Женщина прижимала к груди маленькую вислоухую собачку, и та благодарно лизала ее загрубевшие красные руки.
«Дама с собачкой» вдруг хрипло рассмеялась и обернулась к тому, кто шел за ней следом.
— Идиот проклятый! Сейчас бы самое время сделать пару хороших глотков, чтобы согреться. Но ты знаешь… Я не сержусь на тебя. Мы ведь еще выпьем вместе, правда?
Ирина не могла видеть, к кому она обращается, но ее сердце сжало радостное предчувствие.
Ощущение того, что все неслучайно, что все имеет свой, скрытый до поры смысл, было таким сильным, что она не могла сделать ни шагу. Она откуда-то знала, что самое главное — впереди.
Ирина была так убеждена в этом, что, когда из перехода показалась знакомая фигура, она не сразу поняла, что это? Мираж? Призрак? Плод разыгравшегося воображения?
— Гарин… — всхлипнула она.
Это был Гарин. Тот же самый — и какой-то другой.
Он нес на руках Ксюшу.
Врач помог парню усадить девушку в «скорую», потом подсадил Константинова.
Гарин подошел к машине и что-то сказал. Ирина увидела, как Константинов послушно кивнул и отвернулся. На него было страшно смотреть: лицо распухло и превратилось в один огромный синяк. Из ноздрей к подбородку тянулись две бурые засохшие дорожки.
Гарин опять что-то сказал и толкнул Константинова в плечо. Тот снова закивал. Гарин развернулся и отошел от машины.
И тут Ирина не выдержала. Все происходящее не было сном. Все это было наяву.
— Андрей! Ксюша! — закричала она и бросилась к ним.
Гарин вздрогнул и стал озираться. Он увидел бегущую Ирину, нахмурился, вернулся к «скорой» и захлопнул дверь.
Разбитое лицо Константинова скрылось за белой занавеской, и Ирина вдруг поняла, что нисколько об этом не жалеет.
— Потише, мать. У нее сломана рука, — сказал он, отстраняя Ирину.
— Гарин… Я… Ксюша! Девочка моя! — мысли путались в голове, она хотела что-то сказать и никак не могла понять что.
— Ты на машине? — спросил Гарин.
— Да… — Ирина похлопала себя по карманам, связка ключей звякнула, подтверждая ее слова.
— Пошли. Нам надо в травмпункт.
Ирина побежала вперед, то и дело просительно заглядывая им в глаза.
— Боже мой! Боже мой! — говорила она.
Они миновали «Макдоналдс» и вышли к перекрестку. Ирина нажала на кнопку сигнализации, машина подмигнула и призывно пикнула.
Дойдя до машины, Гарин опустил Ксюшу на землю.
— Ира, — сказал он. — Я все знаю. Мы с тобой наделали столько глупостей… Наверное, мы оба в этом виноваты. Кто-то больше, кто-то меньше… Но не в этом дело. Послушай! У нас есть дочь. Может быть, попытаемся начать все с начала? А? Я понимаю, я тоже не ангел. И я слишком далек от идеала. Он сможет дать тебе гораздо больше. Это так. Но он никогда не отдаст тебе последнее. И… Если это имеет для тебя хоть какое-нибудь значение, давай забудем все и начнем с чистого листа. Как ты на это смотришь?
Ирина плакала, сама не понимая, чего в этих слезах больше — горечи? Или радости? Любви? Или печали?
Она кивнула.
Да. Так сказал бы Гарин. Вчерашний и даже утренний. Гарин, проживший на свете тридцать пять лет — вплоть до восьми часов девятнадцати минут двадцать первого сентября, еще до того, как он вместе с дочерью сел в поезд, идущий в никуда.
Но он уже был другим.
Дойдя до машины, Гарин опустил Ксюшу на землю.
— Я все знаю, — сказал он. — Ты — мерзкая и подлая тварь. Я жалею только об одном: что Ксюша будет с тобой. Наш самый гуманный в мире суд, к сожалению, редко оставляет ребенка отцу. Это — ужасная ошибка, но, надеюсь, когда-нибудь будет по-другому. Ксюша — разумный человек; рано или поздно она поймет, кто есть кто, и ты останешься со своим мерзавцем, потому что ничего другого не заслуживаешь. А потом и он тебя бросит. Поверь мне, так и будет. Нельзя построить свое счастье на чужом несчастье. Вот так вот. Подруга.
Ирина заплакала от злости, от обиды и от досады на то, что он во многом был прав.
Гарин отвернулся и больше на нее не смотрел.
— Поехали! — сказал он.
Но это — тоже был иной Гарин. Не сегодняшний, проживший на свете тридцать пять лет — вплоть до девяти часов восемнадцати минут двадцать первого сентября, когда он вместе с дочерью вышел из ада, царившего под землей.
Он был уже другим.
Дойдя до машины, Гарин опустил Ксюшу на землю.
— Дай мне ключи, я поведу, — сказал он.
— Ты? — растерянно спросила Ирина. — Ты же не водил уже… лет семь, не меньше.
— Дай мне ключи, — с нажимом повторил Гарин. Помолчал и добавил: — Я поведу.
— На… — Ирина послушно протянула ему связку.
Гарин сел за руль. Ирина с Ксюшей устроились на заднем сиденье.
Некоторое время он смотрел на рычаг переключения передач — искал заднюю скорость. Затем повернул ключ в замке зажигания, и двигатель ожил. Гарин развернулся и стал медленно сдавать назад.
Ирина смотрела на него. Она хотела спросить и никак не решалась. Наконец решилась.
— Что ты… ему сказал?
Гарин поморщился. Он отвернулся и включил первую передачу.
Машина дернулась, но не заглохла — покатила вперед, набирая скорость.
Гарин молчал. За него ответила Ксюша.
— Папа сказал, что убьет его, если он хотя бы еще раз подойдет к тебе.
Дочь дернула Ирину за рукав.
— Это твой сказочный принц, да? Смотри, будь осторожнее! Папа его действительно убьет!
Гарин по-прежнему молчал. Это был сегодняшний, настоящий Гарин. И плечи у него были вовсе не понурыми — крутыми и широкими, как всегда. Как и положено им быть.
И такой Гарин нравился Ирине все больше и больше.
Машина еще какое-то время дергалась и виляла из стороны в сторону, но скоро это прекратилось, и она стала уверенно набирать ход.
Эпилог
21 сентября. Москва. Полдень.
Гарин заглянул в комнату Ксюши. Дочка спала, отставив далеко в сторону правую руку, на которую был наложен гипс.
Он постоял на пороге, прислушиваясь к ее прерывистому дыханию. Девочка вздрагивала во сне: наверное, заново переживала события сегодняшнего дня. Он и сам переживал.
Гарин аккуратно закрыл за собой дверь и вернулся к Ирине. Он сел рядом с ней на диван, обнял и поцеловал в шею — туда, где непослушные волосы завивались тонкими колечками.
Она крепко сжала его руку.
— Андрей, я… — но он прервал ее.
— Не надо. Просто дай шанс. Мне и — себе.
Ирина мелко закивала.
— Да… да…
— Вот и хорошо. — Гарин снова потянулся губами к ее шее, и в это время раздался телефонный звонок.
Он встал с дивана и взял трубку.
— Да?
Звонил Островский. Голос у старика дрожал.
— Андрей Дмитриевич! Голубчик! Господи, как же я рад вас слышать! Скажите честно: с вами все в порядке?
— Более или менее, — ответил Гарин. — Спасибо за беспокойство.
— Ой, ну слава Богу! Простите старика, что не позвонил раньше. Не поверите — ни минуты свободной не было! Вы помните Ремизова? Который с лихорадкой неустановленной природы?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
«Дама с собачкой» вдруг хрипло рассмеялась и обернулась к тому, кто шел за ней следом.
— Идиот проклятый! Сейчас бы самое время сделать пару хороших глотков, чтобы согреться. Но ты знаешь… Я не сержусь на тебя. Мы ведь еще выпьем вместе, правда?
Ирина не могла видеть, к кому она обращается, но ее сердце сжало радостное предчувствие.
Ощущение того, что все неслучайно, что все имеет свой, скрытый до поры смысл, было таким сильным, что она не могла сделать ни шагу. Она откуда-то знала, что самое главное — впереди.
Ирина была так убеждена в этом, что, когда из перехода показалась знакомая фигура, она не сразу поняла, что это? Мираж? Призрак? Плод разыгравшегося воображения?
— Гарин… — всхлипнула она.
Это был Гарин. Тот же самый — и какой-то другой.
Он нес на руках Ксюшу.
Врач помог парню усадить девушку в «скорую», потом подсадил Константинова.
Гарин подошел к машине и что-то сказал. Ирина увидела, как Константинов послушно кивнул и отвернулся. На него было страшно смотреть: лицо распухло и превратилось в один огромный синяк. Из ноздрей к подбородку тянулись две бурые засохшие дорожки.
Гарин опять что-то сказал и толкнул Константинова в плечо. Тот снова закивал. Гарин развернулся и отошел от машины.
И тут Ирина не выдержала. Все происходящее не было сном. Все это было наяву.
— Андрей! Ксюша! — закричала она и бросилась к ним.
Гарин вздрогнул и стал озираться. Он увидел бегущую Ирину, нахмурился, вернулся к «скорой» и захлопнул дверь.
Разбитое лицо Константинова скрылось за белой занавеской, и Ирина вдруг поняла, что нисколько об этом не жалеет.
— Потише, мать. У нее сломана рука, — сказал он, отстраняя Ирину.
— Гарин… Я… Ксюша! Девочка моя! — мысли путались в голове, она хотела что-то сказать и никак не могла понять что.
— Ты на машине? — спросил Гарин.
— Да… — Ирина похлопала себя по карманам, связка ключей звякнула, подтверждая ее слова.
— Пошли. Нам надо в травмпункт.
Ирина побежала вперед, то и дело просительно заглядывая им в глаза.
— Боже мой! Боже мой! — говорила она.
Они миновали «Макдоналдс» и вышли к перекрестку. Ирина нажала на кнопку сигнализации, машина подмигнула и призывно пикнула.
Дойдя до машины, Гарин опустил Ксюшу на землю.
— Ира, — сказал он. — Я все знаю. Мы с тобой наделали столько глупостей… Наверное, мы оба в этом виноваты. Кто-то больше, кто-то меньше… Но не в этом дело. Послушай! У нас есть дочь. Может быть, попытаемся начать все с начала? А? Я понимаю, я тоже не ангел. И я слишком далек от идеала. Он сможет дать тебе гораздо больше. Это так. Но он никогда не отдаст тебе последнее. И… Если это имеет для тебя хоть какое-нибудь значение, давай забудем все и начнем с чистого листа. Как ты на это смотришь?
Ирина плакала, сама не понимая, чего в этих слезах больше — горечи? Или радости? Любви? Или печали?
Она кивнула.
Да. Так сказал бы Гарин. Вчерашний и даже утренний. Гарин, проживший на свете тридцать пять лет — вплоть до восьми часов девятнадцати минут двадцать первого сентября, еще до того, как он вместе с дочерью сел в поезд, идущий в никуда.
Но он уже был другим.
Дойдя до машины, Гарин опустил Ксюшу на землю.
— Я все знаю, — сказал он. — Ты — мерзкая и подлая тварь. Я жалею только об одном: что Ксюша будет с тобой. Наш самый гуманный в мире суд, к сожалению, редко оставляет ребенка отцу. Это — ужасная ошибка, но, надеюсь, когда-нибудь будет по-другому. Ксюша — разумный человек; рано или поздно она поймет, кто есть кто, и ты останешься со своим мерзавцем, потому что ничего другого не заслуживаешь. А потом и он тебя бросит. Поверь мне, так и будет. Нельзя построить свое счастье на чужом несчастье. Вот так вот. Подруга.
Ирина заплакала от злости, от обиды и от досады на то, что он во многом был прав.
Гарин отвернулся и больше на нее не смотрел.
— Поехали! — сказал он.
Но это — тоже был иной Гарин. Не сегодняшний, проживший на свете тридцать пять лет — вплоть до девяти часов восемнадцати минут двадцать первого сентября, когда он вместе с дочерью вышел из ада, царившего под землей.
Он был уже другим.
Дойдя до машины, Гарин опустил Ксюшу на землю.
— Дай мне ключи, я поведу, — сказал он.
— Ты? — растерянно спросила Ирина. — Ты же не водил уже… лет семь, не меньше.
— Дай мне ключи, — с нажимом повторил Гарин. Помолчал и добавил: — Я поведу.
— На… — Ирина послушно протянула ему связку.
Гарин сел за руль. Ирина с Ксюшей устроились на заднем сиденье.
Некоторое время он смотрел на рычаг переключения передач — искал заднюю скорость. Затем повернул ключ в замке зажигания, и двигатель ожил. Гарин развернулся и стал медленно сдавать назад.
Ирина смотрела на него. Она хотела спросить и никак не решалась. Наконец решилась.
— Что ты… ему сказал?
Гарин поморщился. Он отвернулся и включил первую передачу.
Машина дернулась, но не заглохла — покатила вперед, набирая скорость.
Гарин молчал. За него ответила Ксюша.
— Папа сказал, что убьет его, если он хотя бы еще раз подойдет к тебе.
Дочь дернула Ирину за рукав.
— Это твой сказочный принц, да? Смотри, будь осторожнее! Папа его действительно убьет!
Гарин по-прежнему молчал. Это был сегодняшний, настоящий Гарин. И плечи у него были вовсе не понурыми — крутыми и широкими, как всегда. Как и положено им быть.
И такой Гарин нравился Ирине все больше и больше.
Машина еще какое-то время дергалась и виляла из стороны в сторону, но скоро это прекратилось, и она стала уверенно набирать ход.
Эпилог
21 сентября. Москва. Полдень.
Гарин заглянул в комнату Ксюши. Дочка спала, отставив далеко в сторону правую руку, на которую был наложен гипс.
Он постоял на пороге, прислушиваясь к ее прерывистому дыханию. Девочка вздрагивала во сне: наверное, заново переживала события сегодняшнего дня. Он и сам переживал.
Гарин аккуратно закрыл за собой дверь и вернулся к Ирине. Он сел рядом с ней на диван, обнял и поцеловал в шею — туда, где непослушные волосы завивались тонкими колечками.
Она крепко сжала его руку.
— Андрей, я… — но он прервал ее.
— Не надо. Просто дай шанс. Мне и — себе.
Ирина мелко закивала.
— Да… да…
— Вот и хорошо. — Гарин снова потянулся губами к ее шее, и в это время раздался телефонный звонок.
Он встал с дивана и взял трубку.
— Да?
Звонил Островский. Голос у старика дрожал.
— Андрей Дмитриевич! Голубчик! Господи, как же я рад вас слышать! Скажите честно: с вами все в порядке?
— Более или менее, — ответил Гарин. — Спасибо за беспокойство.
— Ой, ну слава Богу! Простите старика, что не позвонил раньше. Не поверите — ни минуты свободной не было! Вы помните Ремизова? Который с лихорадкой неустановленной природы?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64