Змея была кораллового цвета, с красными и черными полосами. Дико извиваясь, она висела, вцепившись зубами в манжет белой льняной рубашки испанца, который он закатал, спасаясь от жары, примерно посередине его недавно сломанной руки. Маленькие капельки алой крови, похожие на ягоды рябины, перепачкали манжет. Змея умудрилась прокусить не только ткань, но и руку.
Де Агилар замер в неподвижности, а его глаза побелели. Шпага с грохотом упала на землю.
«Яд змеи действует на мышцы человека, они перестают работать – сначала замедляется речь, затем он не может есть. Через некоторое время он уже не в состоянии ни ходить, ни стоять, после этого перестают действовать мышцы груди, и останавливается сердце. Это происходит неминуемо. Единственная возможность спасти человека – это отсечь конечность. Мало кто остается после этого в живых. Ах, спасибо, Диего, если ты будешь так любезен и уберешь тарелки, мы выпьем снаружи, где уже прохладно, портвейна…»
Оуэн схватил шпагу, и в этот раз голос его наставника в фехтовании не зазвучал у него в голове. Да и голубой камень не пел свою песню, слышалось лишь приглушенное бормотание, возникшее сразу после того, как они ступили на эту землю.
Не думая о собственной безопасности, он поднял шпагу высоко над головой, а затем опустил ее так близко от руки де Агилара, что отсек кусок рукава льняной рубашки.
Но главное, его удар рассек голову змеи, тело упало, извиваясь, на землю, и из него потекла тонкая струйка темной крови. Передняя часть головы, с зубами и содержащимся в них ядом осталась на запястье де Агилара под легкой повязкой, еще не снятой с руки после перелома.
– Фернандес, будьте любезны, сядьте, пожалуйста. Я не могу ее вытащить, пока вы стоите, мне нужно, чтобы рука была опущена, как если бы я доставал головку стрелы. Прошу вас, сядьте.
Точно марионетку из дерева и кожи, он усадил де Агилара на камень. Употребив свой кухонный нож вместо скальпеля и оторванный от рубашки кусок льна вместо жгута, он воспользовался приемами военно-полевой хирургии, о которых читал в книгах Нострадамуса, думая, что ему никогда в жизни не доведется прибегнуть к ним.
Змея глубоко вонзила зубы в плоть испанца, и Оуэну пришлось отделить нижнюю челюсть, чтобы ее оторвать. Он засунул кончик ножа в кожу под мертвым глазом и принялся шевелить им, чтобы раскрыть челюсти. Они медленно отделялись друг от друга под ругань Оуэна.
Де Агилар сидел с белым, как полотно, лицом. В конце он посмотрел на четыре дырочки, оставшиеся у него на руке от укуса.
– Я мертв, – сказал он равнодушно.
Глаза у него блестели, но страха в них не было. Кожа приобретала зеленоватый оттенок, а в уголках рта пожелтела.
– Нам нужно вернуться в Заму. Я должен многое сделать, раз не поведу «Аврору» назад, домой. Если отец Гонсалес не ошибся относительно описания действия яда, у меня есть полдня, когда я останусь полноценным человеком, и я не намерен зря терять время. Хуан-Круз будет приличным капитаном при обычных обстоятельствах, но под его командованием «Аврора» никогда не станет великой. Вы бы могли с этим справиться, но, думаю, ваш камень не позволит вам уехать отсюда в скором времени, а корабль должен отплыть немедленно, пока команда еще не поняла всей прелести жизни на берегу… А позже мы примем решение. Пока же… – Он встал. – Не поможете мне сесть на мула? Жизни во мне осталось на один день. Завтра… – Он замолчал, и его взгляд остановился на море за известковыми скалами. – Я бы хотел еще раз увидеть восход солнца. Они говорят, что с маяка в ясный день можно разглядеть край мира и что у них все дни ясные. Вы посидите со мной в мой последний рассвет, Седрик Оуэн?
– Нет.
Оуэн плакал, чего не делал с тринадцати лет, тех пор, как голубой камень стал принадлежать ему. Он отпихнул ногой безжизненное тело змеи и подтащил поближе сопротивлявшегося мула де Агилара.
– Это не будет ваш последний восход солнца, – хрипло проговорил он. – Отец Гонсалес сказал, что ампутация может спасти вам жизнь.
– А еще он сказал, что это всего лишь предположение и никому не удалось выжить.
– Так говорят туземцы. Они не являются врачами, прошедшими обучение в Кембридже.
– А вы множество раз повторяли, что не являетесь хирургом. – Де Агилар сказал это мягко, без злобы, так старший брат упрекает младшего за излишнее рвение.
Оуэн снова выругался.
– Вы не понимаете. Нострадамус заставил меня прочитать книги по хирургии, которые у него были. И провести десять дней траура по принцу Франции в его вонючей гостинице, читать учебники и отвечать на вопросы, касающиеся вещей, о которых я в жизни не думал и не собирался думать. Он приказал мне сделать записи и взять их с собой. Он предвидел эту ситуацию, но не предупредил, что она разобьет мне сердце. Таким образом, я сделаю операцию, и вы не умрете.
– Но, Седрик, со всем моим уважением…
– Молчите. Просто молчите… забирайтесь на своего мула, мы поедем назад, в город. Вы потеряете правую руку и не сможете размахивать шпагой, но я не позволю вам лишиться жизни. По крайней мере, не тогда, когда вы собрались сделать меня самым богатым человеком в Европе.
ГЛАВА 15
Лаборатория судебной медицины, Оксфорд, Великобритания
Июнь 2007 года
Стелла одна прошла по выложенному белой плиткой коридору с бетонными стенами, миновала алюминиевые двери и оказалась в лаборатории со стальными столами и стеклянными стойками. Здесь пахло химикатами, сигаретным дымом и смертью.
Доктор Дэвид Лоу встретил ее у двери. Он оказался совсем не таким неприятным, каким его описал Кит, но она сразу поняла, что имел в виду ее муж. Она смотрела на маленького жилистого мужчину с торчащими в разные стороны волосами, похожими на мышиные хвостики, и выступающими вперед зубами, из-за чего приподнималась верхняя губа. Типичные зубы англичанина; они пожелтели от многолетнего употребления чая и табака. Стоило ему улыбнуться, как запах его дыхания распространился до самого коридора.
– Доктор Коди. – Он вытер руку о белый халат и протянул ее Стелле. – Профессор Фрейзер позвонил мне и предупредил о вашем приходе. Я готов принять друзей Гордона в любое время.
Его рукопожатие оказалось более сильным, чем Стелла ожидала; не возникало сомнений, что он действительно провел пять лет, изучая массовые захоронения курдов. Ну а если бы у Стеллы остались какие-то сомнения, на стенах висели фотографии – снимок за снимком, на которых были изображены выложенные в ряды, пронумерованные кости вместе с обрывками волос, одежды и маленькими кусочками драгоценных металлов на лишившихся плоти пальцах.
Дейви Лоу присутствовал почти на всех фотографиях, в обрезанных джинсах и грязной футболке, с неизменной сигаретой в зубах или между пальцами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
Де Агилар замер в неподвижности, а его глаза побелели. Шпага с грохотом упала на землю.
«Яд змеи действует на мышцы человека, они перестают работать – сначала замедляется речь, затем он не может есть. Через некоторое время он уже не в состоянии ни ходить, ни стоять, после этого перестают действовать мышцы груди, и останавливается сердце. Это происходит неминуемо. Единственная возможность спасти человека – это отсечь конечность. Мало кто остается после этого в живых. Ах, спасибо, Диего, если ты будешь так любезен и уберешь тарелки, мы выпьем снаружи, где уже прохладно, портвейна…»
Оуэн схватил шпагу, и в этот раз голос его наставника в фехтовании не зазвучал у него в голове. Да и голубой камень не пел свою песню, слышалось лишь приглушенное бормотание, возникшее сразу после того, как они ступили на эту землю.
Не думая о собственной безопасности, он поднял шпагу высоко над головой, а затем опустил ее так близко от руки де Агилара, что отсек кусок рукава льняной рубашки.
Но главное, его удар рассек голову змеи, тело упало, извиваясь, на землю, и из него потекла тонкая струйка темной крови. Передняя часть головы, с зубами и содержащимся в них ядом осталась на запястье де Агилара под легкой повязкой, еще не снятой с руки после перелома.
– Фернандес, будьте любезны, сядьте, пожалуйста. Я не могу ее вытащить, пока вы стоите, мне нужно, чтобы рука была опущена, как если бы я доставал головку стрелы. Прошу вас, сядьте.
Точно марионетку из дерева и кожи, он усадил де Агилара на камень. Употребив свой кухонный нож вместо скальпеля и оторванный от рубашки кусок льна вместо жгута, он воспользовался приемами военно-полевой хирургии, о которых читал в книгах Нострадамуса, думая, что ему никогда в жизни не доведется прибегнуть к ним.
Змея глубоко вонзила зубы в плоть испанца, и Оуэну пришлось отделить нижнюю челюсть, чтобы ее оторвать. Он засунул кончик ножа в кожу под мертвым глазом и принялся шевелить им, чтобы раскрыть челюсти. Они медленно отделялись друг от друга под ругань Оуэна.
Де Агилар сидел с белым, как полотно, лицом. В конце он посмотрел на четыре дырочки, оставшиеся у него на руке от укуса.
– Я мертв, – сказал он равнодушно.
Глаза у него блестели, но страха в них не было. Кожа приобретала зеленоватый оттенок, а в уголках рта пожелтела.
– Нам нужно вернуться в Заму. Я должен многое сделать, раз не поведу «Аврору» назад, домой. Если отец Гонсалес не ошибся относительно описания действия яда, у меня есть полдня, когда я останусь полноценным человеком, и я не намерен зря терять время. Хуан-Круз будет приличным капитаном при обычных обстоятельствах, но под его командованием «Аврора» никогда не станет великой. Вы бы могли с этим справиться, но, думаю, ваш камень не позволит вам уехать отсюда в скором времени, а корабль должен отплыть немедленно, пока команда еще не поняла всей прелести жизни на берегу… А позже мы примем решение. Пока же… – Он встал. – Не поможете мне сесть на мула? Жизни во мне осталось на один день. Завтра… – Он замолчал, и его взгляд остановился на море за известковыми скалами. – Я бы хотел еще раз увидеть восход солнца. Они говорят, что с маяка в ясный день можно разглядеть край мира и что у них все дни ясные. Вы посидите со мной в мой последний рассвет, Седрик Оуэн?
– Нет.
Оуэн плакал, чего не делал с тринадцати лет, тех пор, как голубой камень стал принадлежать ему. Он отпихнул ногой безжизненное тело змеи и подтащил поближе сопротивлявшегося мула де Агилара.
– Это не будет ваш последний восход солнца, – хрипло проговорил он. – Отец Гонсалес сказал, что ампутация может спасти вам жизнь.
– А еще он сказал, что это всего лишь предположение и никому не удалось выжить.
– Так говорят туземцы. Они не являются врачами, прошедшими обучение в Кембридже.
– А вы множество раз повторяли, что не являетесь хирургом. – Де Агилар сказал это мягко, без злобы, так старший брат упрекает младшего за излишнее рвение.
Оуэн снова выругался.
– Вы не понимаете. Нострадамус заставил меня прочитать книги по хирургии, которые у него были. И провести десять дней траура по принцу Франции в его вонючей гостинице, читать учебники и отвечать на вопросы, касающиеся вещей, о которых я в жизни не думал и не собирался думать. Он приказал мне сделать записи и взять их с собой. Он предвидел эту ситуацию, но не предупредил, что она разобьет мне сердце. Таким образом, я сделаю операцию, и вы не умрете.
– Но, Седрик, со всем моим уважением…
– Молчите. Просто молчите… забирайтесь на своего мула, мы поедем назад, в город. Вы потеряете правую руку и не сможете размахивать шпагой, но я не позволю вам лишиться жизни. По крайней мере, не тогда, когда вы собрались сделать меня самым богатым человеком в Европе.
ГЛАВА 15
Лаборатория судебной медицины, Оксфорд, Великобритания
Июнь 2007 года
Стелла одна прошла по выложенному белой плиткой коридору с бетонными стенами, миновала алюминиевые двери и оказалась в лаборатории со стальными столами и стеклянными стойками. Здесь пахло химикатами, сигаретным дымом и смертью.
Доктор Дэвид Лоу встретил ее у двери. Он оказался совсем не таким неприятным, каким его описал Кит, но она сразу поняла, что имел в виду ее муж. Она смотрела на маленького жилистого мужчину с торчащими в разные стороны волосами, похожими на мышиные хвостики, и выступающими вперед зубами, из-за чего приподнималась верхняя губа. Типичные зубы англичанина; они пожелтели от многолетнего употребления чая и табака. Стоило ему улыбнуться, как запах его дыхания распространился до самого коридора.
– Доктор Коди. – Он вытер руку о белый халат и протянул ее Стелле. – Профессор Фрейзер позвонил мне и предупредил о вашем приходе. Я готов принять друзей Гордона в любое время.
Его рукопожатие оказалось более сильным, чем Стелла ожидала; не возникало сомнений, что он действительно провел пять лет, изучая массовые захоронения курдов. Ну а если бы у Стеллы остались какие-то сомнения, на стенах висели фотографии – снимок за снимком, на которых были изображены выложенные в ряды, пронумерованные кости вместе с обрывками волос, одежды и маленькими кусочками драгоценных металлов на лишившихся плоти пальцах.
Дейви Лоу присутствовал почти на всех фотографиях, в обрезанных джинсах и грязной футболке, с неизменной сигаретой в зубах или между пальцами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98