И я в детстве постоянно слышал, насколько велик был Однорукий. — Он немного помедлил. — Когда Однорукий погиб, семье передали какую-то сумму денег, однако моя бабушка израсходовала их за полгода.
Уолден поднял свою левую руку и начал ее рассматривать.
— Когда мне было шестнадцать, я впервые напился, а когда очнулся, обнаружил, что ходил в салон татуировки и сделал вот это со своей рукой в память о деде. Отрезвев, я, естественно, захотел избавиться от татуировки, но отец сказал, что это предзнаменование.
Саманта и Майк поглядели на него с недоумением. Уолден тихо засмеялся.
— У моего отца была богатая фантазия. Он женился, когда еще был совсем мальчишкой, вскоре должен был родиться я, так что у него не было времени посещать школу. Когда он увидал мою руку, то заявил, что это моя судьба — стать адвокатом и защищать таких людей, как мой дед. Не представляю, как шестнадцатилетний парень с жуткого похмелья, а еще с татуировкой на руке, мог ассоциироваться у моего отца с адвокатом, но вся эта затея мне понравилась. Я поступил в юридическую школу, мечтая о том, как посвящу свою жизнь спасению оклеветанных, а в результате защищаю отбросы общества.
Выражение его лица явно входило в противоречие с теми словами, которые он произносил. На вид он был крайне доволен собой.
— Зачем? — спросила Саманта.
— Деньги, моя дорогая. Эти подонки совершают свои злодеяния, потому что они приносят им кучу денег, а я их защищаю — и это сделало меня богатым человеком. Мои родители прозябали в двухкомнатной квартире с пятью детьми. У меня же целый верхний этаж дома на Пятой авеню, да еще и усадьба в Вестчестере. Я послал четырех своих дочерей учиться в лучшие школы, а моя жена заказывает себе одежду в Париже.
Он улыбнулся наивности молодых симпатичных людей, сидящих перед ним. Оба, конечно же, думали — их мысли легко можно было прочитать по лицам, — что никогда не променяют свою душу на деньги. Однако, судя по тому, как они были одеты и как вели себя, ни он, ни она никогда не сталкивались с голодом и холодом, их никогда не вышвыривали посреди ночи на улицу, потому что они задолжали за квартиру. Его дочери были похожи на эту симпатичную Саманту: нежные, ухоженные, не знающие кошмарных воспоминаний нищеты. Сам того не подозревая, мусор, который он защищал, делал полезное дело — помогал чему-то чистому и хорошему.
— Когда мне исполнился двадцать один год, я стал называться О. Уолден — это имя я использовал в юридической школе. Такое имя помогало мне знакомиться с блондиночками на теннисных кортах, а позже я рассказывал бездельникам, которых защищал, что «о» в моих инициалах означает «Однорукий», так что и это помогло мне.
— Помогло, так как они слыхали о тех трех миллионах Однорукого? — вставил Майк, на что Уолден улыбнулся.
— Вы провели расследование, не так ли?
Майк рассказал ему о биографии, которую он пишет, о Макси, которая приходится Саманте бабкой.
— А вы можете что-нибудь рассказать нам о ней? — поинтересовался он.
— Ничего, — ответил Уолден. Его глаза прямо смотрели в глаза Майка и ни разу не моргнули.
«Умелый лжец, с большим опытом», — подумал Майк. И продолжал засыпать его вопросами:
— Не знаете даже названия приюта, где она находится? И понятия не имеете, кто оплачивает за нее все счета?
После этих слов Уолден откинул голову и расхохотался.
— А, поймали меня, так? Да, я знаю, где Макси, но я за нее не плачу. Если вы хотите узнать об этом, то спросите ее, откуда поступают деньги.
— Она притворяется, будто она некая Эбби, и не признается, что она на самом деле Макси.
— А, ну это вполне понятно. Вероятно, она опасается за эту вот девушку. Боится, что Док с ней что-нибудь сделает, а если не он, так еще кто-то. В определенных кругах еще живет легенда о деньгах Однорукого. Вы, конечно, знаете, что Эбби — это ее настоящее имя? Нет?! Ну как же: Мэри Эбигейл Декстер. Когда она подписывала контракт с Джубели, чтобы петь в клубе, то поставила вместо подписи свои инициалы; но М.Э.Д. звучит как «сумасшедшая», вот она и поставила М.А.Кс. А бухгалтер Джубели, явно нуждающийся в очках, подумал, что написано МАКСИ. Так это имя и привилось.
Майк пристально поглядел на Уолдена: тот явно утаивал что-то от них и не собирался расставаться со своими секретами.
— Кто-то залез в мой дом и пытался убить Саманту…
Уолден даже бровью не повел, услышав об этом. Ведь он ежедневно сталкивался с убийствами, смертью и насилием.
— И что же? Удалось схватить преступника?
— Нет, — с усилием ответил Майк. — У вас есть идеи по поводу того, кто бы это мог быть? Из тех, кого вы знаете?
На это Уолден опять улыбнулся.
— Это мог быть любой из тысячи людей, которых я знаю. Среди них нет ни одного, кто бы не смог залезть в окно и совершить покушение на жизнь красивой девушки. Все, что вам нужно, так это назвать место и время покушения, и я смогу вам рассказать, кто это был.
Саманта уже открыла рот, чтобы начать говорить, но Майк ее опередил.
— Февраль 1975 года. Место — Луисвилл, штат Кентукки, — выпалил он, не глядя на Саманту. Она в недоумении смотрела на него — ведь это были дата и место смерти ее матери.
— Мне нужно идти, Майк, — тихо сказала Саманта, но он даже не шевельнулся и продолжал пристально смотреть на Уолдена.
Тот резко нажал кнопку на селекторе и велел секретарше принести все материалы, связанные с местом и временем, о которых сообщил Майк.
— Все данные, которыми я располагаю, в компьютере, так что подождем совсем чуть-чуть, — проговорил он, и в комнате повисла тишина.
Пять долгих минут ожидания Уолден сидел в своем кресле, рассматривая свалившихся на него посетителей и пытаясь понять, что же движет ими, кроме работы над упомянутой биографией. Он размышлял над тем, знают ли они до конца, какой грязной тварью в действительности является Док, или считают его симпатичным старикашкой, который уже давно поборол в себе дьявола и имеет право, спокойно дожить свой век.
Когда секретарша положила на стол толстое «дело», Уолден склонился над ним.
— Так, я отлично помню это чудовище. Его отправили в газовую камеру лет десять тому назад, и мало кто этого места больше заслуживал. Я был его защитником, но, к моему счастью, это дело невозможно было выиграть. Вечером перед казнью он попросил меня прийти к нему в камеру, чтобы рассказать мне все о своей жизни. Мне бы очень хотелось сказать вам, что его мучили угрызения совести, но на самом деле он просто хотел, чтобы я записал его рассказ для телевизионной передачи или кинофильма. Он мечтал о славе Аль Капоне.
Уолден быстро листал страницы.
— Я не собирался ему говорить, что лучше умру, чем сделаю из него народного героя, однако все, что он рассказал, я записал, на случай, если кого-то из моих подзащитных будут обвинять в преступлениях, которые совершил он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
Уолден поднял свою левую руку и начал ее рассматривать.
— Когда мне было шестнадцать, я впервые напился, а когда очнулся, обнаружил, что ходил в салон татуировки и сделал вот это со своей рукой в память о деде. Отрезвев, я, естественно, захотел избавиться от татуировки, но отец сказал, что это предзнаменование.
Саманта и Майк поглядели на него с недоумением. Уолден тихо засмеялся.
— У моего отца была богатая фантазия. Он женился, когда еще был совсем мальчишкой, вскоре должен был родиться я, так что у него не было времени посещать школу. Когда он увидал мою руку, то заявил, что это моя судьба — стать адвокатом и защищать таких людей, как мой дед. Не представляю, как шестнадцатилетний парень с жуткого похмелья, а еще с татуировкой на руке, мог ассоциироваться у моего отца с адвокатом, но вся эта затея мне понравилась. Я поступил в юридическую школу, мечтая о том, как посвящу свою жизнь спасению оклеветанных, а в результате защищаю отбросы общества.
Выражение его лица явно входило в противоречие с теми словами, которые он произносил. На вид он был крайне доволен собой.
— Зачем? — спросила Саманта.
— Деньги, моя дорогая. Эти подонки совершают свои злодеяния, потому что они приносят им кучу денег, а я их защищаю — и это сделало меня богатым человеком. Мои родители прозябали в двухкомнатной квартире с пятью детьми. У меня же целый верхний этаж дома на Пятой авеню, да еще и усадьба в Вестчестере. Я послал четырех своих дочерей учиться в лучшие школы, а моя жена заказывает себе одежду в Париже.
Он улыбнулся наивности молодых симпатичных людей, сидящих перед ним. Оба, конечно же, думали — их мысли легко можно было прочитать по лицам, — что никогда не променяют свою душу на деньги. Однако, судя по тому, как они были одеты и как вели себя, ни он, ни она никогда не сталкивались с голодом и холодом, их никогда не вышвыривали посреди ночи на улицу, потому что они задолжали за квартиру. Его дочери были похожи на эту симпатичную Саманту: нежные, ухоженные, не знающие кошмарных воспоминаний нищеты. Сам того не подозревая, мусор, который он защищал, делал полезное дело — помогал чему-то чистому и хорошему.
— Когда мне исполнился двадцать один год, я стал называться О. Уолден — это имя я использовал в юридической школе. Такое имя помогало мне знакомиться с блондиночками на теннисных кортах, а позже я рассказывал бездельникам, которых защищал, что «о» в моих инициалах означает «Однорукий», так что и это помогло мне.
— Помогло, так как они слыхали о тех трех миллионах Однорукого? — вставил Майк, на что Уолден улыбнулся.
— Вы провели расследование, не так ли?
Майк рассказал ему о биографии, которую он пишет, о Макси, которая приходится Саманте бабкой.
— А вы можете что-нибудь рассказать нам о ней? — поинтересовался он.
— Ничего, — ответил Уолден. Его глаза прямо смотрели в глаза Майка и ни разу не моргнули.
«Умелый лжец, с большим опытом», — подумал Майк. И продолжал засыпать его вопросами:
— Не знаете даже названия приюта, где она находится? И понятия не имеете, кто оплачивает за нее все счета?
После этих слов Уолден откинул голову и расхохотался.
— А, поймали меня, так? Да, я знаю, где Макси, но я за нее не плачу. Если вы хотите узнать об этом, то спросите ее, откуда поступают деньги.
— Она притворяется, будто она некая Эбби, и не признается, что она на самом деле Макси.
— А, ну это вполне понятно. Вероятно, она опасается за эту вот девушку. Боится, что Док с ней что-нибудь сделает, а если не он, так еще кто-то. В определенных кругах еще живет легенда о деньгах Однорукого. Вы, конечно, знаете, что Эбби — это ее настоящее имя? Нет?! Ну как же: Мэри Эбигейл Декстер. Когда она подписывала контракт с Джубели, чтобы петь в клубе, то поставила вместо подписи свои инициалы; но М.Э.Д. звучит как «сумасшедшая», вот она и поставила М.А.Кс. А бухгалтер Джубели, явно нуждающийся в очках, подумал, что написано МАКСИ. Так это имя и привилось.
Майк пристально поглядел на Уолдена: тот явно утаивал что-то от них и не собирался расставаться со своими секретами.
— Кто-то залез в мой дом и пытался убить Саманту…
Уолден даже бровью не повел, услышав об этом. Ведь он ежедневно сталкивался с убийствами, смертью и насилием.
— И что же? Удалось схватить преступника?
— Нет, — с усилием ответил Майк. — У вас есть идеи по поводу того, кто бы это мог быть? Из тех, кого вы знаете?
На это Уолден опять улыбнулся.
— Это мог быть любой из тысячи людей, которых я знаю. Среди них нет ни одного, кто бы не смог залезть в окно и совершить покушение на жизнь красивой девушки. Все, что вам нужно, так это назвать место и время покушения, и я смогу вам рассказать, кто это был.
Саманта уже открыла рот, чтобы начать говорить, но Майк ее опередил.
— Февраль 1975 года. Место — Луисвилл, штат Кентукки, — выпалил он, не глядя на Саманту. Она в недоумении смотрела на него — ведь это были дата и место смерти ее матери.
— Мне нужно идти, Майк, — тихо сказала Саманта, но он даже не шевельнулся и продолжал пристально смотреть на Уолдена.
Тот резко нажал кнопку на селекторе и велел секретарше принести все материалы, связанные с местом и временем, о которых сообщил Майк.
— Все данные, которыми я располагаю, в компьютере, так что подождем совсем чуть-чуть, — проговорил он, и в комнате повисла тишина.
Пять долгих минут ожидания Уолден сидел в своем кресле, рассматривая свалившихся на него посетителей и пытаясь понять, что же движет ими, кроме работы над упомянутой биографией. Он размышлял над тем, знают ли они до конца, какой грязной тварью в действительности является Док, или считают его симпатичным старикашкой, который уже давно поборол в себе дьявола и имеет право, спокойно дожить свой век.
Когда секретарша положила на стол толстое «дело», Уолден склонился над ним.
— Так, я отлично помню это чудовище. Его отправили в газовую камеру лет десять тому назад, и мало кто этого места больше заслуживал. Я был его защитником, но, к моему счастью, это дело невозможно было выиграть. Вечером перед казнью он попросил меня прийти к нему в камеру, чтобы рассказать мне все о своей жизни. Мне бы очень хотелось сказать вам, что его мучили угрызения совести, но на самом деле он просто хотел, чтобы я записал его рассказ для телевизионной передачи или кинофильма. Он мечтал о славе Аль Капоне.
Уолден быстро листал страницы.
— Я не собирался ему говорить, что лучше умру, чем сделаю из него народного героя, однако все, что он рассказал, я записал, на случай, если кого-то из моих подзащитных будут обвинять в преступлениях, которые совершил он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109