательская щебенка разлетелась из-под копыт, и передняя нога подвернулась.
Сатир рванулся в сторону, к валуну. Но тут сзади зачпокало – пм! пм! пм! – словно выстреливали пробки из бутылок с шампанским, и сатир рухнул на щебенку.
– Liege!
Сатир и не пытался встать. Лишь тихо скулил, схватившись за колено. Шерсть на ноге всклокочилась двумя вулканчиками, и оттуда с каждым ударом пульса выплескивалась темная кровь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124