Гарин слышит жидкие аплодисменты, потом до него доходит, что это кого-то лупят по щекам.
«Хорошо!» — думает он. Непонятно почему — ничего хорошего в этом нет.
Ярко-синий дождевичок с лукавой физиономией Микки-Мауса лежит, распластанный по сиденью. Капюшон закрывает голову Ксюши, из-под него выбиваются две длинные пряди светлых волос. Складки пластиковой материи глянцево блестят в свете вагонных плафонов.
Гарин слышит громкий щелчок у себя в мозгу. Что-то происходит. То ли он возвращается во Время, то ли Время возвращается в него.
Он больше не видит себя со стороны. И эти длинные худые руки, поросшие темно-рыжими волосами, оказываются его, Гарина, руками.
— Ксюша! — слышит он чей-то сдавленный крик и пугается. Кто здесь, кроме него самого, может знать, как зовут его дочь?
Никто. Это он кричит… «Это я… Это все — мое. Просто раньше это было внутри, а теперь снова снаружи… » Гарин вздыхает…
Гарин вздохнул.
— Ксюша! — позвал он.
Здоровяк, чуть было не задавивший Гарина, хотел взять Ксюшу на руки, но Гарин не дал. Он отпихнул его резко и, наверное, немного грубо.
— Я — врач! — сказал он, подразумевая совсем другое: «Я — отец!» Но это сработало, хотя Гарин никогда в подобных ситуациях не лез вперед и не заявлял, что он врач.
Это хорошо выглядит в американских фильмах, там у доктора всегда с собой большой чемодан с набором необходимых на все случаи жизни медикаментов. У нас, как обычно, все немного по-другому.
Если у человека, к примеру, инфаркт, то можно запихать ему в рот целую гильзу нитроглицерина, но это все равно не поможет.
А вот инъекция морфия поможет, да еще как. Фактически, единственное спасение для инфарктника.
Но разве можно представить себе российского врача, разгуливающего по улицам с ампулой морфия в кармане? В лучшем случае его ожидает условный срок.
Если что случится — на улице, в автобусе, магазине или метро, — врач может лечить только «добрым словом». Подержать за руку и закрыть глаза.
Упаси его Господь сунуть нуждающемуся какую-нибудь таблетку! Пусть это сделает кто-то другой, без медицинского образования. А врача будут долго пытать: «На каком основании вы дали именно эту таблетку? Какие были для этого показания? А вы не учитывали, что у пациента могли быть сопутствующие патологии? Или индивидуальная непереносимость данного препарата?» Ну, и все в таком духе.
Поэтому Гарин, напуганный неприятным случаем, произошедшим с его бывшим однокурсником, никогда не лез вперед, если кому-нибудь рядом вдруг становилось плохо. Наоборот, стремился потихоньку уйти, понимая, что возможности помочь у него нет никакой, а вот получить приключений на собственную задницу выше крыши.
Но двадцать первое сентября стало тем днем, когда прежние законы и правила перестали действовать.
— Я — врач! — сказал Гарин и отпихнул мужчину.
Он опустился на колени, отодвинул ярко-синий дождевичок и принялся осторожно ощупывать Ксюшу. Теперь он, напротив, заставлял себя не торопиться.
Девочка лежала на животе.
Гарин провел пальцами вдоль позвоночника, затем стал трогать и мять ее ноги.
Ксюша — о, чудо! — шевельнулась и тихо застонала.
— Тихо, тихо… — пробормотал Гарин и погладил ее по голове.
Дочь начала хныкать тоненько и обиженно, но Гарин с трудом мог сдержать свою радость.
Он ущипнул ее за правую икру, Ксюша отдернула ногу. Он широко улыбнулся и ущипнул за левую — та же реакция.
«О Господи! Позвоночник цел!» — подумал Гарин. Он взял Ксюшу за плечи и аккуратно перевернул на спину. Легонько — самыми кончиками пальцев — похлопал ее по щекам.
Девочка открыла глаза и увидела склонившегося над ней Гарина.
— Папа! — сказала она и заплакала.
Гарин кивнул ей в ответ и усиленно заморгал, чтобы самому не расплакаться.
Все это время его пальцы не останавливались ни на секунду. Он ощупывал ребра Ксюши, тихонько надавливал на них и следил за ее реакцией.
Ксюша кривила уголки губ и морщилась, но она ни разу не вскрикнула.
Затем Гарин нежно погладил ей живот и стал совершать легкие круговые движения, постепенно погружая пальцы все глубже и глубже.
— Все спокойно, — сказал Гарин, обращаясь к самому себе. — Ты цела, девочка.
Ксюша попыталась протянуть к нему руки и вдруг закричала.
«Нет. Чудес все же не бывает», — мелькнуло в голове у Гарина.
— Где? — спросил он Ксюшу. Впрочем, ответа и не требовалось. Левая рука по-прежнему тянулась к нему, а правая, словно не выдержав собственной тяжести, медленно опустилась на грудь.
Гарин накрыл ладонью ее предплечье, одновременно пытаясь распознать место перелома. Точка примерно на границе средней и верхней трети оказалась наиболее болезненной.
«Перелом луча в типичном месте, — подумал Гарин. — Ну что ж? Если это все, то можно сказать, что мы сравнительно легко отделались. Теперь надо наложить шину… »
Гарин поднял голову и увидел того самого толстяка.
— Сломана рука, — сказал он.
У толстяка запрыгали губы — казалось, он сейчас разрыдается.
— Что можно сделать?
— Что можно сделать? — переспросил Гарин.
Он оглянулся. В глаза бросился окровавленный обломок поручня, по-прежнему торчавший из чьей-то драповой спины. Гарин отбросил эту мысль, как наименее удачную.
Толстяк стоял, как сторожевой корабль на входе в бухту. В вагоне царили паника и неразбериха, но здоровяк надежно защищал Гарина и Ксюшу от толчков и ударов.
Какая-то женщина протискивалась мимо них. Под ее ногами что-то хрустнуло. Гарин пригляделся. На полу лежал мужской зонтик-трость.
— Вот!
Он схватил зонт и стал отламывать спицы. Зонт, лишенный защитной ткани и скелета, смотрелся как шпага.
Гарин прикинул его длину, выставил колено и, размахнувшись, переломил зонт пополам. Теперь «шина» выглядела вполне подходяще.
— У вас есть ремень? — спросил Гарин толстяка.
Тот хлопнул себя по большому круглому животу.
— Давно уже ношу подтяжки.
— Жаль. Одного мне будет мало.
Гарин расстегнул куртку и вытащил из брюк ремень.
Он приложил обломок зонта к руке Ксюши, сделал из ремня петлю и прикрепил ею шину в области локтевого сгиба.
— Может, это подойдет? — спросил толстяк, протягивая платок.
— Спасибо.
Гарин скрутил платок в жгут и привязал шину к запястью.
— Еще бы забинтовать по всей длине.
— Ну теперь-то я вам помогу, — радостно сказал толстяк и принялся снимать галстук.
Он поднял воротник рубашки и, высунув от усердия кончик языка, осторожно ослабил узел. Вдруг он хлопнул себя по лбу и рассмеялся:
— Да какого черта я делаю? — Он резко рванул широкий конец и протянул галстук Гарину. — Понимаете, я не умею завязывать узел. Мне всегда завязывает жена, а я только снимаю через голову… Вот… — толстяк потешно развел руками.
Гарин его не слушал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64