Добравшись до конца, Владимир снова испытал легкий страх. Но на этот раз он быстро с ним справился.
Встал, уперся руками в потолок… Шаг — и он уже полз по следующей крыше.
Потом он проделал этот трюк еще несколько раз, пока не понял, что сбился со счета.
Сколько вагонов осталось позади? И в каком его ждет Ксюша? В этом или в следующем?
Константинов поймал себя на мысли, что он именно так и подумал: «Меня ждет Ксюша», хотя это было слишком приторно и напоминало дешевую мелодраму, рассчитанную на два носовых платка.
Ирина… Ох уж эта Ирина! Не любить такую женщину было невозможно. Константинов уже пытался, но напрасно. У него ничего не получилось. И пусть ему потребовалось одиннадцать лет для того, чтобы это понять.
Константинов ясно помнил их последнюю встречу. Он лежал на широкой кровати — той самой, которую недавно грела матрешка Аля, — заложив руки за голову, и с наслаждением наблюдал, как Ирина одевается.
А она прекрасно это понимала и нарочно не спешила. Наряжалась в свои женские штучки с такой старательностью и тщанием, с какой альпинист, намеревающийся покорить Эверест, прилаживает страховку.
Он разглагольствовал. Строил планы, хотя лучше, чем кто бы то ни было, понимал, чего стоят самые продуманные планы. Все дело в том, что они имеют обыкновение рушиться в самый последний момент из-за какой-нибудь обидной ерунды. Поэтому Константинов ничем не рисковал и свободно рассуждал о том, как Ирина разведется, как они купят новую квартиру, какой сделают ремонт, какую мебель поставят…
Затем он решил не слишком увлекаться областью материального и взять парочку сентиментальных ноток.
— А Ксюша может видеться с отцом, когда захочет. По субботам… Или по воскресеньям.
Он даже улыбнулся и развел руками: мол, я ведь великодушен, не правда ли?
Ирина просунула руку в бретельку лифчика и застыла.
Пауза длилась долго, и чутье подсказывало Владимиру, что не надо ее прерывать. Это была ее пауза.
Наконец Ирина повернулась к нему.
— Не знаю, готов ли ты это услышать… — сказала она, подразумевая «ты должен это услышать». И Константинов сумел точно уловить ее интонацию.
— Да, — ответил он. — Конечно.
— Видишь ли… — Она молчала, словно собираясь с мыслями, и Константинов не мог понять, игра это или она действительно решалась. — Понимаешь, я не уверена, что Гарин ее отец.
Константинов ожидал какого-то стремительного поворота событий, но к этому оказался не готов.
— А… кто же тогда?
Еще одна пауза, звучавшая не хуже самого высокого «си».
— Думаю, что ты.
Константинов опешил. Он медленно сел на кровати и, почему-то почувствовав странный приступ стыдливости, прикрылся скомканной простыней.
— Постой… Зачем ты это сказала?
Ирина пожала плечами.
— Подожди. Ты ведь знаешь, что я тебя люблю… Тебя и… твою дочь. Просто потому, что Она — твоя, мне этого достаточно. Если ты хочешь таким образом как-то… — он внезапно не смог найти нужных слов. — Что это как-то… Ну, изменит мое отношение… Я, в общем…
Он взъерошил волосы в тщетной надежде, что от этого в голове появятся удачные мысли.
— Понимаешь… Это ведь очень серьезно… Мы с тобой уже немолодые… — он вовремя осекся. — Взрослые люди, и ты понимаешь…
«Черт возьми, да я сам не понимаю, что хочу сказать!» — разозлился он.
— Короче, если это правда, то это многое меняет. А если нет… Тогда это тоже многое меняет, — в его голосе прозвучала угроза. Владимир считал, что подобными вещами шутить не стоит.
— Я же сказала, что не знаю, — произнесла Ирина.
Она говорила, не повышая голоса, и Константинова это немного охладило.
— Как это можно не знать? — с подозрением спросил он.
— Очень просто. У женщины созревает фолликул, из него появляется яйцеклетка, чаще всего одна. Если две, то это уже двойня. У меня была одна. Так вот, яйцеклетку оплодотворяет один сперматозоид. Если бы он был подписан, то никаких проблем с определением отцовства не возникало бы…
— Ты хочешь сказать, что спала с обоими сразу?
Он подался вперед. Руки комкали простыню.
— Со мной и… с ним?
Ирина покачала головой. В этом движении было что-то пренебрежительное.
— Ты ушел так неожиданно. Появился Гарин. Молодой, красивый, высокий… Блестящий. Понимаешь? Он помог мне пережить все это. Он меня утешил.
— То есть я ушел утром, а уже вечером он тебя вовсю… утешал?
— Ты хочешь знать подробности?
— Да, не мешало бы!
— Подробности того, что было одиннадцать лет назад?
— Очень хочу. Поверь мне, очень. — Константинов чувствовал, что он закипает. Еще немного, и пар полетит в свисток.
— Одиннадцать лет назад?
— Да какая разница?
Ирина показала на часы, висевшие на стене.
— Полный круг — это двенадцать часов. Двенадцать часов назад я была дома. Тебя это почему-то не волнует. Тебе не терпится узнать, что было одиннадцать лет назад. Нет… — она покачала головой. — Видимо, ты был не готов это услышать.
И она стала одеваться. Подтянула бретельку на круглое белое плечо, поправила шелковые трусики, встряхнула волосами… И грустно улыбнулась.
— Ты не понял самого главного. Быть может, это — твоя дочь.
— И что я теперь должен делать? Радоваться, что у меня есть взрослая дочь? А почему ты раньше этого не сказала?
— Я поняла, что беременна, только на третьем месяце. Мы с Гариным собирались пожениться… А ты? Ты ведь сам ушел, вспомни. Разве я могла на тебя положиться?
Константинов почувствовал, что весь его гнев, как пар, стремительно выходит в тот самый пресловутый свисток.
— Ну… Я бы…
— Ты бы мне не поверил. Подумал бы, что я просто хочу тебя вернуть. И я хотела тебя вернуть… Но не таким способом.
Он поворчал, но был вынужден согласиться.
— Ну да… Ты права. И что же теперь делать?
Ирина молча пожала плечами. «Ты же мужчина, ты всегда должен знать, что делать», — говорили ее глаза.
Невинная фраза, крючок, на который попадаются все мужчины. На самом деле только она знала, что теперь делать.
— Я ведь не успокоюсь. Существует эта… как ее? Генная экспертиза…
— И что это изменит? Ты же говоришь, что и так любишь Ксюшу?
— Ну, если я — отец, тогда пошел твой Гарин ко всем чертям! Это же моя дочь!
— Он ее воспитывал. Десять лет. Они привыкли друг к другу. Экспертиза ничего не изменит.
— Хм… Гарин… — Константинов не заметил, как принялся грызть край простыни. — Гарин…
— И потом… Если ты решишься на экспертизу, то должен быть готов к любому ответу.
— А какой там ответ? «Да» или «нет». Пятьдесят на пятьдесят.
Ирина подошла и ласково вытащила край простыни у него изо рта.
— Кто тебе сказал, что пятьдесят на пятьдесят? Нет, твои шансы на отцовство… примерно один из десяти. — Она мягко улыбнулась.
Владимир застыл. Он не знал, что и подумать. «Она… шутит или нет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
Встал, уперся руками в потолок… Шаг — и он уже полз по следующей крыше.
Потом он проделал этот трюк еще несколько раз, пока не понял, что сбился со счета.
Сколько вагонов осталось позади? И в каком его ждет Ксюша? В этом или в следующем?
Константинов поймал себя на мысли, что он именно так и подумал: «Меня ждет Ксюша», хотя это было слишком приторно и напоминало дешевую мелодраму, рассчитанную на два носовых платка.
Ирина… Ох уж эта Ирина! Не любить такую женщину было невозможно. Константинов уже пытался, но напрасно. У него ничего не получилось. И пусть ему потребовалось одиннадцать лет для того, чтобы это понять.
Константинов ясно помнил их последнюю встречу. Он лежал на широкой кровати — той самой, которую недавно грела матрешка Аля, — заложив руки за голову, и с наслаждением наблюдал, как Ирина одевается.
А она прекрасно это понимала и нарочно не спешила. Наряжалась в свои женские штучки с такой старательностью и тщанием, с какой альпинист, намеревающийся покорить Эверест, прилаживает страховку.
Он разглагольствовал. Строил планы, хотя лучше, чем кто бы то ни было, понимал, чего стоят самые продуманные планы. Все дело в том, что они имеют обыкновение рушиться в самый последний момент из-за какой-нибудь обидной ерунды. Поэтому Константинов ничем не рисковал и свободно рассуждал о том, как Ирина разведется, как они купят новую квартиру, какой сделают ремонт, какую мебель поставят…
Затем он решил не слишком увлекаться областью материального и взять парочку сентиментальных ноток.
— А Ксюша может видеться с отцом, когда захочет. По субботам… Или по воскресеньям.
Он даже улыбнулся и развел руками: мол, я ведь великодушен, не правда ли?
Ирина просунула руку в бретельку лифчика и застыла.
Пауза длилась долго, и чутье подсказывало Владимиру, что не надо ее прерывать. Это была ее пауза.
Наконец Ирина повернулась к нему.
— Не знаю, готов ли ты это услышать… — сказала она, подразумевая «ты должен это услышать». И Константинов сумел точно уловить ее интонацию.
— Да, — ответил он. — Конечно.
— Видишь ли… — Она молчала, словно собираясь с мыслями, и Константинов не мог понять, игра это или она действительно решалась. — Понимаешь, я не уверена, что Гарин ее отец.
Константинов ожидал какого-то стремительного поворота событий, но к этому оказался не готов.
— А… кто же тогда?
Еще одна пауза, звучавшая не хуже самого высокого «си».
— Думаю, что ты.
Константинов опешил. Он медленно сел на кровати и, почему-то почувствовав странный приступ стыдливости, прикрылся скомканной простыней.
— Постой… Зачем ты это сказала?
Ирина пожала плечами.
— Подожди. Ты ведь знаешь, что я тебя люблю… Тебя и… твою дочь. Просто потому, что Она — твоя, мне этого достаточно. Если ты хочешь таким образом как-то… — он внезапно не смог найти нужных слов. — Что это как-то… Ну, изменит мое отношение… Я, в общем…
Он взъерошил волосы в тщетной надежде, что от этого в голове появятся удачные мысли.
— Понимаешь… Это ведь очень серьезно… Мы с тобой уже немолодые… — он вовремя осекся. — Взрослые люди, и ты понимаешь…
«Черт возьми, да я сам не понимаю, что хочу сказать!» — разозлился он.
— Короче, если это правда, то это многое меняет. А если нет… Тогда это тоже многое меняет, — в его голосе прозвучала угроза. Владимир считал, что подобными вещами шутить не стоит.
— Я же сказала, что не знаю, — произнесла Ирина.
Она говорила, не повышая голоса, и Константинова это немного охладило.
— Как это можно не знать? — с подозрением спросил он.
— Очень просто. У женщины созревает фолликул, из него появляется яйцеклетка, чаще всего одна. Если две, то это уже двойня. У меня была одна. Так вот, яйцеклетку оплодотворяет один сперматозоид. Если бы он был подписан, то никаких проблем с определением отцовства не возникало бы…
— Ты хочешь сказать, что спала с обоими сразу?
Он подался вперед. Руки комкали простыню.
— Со мной и… с ним?
Ирина покачала головой. В этом движении было что-то пренебрежительное.
— Ты ушел так неожиданно. Появился Гарин. Молодой, красивый, высокий… Блестящий. Понимаешь? Он помог мне пережить все это. Он меня утешил.
— То есть я ушел утром, а уже вечером он тебя вовсю… утешал?
— Ты хочешь знать подробности?
— Да, не мешало бы!
— Подробности того, что было одиннадцать лет назад?
— Очень хочу. Поверь мне, очень. — Константинов чувствовал, что он закипает. Еще немного, и пар полетит в свисток.
— Одиннадцать лет назад?
— Да какая разница?
Ирина показала на часы, висевшие на стене.
— Полный круг — это двенадцать часов. Двенадцать часов назад я была дома. Тебя это почему-то не волнует. Тебе не терпится узнать, что было одиннадцать лет назад. Нет… — она покачала головой. — Видимо, ты был не готов это услышать.
И она стала одеваться. Подтянула бретельку на круглое белое плечо, поправила шелковые трусики, встряхнула волосами… И грустно улыбнулась.
— Ты не понял самого главного. Быть может, это — твоя дочь.
— И что я теперь должен делать? Радоваться, что у меня есть взрослая дочь? А почему ты раньше этого не сказала?
— Я поняла, что беременна, только на третьем месяце. Мы с Гариным собирались пожениться… А ты? Ты ведь сам ушел, вспомни. Разве я могла на тебя положиться?
Константинов почувствовал, что весь его гнев, как пар, стремительно выходит в тот самый пресловутый свисток.
— Ну… Я бы…
— Ты бы мне не поверил. Подумал бы, что я просто хочу тебя вернуть. И я хотела тебя вернуть… Но не таким способом.
Он поворчал, но был вынужден согласиться.
— Ну да… Ты права. И что же теперь делать?
Ирина молча пожала плечами. «Ты же мужчина, ты всегда должен знать, что делать», — говорили ее глаза.
Невинная фраза, крючок, на который попадаются все мужчины. На самом деле только она знала, что теперь делать.
— Я ведь не успокоюсь. Существует эта… как ее? Генная экспертиза…
— И что это изменит? Ты же говоришь, что и так любишь Ксюшу?
— Ну, если я — отец, тогда пошел твой Гарин ко всем чертям! Это же моя дочь!
— Он ее воспитывал. Десять лет. Они привыкли друг к другу. Экспертиза ничего не изменит.
— Хм… Гарин… — Константинов не заметил, как принялся грызть край простыни. — Гарин…
— И потом… Если ты решишься на экспертизу, то должен быть готов к любому ответу.
— А какой там ответ? «Да» или «нет». Пятьдесят на пятьдесят.
Ирина подошла и ласково вытащила край простыни у него изо рта.
— Кто тебе сказал, что пятьдесят на пятьдесят? Нет, твои шансы на отцовство… примерно один из десяти. — Она мягко улыбнулась.
Владимир застыл. Он не знал, что и подумать. «Она… шутит или нет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64