Он наставлял их в
грехе, отбирал их мысли и инстинкты, делал их послушными его
собственному влиянию и злобному интеллекту, губил их души заключением
дьявольского пакта, которым они отрекались от всего человеческого...
пакта который оставался записанным в каждой их жилке.
Я ждал, безнадёжно, петушиного крика.
Кукареанье так и не раздалось.
На неопредлённое время потерял сознание.
Позже, я обнаружил себя летящим в ночи, как летали они, несясь
сквозь бушующую бурю, но не подвергаясь его яростному воздействию.
Вокруг меня всё в мире шло своим чередом.
Словно засохший листок на свирепом ветру, меня швыряло и крутило,
но я чувствовал себя таким же лёгким, как сам воздух. Струи дождя
обрушивались на моё тело, но осязание куда-то отступило, и я не ощущал
ни малейшего прикосновения. Молнии ударяли в меня снова и снова, со
всей яростью обозлённого божества, словно разъярённые кобры.
Снова и снова, и снова...
Но я пропускал их сквозь себя одну за другшой. Электрическая
пытка не могла коснуться меня, не могла потревожить мою плоть ни в
малейшей степени. Хотя мои сердце и разум сжимались от отчаяния, я был
цел, невредим и пребывал в полной безопасности.
Казалось, что я скорее падаю, чем лечу, но медленно... очень
медленно...
Пытка, которая должна была заставить меня кричать, поражала себя,
словно живое существо, со всей своей яростью, оборачивающейся против
неё самой. Я был неуязвим и бесчувственен. Я мог спокойно наблюдать,
как вспарывалась моя кожа и вытекала моя кровь. Я мог бы наблюдать,
как меня разрывало на части, и это меня едва ли взволновало бы.
Что-то, что было мной, находилось в безопасности, и в безопасности
навсегда.
Глядя вниз во время падения, я увидел две фигуры, движущиеся
среди сосен по склону другой горы, заливаемые дождём и пугающиеся
раскатов грома.
Мне были знакомы их лица, но я не мог вспомнить их имена.
По мере того, как я падая приближался к линии их движения, они
проступали всё отчётливее и отчётливее, но я всё ещё не мог вспомнить
имена или кто они такие.
Они направлялись к отдалёной горе, но они не могли ни дойти до
Шабаша, ни миновать его. Им предстояло бежать вечно и в никуда, с
ужасом маячившим далеко впереди и с надеждой, оставшейся далеко
позади.
За мгновения до моего падения на многоигольные вершины деревьев,
видение рассеялось. Оно свернулось, стало призрачным и унеслось прочь,
постепенно утратив форму и структуру.
Я осознал, что пробудился, хотя мои веки казались заклееными. Я
не слишком старался расплющить их. Я был слишком истощён. Вместо этого
я постарался собрать воедино моё возвращающееся сознание, соеджинить
разрознённые франгменты своего существа. Я пытался слышать. Пытался
ощущать. Старался вспомнить.
Мне удалось снова добиться некоторого ощущения единства,
восстановить некоторое чувство единого целого. Я мог ощущать, как в
груди билось сердце, и оно обивало: Я... я... я... я...
Его удары были размеренными, а вовсе не паническими. Оно было под
контролем.
Я мог ощущать кожей лица холодный воздух и несколько капелек
пота, оставивших холодные следы, испараяясь.
{Это была фантазия}, - сказал я себе. - {Всего лишь фантазия}.
Затем я продолжил монолог:
Мы придаём слишком большое значение проявлениям нереального. Мы,
также, слишком поддаёмся влиянию фантазий, даже при отсуствии веры.
Вера является единственно необходимым в отсуствие понимания. Но при
отсуствии понимания вера {является} необходимым. Что мы должны
понимать, это то, что мы можем выбирать свои верования. Нам не нужно,
позволять {им} выбирать нас, соблазняя нас в виде фантазий.
{Если мы не можем справиться со своими фантазиями, то на что нам
надеяться? В прошлом, в будущем. Теперь и всегда}.
Я открыл глаза.
Глава 16
Я лежал на соломянном матрасе, накрытый одним покрывалом. Я
осознавал, что было холодно, но в действительности не ощущал этого. Я
чувствовал себя совершенно оцепеневшим и полностью отрешённым от
происходящего вокруг.
Карен сидела на стуле возле кровати, закинув ноги на стол. Она
наблюдала за мной из-под своей пластиковой маски - маски, которая
казалась прозрачной второй кожей.
- Эй, - сказал я тихо.
- С возвращением, - ответила она. Её голос был преисполнен
иронии. Я решил, что по какой-то причине раздаржал её.
- Что случилось? - спросил я.
- А ты как думаешь? Они изображали из себя испанскую Инквизицию.
Ты выложил им всё, что они хотели знать. Не придержал при себе даже
малейшей подробности. Чего нельзя сказать о твоём общении с нами.
- О, - сказал я. - Что я сказал им такого, о чём бы не упоминал
вам?
- Что-то о скорости мутации паразита, которая даёт ему
возможность в процессе эволюции справиться со всем, что мы можем
изготовить, чтобы атаковать его. Или, другими словами, даже имея в
своём распоряжении все ресурсы лаборатории, мы не можем эффективно
бороться с этой штукой. И ещё, если бы ты сказал Натану об этом...
- Я не был до конца уверен, что это так, - проговорил я
защищаясь. - Это всего лишь предположение. Единственным способом
убедиться...
-... было бы попытаться. Но разве тебе не пришло в голову, что
если бы ты выдавил из себя это раньше, Натан не так легко поверил бы в
историю с иммунитетом Сорокина? И до тебя не доходит, что {ты} мог бы
проявить гораздо большую дозу скептицизма? Что если бы ты был так же
откровенен и честен с нами, как и с ними, мы не оказались бы в этом
дерьме?
Я слегка застонал, больше ради внешнего эффекта, чем ощущая в
этом необходимость. - Фактор мутации - это долговременная вещь, -
сказал я ей. - Иммунитету потребовалось бы время, чтобы развиться. И
нет никакой причины, почему эволюционный потенциал паразита должен был
бы дать возможность Эго и его приятелям посмеяться над возможностями
нашей лаборатории. Если бы нам удалось найти что-нибудь для атаки на
паразита, мы могли бы эффективно прроделать это в короткое время. За
несколько сот лет, паразит мог бы востановить свой инфицирующий
потенциал... Но было бы уже слишком поздно для Самого и Нации. Всё
пришлось бы начинать с самого начала, с новым поколением.
- Ладно, - сказала она. - Они не показались мне напуганными.
Я попытался сесть, но это оказалось слишком неудобным. - Всё
зависит от того, на сколько сознательно и непосредствено они могут
управлять изменчивостью клеток паразита, - сказал я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
грехе, отбирал их мысли и инстинкты, делал их послушными его
собственному влиянию и злобному интеллекту, губил их души заключением
дьявольского пакта, которым они отрекались от всего человеческого...
пакта который оставался записанным в каждой их жилке.
Я ждал, безнадёжно, петушиного крика.
Кукареанье так и не раздалось.
На неопредлённое время потерял сознание.
Позже, я обнаружил себя летящим в ночи, как летали они, несясь
сквозь бушующую бурю, но не подвергаясь его яростному воздействию.
Вокруг меня всё в мире шло своим чередом.
Словно засохший листок на свирепом ветру, меня швыряло и крутило,
но я чувствовал себя таким же лёгким, как сам воздух. Струи дождя
обрушивались на моё тело, но осязание куда-то отступило, и я не ощущал
ни малейшего прикосновения. Молнии ударяли в меня снова и снова, со
всей яростью обозлённого божества, словно разъярённые кобры.
Снова и снова, и снова...
Но я пропускал их сквозь себя одну за другшой. Электрическая
пытка не могла коснуться меня, не могла потревожить мою плоть ни в
малейшей степени. Хотя мои сердце и разум сжимались от отчаяния, я был
цел, невредим и пребывал в полной безопасности.
Казалось, что я скорее падаю, чем лечу, но медленно... очень
медленно...
Пытка, которая должна была заставить меня кричать, поражала себя,
словно живое существо, со всей своей яростью, оборачивающейся против
неё самой. Я был неуязвим и бесчувственен. Я мог спокойно наблюдать,
как вспарывалась моя кожа и вытекала моя кровь. Я мог бы наблюдать,
как меня разрывало на части, и это меня едва ли взволновало бы.
Что-то, что было мной, находилось в безопасности, и в безопасности
навсегда.
Глядя вниз во время падения, я увидел две фигуры, движущиеся
среди сосен по склону другой горы, заливаемые дождём и пугающиеся
раскатов грома.
Мне были знакомы их лица, но я не мог вспомнить их имена.
По мере того, как я падая приближался к линии их движения, они
проступали всё отчётливее и отчётливее, но я всё ещё не мог вспомнить
имена или кто они такие.
Они направлялись к отдалёной горе, но они не могли ни дойти до
Шабаша, ни миновать его. Им предстояло бежать вечно и в никуда, с
ужасом маячившим далеко впереди и с надеждой, оставшейся далеко
позади.
За мгновения до моего падения на многоигольные вершины деревьев,
видение рассеялось. Оно свернулось, стало призрачным и унеслось прочь,
постепенно утратив форму и структуру.
Я осознал, что пробудился, хотя мои веки казались заклееными. Я
не слишком старался расплющить их. Я был слишком истощён. Вместо этого
я постарался собрать воедино моё возвращающееся сознание, соеджинить
разрознённые франгменты своего существа. Я пытался слышать. Пытался
ощущать. Старался вспомнить.
Мне удалось снова добиться некоторого ощущения единства,
восстановить некоторое чувство единого целого. Я мог ощущать, как в
груди билось сердце, и оно обивало: Я... я... я... я...
Его удары были размеренными, а вовсе не паническими. Оно было под
контролем.
Я мог ощущать кожей лица холодный воздух и несколько капелек
пота, оставивших холодные следы, испараяясь.
{Это была фантазия}, - сказал я себе. - {Всего лишь фантазия}.
Затем я продолжил монолог:
Мы придаём слишком большое значение проявлениям нереального. Мы,
также, слишком поддаёмся влиянию фантазий, даже при отсуствии веры.
Вера является единственно необходимым в отсуствие понимания. Но при
отсуствии понимания вера {является} необходимым. Что мы должны
понимать, это то, что мы можем выбирать свои верования. Нам не нужно,
позволять {им} выбирать нас, соблазняя нас в виде фантазий.
{Если мы не можем справиться со своими фантазиями, то на что нам
надеяться? В прошлом, в будущем. Теперь и всегда}.
Я открыл глаза.
Глава 16
Я лежал на соломянном матрасе, накрытый одним покрывалом. Я
осознавал, что было холодно, но в действительности не ощущал этого. Я
чувствовал себя совершенно оцепеневшим и полностью отрешённым от
происходящего вокруг.
Карен сидела на стуле возле кровати, закинув ноги на стол. Она
наблюдала за мной из-под своей пластиковой маски - маски, которая
казалась прозрачной второй кожей.
- Эй, - сказал я тихо.
- С возвращением, - ответила она. Её голос был преисполнен
иронии. Я решил, что по какой-то причине раздаржал её.
- Что случилось? - спросил я.
- А ты как думаешь? Они изображали из себя испанскую Инквизицию.
Ты выложил им всё, что они хотели знать. Не придержал при себе даже
малейшей подробности. Чего нельзя сказать о твоём общении с нами.
- О, - сказал я. - Что я сказал им такого, о чём бы не упоминал
вам?
- Что-то о скорости мутации паразита, которая даёт ему
возможность в процессе эволюции справиться со всем, что мы можем
изготовить, чтобы атаковать его. Или, другими словами, даже имея в
своём распоряжении все ресурсы лаборатории, мы не можем эффективно
бороться с этой штукой. И ещё, если бы ты сказал Натану об этом...
- Я не был до конца уверен, что это так, - проговорил я
защищаясь. - Это всего лишь предположение. Единственным способом
убедиться...
-... было бы попытаться. Но разве тебе не пришло в голову, что
если бы ты выдавил из себя это раньше, Натан не так легко поверил бы в
историю с иммунитетом Сорокина? И до тебя не доходит, что {ты} мог бы
проявить гораздо большую дозу скептицизма? Что если бы ты был так же
откровенен и честен с нами, как и с ними, мы не оказались бы в этом
дерьме?
Я слегка застонал, больше ради внешнего эффекта, чем ощущая в
этом необходимость. - Фактор мутации - это долговременная вещь, -
сказал я ей. - Иммунитету потребовалось бы время, чтобы развиться. И
нет никакой причины, почему эволюционный потенциал паразита должен был
бы дать возможность Эго и его приятелям посмеяться над возможностями
нашей лаборатории. Если бы нам удалось найти что-нибудь для атаки на
паразита, мы могли бы эффективно прроделать это в короткое время. За
несколько сот лет, паразит мог бы востановить свой инфицирующий
потенциал... Но было бы уже слишком поздно для Самого и Нации. Всё
пришлось бы начинать с самого начала, с новым поколением.
- Ладно, - сказала она. - Они не показались мне напуганными.
Я попытался сесть, но это оказалось слишком неудобным. - Всё
зависит от того, на сколько сознательно и непосредствено они могут
управлять изменчивостью клеток паразита, - сказал я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50