— Мне от тебя надо гораздо более важное, чем секс. Я пришел поговорить о Тони Бэррете. Я хочу, чтобы ты познакомила меня с ним.
Саманта перестала выдергивать руку и посмотрела на него, как на сумасшедшего.
— Пусти наконец руку!
— Ох, да, конечно, — отозвался он. С явной неохотой он выпустил ее локоть, хотя Саманту сейчас никак нельзя было назвать женщиной его мечты. Она выглядела так, будто несколько недель не мылась. Волосы жирные и спутанные, под глазами черные круги, а кончики ее замечательного рта устало опущены вниз. Но независимо от ее вида Майк никогда еще так страстно не желал забраться к женщине в постель, как сейчас. Может, на него действует весна? Тогда ему надо просто провести несколько дней с одной из подружек Дафнии. А может быть, ему нужна именно Саманта…
Майк отступил от кровати.
— Мне кажется, нам следует поговорить.
Саманта, тяжело вздохнув, посмотрела на часы у кровати. Они показывали десять минут двенадцатого.
— Когда я встретилась с тобой, ты почти что напал на меня. Сегодня ты открыл дверь своим ключом, которого, как ты божился, не существует. Мистер Таггерт, вы когда-нибудь слышали такие слова: «частная жизнь»?
— Я слышал много слов, — отпарировал он спокойно. Затем присел на край кровати и начал на нее глядеть. Саманта вновь попыталась встать с постели.
— Это возмутительно! — заявила она.
— Я рад видеть тебя в гневе. По крайней мере ты бодрствуешь и не проспишь всю свою жизнь.
— Это мое личное дело, как я распоряжаюсь своей жизнью. И тебя это не касается, — отрезала она, встав с кровати и схватив отцовский халат.
Майк повернулся к подносу, приподнял салфетку с корзинки и взял булочку. Затем он откусил большой кусок душистого хлеба и с набитым ртом обратился к Саманте:
— Не надевай этот халат. Он тебе слишком велик. У тебя что, нет ничего более женственного?
Кинув на него испепеляющий взгляд, она демонстративно всунула руки в рукава огромного фланелевого халата. Этот человек становился просто невыносим.
— Если ты хочешь чего-нибудь женственного — Боже, слово-то какое устаревшее! — то тебе нужно пойти в другое место.
Ни ее тон, ни враждебность, не говоря уже о недвусмысленной просьбе оставить ее, не произвели на него никакого впечатления. Он доел свою булочку.
— Я старомодный парень… А вот этого я бы на твоем месте не делал.
Саманта, уже взявшаяся за дверную ручку, после этих слов по-настоящему испугалась.
— Послушай, Саманта, — начал он. Его голос был раздраженным и усталым. — Тебе не нужно меня бояться. Я тебе ничего плохого не сделаю.
— И я должна тебе верить? — Она старалась выглядеть спокойной и скрыть свой испуг, но это ей не удалось. — Ты же наврал о ключе.
Майк услышал страх в ее голосе. А он не хотел, чтобы она его боялась. Этого он не хотел больше всего на свете. Медленно поднявшись с кровати, не делая никаких резких движений, он направился к ней. Она по-прежнему не оборачивалась. Очень нежно он положил ей руки на плечи и нахмурился, когда она вся сжалась, как будто в ожидании удара. Бережно и осторожно он проводил ее к кровати, откинул одеяло и предложил ей лечь, улыбаясь, как ему казалось, успокаивающе.
Очевидно, она решила, что он стремится уложить ее в постель, чтобы тут же наброситься на нее.
— Нет, — прошептала она, ее голос срывался от страха.
Никогда раньше ни одна женщина не считала его насильником. Никогда женщины не боялись его. Ему было обидно и неприятно, а главное — он никак этого не заслуживал!
— Ну и к черту все! — рявкнул Майк и пихнул Саманту на кровать. Ему надоело, что его принимают за сексуального маньяка, постоянно насилующего своих квартиросъемщиков. Отойдя от кровати, он сердито сверкнул глазами.
— Ну, хорошо, Саманта, давай начистоту. Ну, я поцеловал тебя. Возможно, по правилам, по которым ты живешь, меня за это надо повесить или по крайней мере кастрировать, однако мы живем в обществе, где такое позволяется. Что мне сказать? У нас есть люди, продающие детям наркотики, люди, которые совершили целую серию убийств, люди, которые насилуют детей, и… я. Я целую красивых девушек, которые всем своим видом показывают, что они хотят, чтобы я их поцеловал. К счастью, закон не преследует людей с такими отклонениями, как у меня.
Сложив руки на груди в оборонительной позе и поджав губы, она процедила:
— Что ты хочешь этим сказать?
— То, что нас ждет работа, и я уже устал дожидаться, пока ты соизволишь высунуться из дома вдохнуть свежего воздуха.
— Работа? Я не понимаю, о чем ты!
Ему потребовалась целая минута, чтобы сообразить, что она действительно говорит правду.
— Ты что, не читала завещание отца?
Гнев и боль переполняли ее, но она сумела справиться с собой.
— Конечно, я его читала. Во всяком случае, я знаю его содержание.
— Значит, ты его не читала, — безнадежно вздохнул он.
— Я очень хочу, чтобы ты ушел.
— Я никуда не уйду, поэтому зря не старайся. Мне надоело, что ты постоянно скрываешься, ничего не ешь, ничем не интересуешься. Сколько времени прошло с того момента, когда ты в последний раз выходила из дома?
— Что я делаю или не делаю, тебя не касается. Я тебя даже не знаю!
— Может, оно и так. Но я твой защитник и опекун.
Саманта посмотрела на него, открыла рот, чтобы начать говорить, закрыла, вновь открыла и закрыла опять. Этот человек просто ненормальный. Опекун — это что-то из средневековых романов, а не из реальной жизни. И даже в романах опекуны не назначались двадцативосьмилетним женщинам, к тому же разведенным. Как только ей удастся выставить его отсюда, решила Саманта, она немедленно соберет вещички и покинет этот дома навсегда.
Майку не составило труда догадаться по ее глазам, о чем она думает. Это разозлило его. Он решил, что заставит эту женщину выслушать все до конца, даже если придется привязать ее к кровати. Но вместо этого (уж тогда она бы точно затаскала его по судам) он взял поднос с едой и, поставив ей на колени, приказал: «Ешь!»
Саманта хотела отказаться, но слишком его боялась, чтобы не подчиниться. Пока она пребывала в замешательстве, он намазал что-то на хлеб и поднес к ее рту. У Саманты было такое впечатление, что сейчас он зажмет ей нос и заставит есть, поэтому она неохотно раскрыла рот. Это был паштет из утиной печени, одно из самых божественных блюд, которые ей когда-либо приходилось пробовать. Прожевывая, она немного расслабилась и уже не сопротивлялась, когда он вновь протянул ей хлебец.
— А теперь, — заявил Майк, кормя ее из рук, — я буду говорить, а ты будешь есть.
— А у меня есть выбор? — поинтересовалась она, прожевывая третий кусочек. Только теперь она почувствовала, что действительно голодна.
— Нет. Выбора нет. Ты не умеешь слушать, не так ли? Очевидно, ты не выслушала своего адвоката, когда он просил тебя ознакомиться с содержанием завещания твоего отца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
Саманта перестала выдергивать руку и посмотрела на него, как на сумасшедшего.
— Пусти наконец руку!
— Ох, да, конечно, — отозвался он. С явной неохотой он выпустил ее локоть, хотя Саманту сейчас никак нельзя было назвать женщиной его мечты. Она выглядела так, будто несколько недель не мылась. Волосы жирные и спутанные, под глазами черные круги, а кончики ее замечательного рта устало опущены вниз. Но независимо от ее вида Майк никогда еще так страстно не желал забраться к женщине в постель, как сейчас. Может, на него действует весна? Тогда ему надо просто провести несколько дней с одной из подружек Дафнии. А может быть, ему нужна именно Саманта…
Майк отступил от кровати.
— Мне кажется, нам следует поговорить.
Саманта, тяжело вздохнув, посмотрела на часы у кровати. Они показывали десять минут двенадцатого.
— Когда я встретилась с тобой, ты почти что напал на меня. Сегодня ты открыл дверь своим ключом, которого, как ты божился, не существует. Мистер Таггерт, вы когда-нибудь слышали такие слова: «частная жизнь»?
— Я слышал много слов, — отпарировал он спокойно. Затем присел на край кровати и начал на нее глядеть. Саманта вновь попыталась встать с постели.
— Это возмутительно! — заявила она.
— Я рад видеть тебя в гневе. По крайней мере ты бодрствуешь и не проспишь всю свою жизнь.
— Это мое личное дело, как я распоряжаюсь своей жизнью. И тебя это не касается, — отрезала она, встав с кровати и схватив отцовский халат.
Майк повернулся к подносу, приподнял салфетку с корзинки и взял булочку. Затем он откусил большой кусок душистого хлеба и с набитым ртом обратился к Саманте:
— Не надевай этот халат. Он тебе слишком велик. У тебя что, нет ничего более женственного?
Кинув на него испепеляющий взгляд, она демонстративно всунула руки в рукава огромного фланелевого халата. Этот человек становился просто невыносим.
— Если ты хочешь чего-нибудь женственного — Боже, слово-то какое устаревшее! — то тебе нужно пойти в другое место.
Ни ее тон, ни враждебность, не говоря уже о недвусмысленной просьбе оставить ее, не произвели на него никакого впечатления. Он доел свою булочку.
— Я старомодный парень… А вот этого я бы на твоем месте не делал.
Саманта, уже взявшаяся за дверную ручку, после этих слов по-настоящему испугалась.
— Послушай, Саманта, — начал он. Его голос был раздраженным и усталым. — Тебе не нужно меня бояться. Я тебе ничего плохого не сделаю.
— И я должна тебе верить? — Она старалась выглядеть спокойной и скрыть свой испуг, но это ей не удалось. — Ты же наврал о ключе.
Майк услышал страх в ее голосе. А он не хотел, чтобы она его боялась. Этого он не хотел больше всего на свете. Медленно поднявшись с кровати, не делая никаких резких движений, он направился к ней. Она по-прежнему не оборачивалась. Очень нежно он положил ей руки на плечи и нахмурился, когда она вся сжалась, как будто в ожидании удара. Бережно и осторожно он проводил ее к кровати, откинул одеяло и предложил ей лечь, улыбаясь, как ему казалось, успокаивающе.
Очевидно, она решила, что он стремится уложить ее в постель, чтобы тут же наброситься на нее.
— Нет, — прошептала она, ее голос срывался от страха.
Никогда раньше ни одна женщина не считала его насильником. Никогда женщины не боялись его. Ему было обидно и неприятно, а главное — он никак этого не заслуживал!
— Ну и к черту все! — рявкнул Майк и пихнул Саманту на кровать. Ему надоело, что его принимают за сексуального маньяка, постоянно насилующего своих квартиросъемщиков. Отойдя от кровати, он сердито сверкнул глазами.
— Ну, хорошо, Саманта, давай начистоту. Ну, я поцеловал тебя. Возможно, по правилам, по которым ты живешь, меня за это надо повесить или по крайней мере кастрировать, однако мы живем в обществе, где такое позволяется. Что мне сказать? У нас есть люди, продающие детям наркотики, люди, которые совершили целую серию убийств, люди, которые насилуют детей, и… я. Я целую красивых девушек, которые всем своим видом показывают, что они хотят, чтобы я их поцеловал. К счастью, закон не преследует людей с такими отклонениями, как у меня.
Сложив руки на груди в оборонительной позе и поджав губы, она процедила:
— Что ты хочешь этим сказать?
— То, что нас ждет работа, и я уже устал дожидаться, пока ты соизволишь высунуться из дома вдохнуть свежего воздуха.
— Работа? Я не понимаю, о чем ты!
Ему потребовалась целая минута, чтобы сообразить, что она действительно говорит правду.
— Ты что, не читала завещание отца?
Гнев и боль переполняли ее, но она сумела справиться с собой.
— Конечно, я его читала. Во всяком случае, я знаю его содержание.
— Значит, ты его не читала, — безнадежно вздохнул он.
— Я очень хочу, чтобы ты ушел.
— Я никуда не уйду, поэтому зря не старайся. Мне надоело, что ты постоянно скрываешься, ничего не ешь, ничем не интересуешься. Сколько времени прошло с того момента, когда ты в последний раз выходила из дома?
— Что я делаю или не делаю, тебя не касается. Я тебя даже не знаю!
— Может, оно и так. Но я твой защитник и опекун.
Саманта посмотрела на него, открыла рот, чтобы начать говорить, закрыла, вновь открыла и закрыла опять. Этот человек просто ненормальный. Опекун — это что-то из средневековых романов, а не из реальной жизни. И даже в романах опекуны не назначались двадцативосьмилетним женщинам, к тому же разведенным. Как только ей удастся выставить его отсюда, решила Саманта, она немедленно соберет вещички и покинет этот дома навсегда.
Майку не составило труда догадаться по ее глазам, о чем она думает. Это разозлило его. Он решил, что заставит эту женщину выслушать все до конца, даже если придется привязать ее к кровати. Но вместо этого (уж тогда она бы точно затаскала его по судам) он взял поднос с едой и, поставив ей на колени, приказал: «Ешь!»
Саманта хотела отказаться, но слишком его боялась, чтобы не подчиниться. Пока она пребывала в замешательстве, он намазал что-то на хлеб и поднес к ее рту. У Саманты было такое впечатление, что сейчас он зажмет ей нос и заставит есть, поэтому она неохотно раскрыла рот. Это был паштет из утиной печени, одно из самых божественных блюд, которые ей когда-либо приходилось пробовать. Прожевывая, она немного расслабилась и уже не сопротивлялась, когда он вновь протянул ей хлебец.
— А теперь, — заявил Майк, кормя ее из рук, — я буду говорить, а ты будешь есть.
— А у меня есть выбор? — поинтересовалась она, прожевывая третий кусочек. Только теперь она почувствовала, что действительно голодна.
— Нет. Выбора нет. Ты не умеешь слушать, не так ли? Очевидно, ты не выслушала своего адвоката, когда он просил тебя ознакомиться с содержанием завещания твоего отца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109