На несколько мгновений он лишился всех чувств, а потому не заметил второй змеи, которая пришла за темнокожей женщиной.
Она умирала, когда он открыл глаза в следующий момент, но умирала с радостью. Ее улыбка озарила ночь. Она помахала ему рукой, и он упал на землю, которая открылась и позволила ему погрузиться в темноту.
– Это был первый камень, – сказала Наджакмал. – Ты видел змея и остался жив.
А Оуэн уже находился в новом месте, когда сообразил, что она обращается к нему.
Всего восемь раз он бросал песенную линию вдоль разрыва, сдерживающего опустошение. Восемь раз он встречал хранителя черепа, владеющего камнем своего цвета, и всякий раз хранитель отдавал камень земле, чтобы его песня могла соединиться с песнями, попавшими туда прежде, и стать чем-то большим, сохранив все прежние качества.
Восемь раз он лицом к лицу встречался со смертью в разных обличьях; от скорпиона у входа в пирамиду до атакующего кабана в лесах влажных, продуваемых ветрами равнин, или камнепада в удивительно красивой речной долине – Оуэн плакал, когда ее покидал. Восемь раз он видел, как хранитель камня принимал ту смерть, которой самому Оуэну удавалось избежать, после того как камень занимал свое место в земле.
Так он исполнил пророчество Нострадамуса, который показал ему семь различных оттенков цвета в форме веера на столе в своем доме в Париже, а потом Оуэн увидел, что вслед за ними идет черный цвет, не имеющий света, и белый, абсолютный свет, объединяющий их в гамму девяти цветов.
В конце концов он пришел к абсолютному свету. Невероятно древний человек с крючковатым носом, в головном уборе с оленьими рогами держал белый каменный череп в месте, полном снега и льда. Сзади Оуэн увидел оленя в грубой шкуре и молодую женщину, сплетавшую нить песни у себя в горле. Смерть пришла за Оуэном в виде лавины, от которой он сумел убежать, чтобы вернуться, глубоко проваливаясь в снег. Углубление, куда следовало уложить череп, находилось в нетронутом льду скалы, старику пришлось спуститься вниз на веревке, а когда белый камень занял свое место, старика вытащили обратно.
А потом старика унесла лавина – он даже не пытался спастись.
Оуэн остался один посреди черной ночи, окруженный бескрайними белыми просторами, и его голубой камень пел для него, сплетая и удерживая вместе сложные нити восьми цветов, окружавших землю.
Только восемь.
Тень Нострадамуса прошептала ему в ухо:
«Это девять камней, сделанных первыми создателями черепов похожими на людей. Помните об этом. Вам еще понадобится это знание».
Оуэн посмотрел на голубой камень. Осмысливая то, что с ним произошло, он понял, что прошел, не останавливаясь, от зеленых, заросших лесом равнин с высокими пенными водопадами до голубых гор, где монах с бритой головой и молитвенной мельницей установил камень глубокого голубого цвета в резное место на алтаре, таком старом, что алтарный камень почти весь стерся. Не оставалось ни единого шанса, что они оба отправятся в Англию, откуда пришел голубой камень и куда он должен был вернуться.
Через тысячи лиг снега и льда долетели обрывки голоса Нострадамуса, с трудом преодолевшего сопротивление яростного ветра.
– Вы должны заставить себя отправиться туда.
– Но куда? Я не знаю места, – ответил Оуэн.
– Место само вас позовет. Пусть впереди идет забота о вашем друге, а вы следуйте зову своего сердца.
К своему стыду, Оуэн совсем забыл о Фернандесе де Агиларе. Теперь он о нем вспомнил – лишившийся руки испанец лежал на мозаике, и жидкость в легких его убивала. Оуэн ощутил идущий от костра дым, неожиданно ставший более едким, прежний сладковатый привкус исчез.
Он чихнул. Наджакмал сказала:
– Пей и помни. Он заботится о тебе. Ты поставил на это свою жизнь. Думай и помни.
Оуэн вновь чихнул и увидел, как содрогнулись звезды на небесах.
«Думай».
Теперь он сказал это, обращаясь к самому себе, без помощи Наджакмал. С огромным усилием он поискал в своем разуме и обнаружил то, за что мог ухватиться; образ де Агилара, который сидел у мачты своего корабля, смотрел на рассвет Замы и предлагал ему дружбу без всяких обязательств или условий.
«Возможно, дело в том, что вы не хотите отягощать своих друзей таким знанием».
Тихий голос настиг Оуэна, преодолев пустоши, солнечный жар, морской ветер, хлопанье парусов и вкус морской соли на губах и раскачивающуюся под ногами палубу.
Постепенно качка ослабевала. Ветер становился более теплым, он уже не ранил кожу. Пронзительные крики далекой чайки приблизились, придя на смену боязливому зову коричневато-желтых совят, которые жили не в тундре северных оленей и не во влажных джунглях ночного ягуара Наджакмал.
Оуэн открыл глаза – только теперь он осознал, что все это время они были закрыты. Он находился в Англии; он понял это по запаху влажного дерна, тихому шелесту ветра и поскрипыванию дубов в лунном свете. Но окончательно в этом убедился по молчанию голубого камня, который наконец вернулся домой.
Он не знал, в какое место его привели. Со всех сторон Оуэна окружали вертикальные серые камни в полтора человеческих роста, которые отбрасывали узкие темные тени.
Они стояли перед земельной насыпью такой же длины, как ширина корабля де Агилара. В ее конце, напротив Оуэна находился вход с каменной перемычкой, за которым начинался туннель, охраняемый четырьмя камнями-часовыми и еще несколькими менее высокими и приземистыми, с острыми краями, покрытыми резными рунами, которые озарял лунный свет. Нечитаемые слова тихо шептали в ночи.
Земля была такой же; со всех сторон шли призрачные тропы, устремляющиеся к центру насыпи, находящейся внутри круга стоящих камней. Они издавали негромкие звенящие звуки, и Оуэна захватила паутина света, сплетенная луной; он чувствовал, как его влечет, хочет он того или нет, к прямоугольной темной пасти в насыпи.
Это была могила; он слышал вздохи людей, которые жили когда-то и сейчас находились поблизости.
Вновь закричала сова, только теперь громче и резче. Оуэн почувствовал, как побежали мурашки у него по спине от непонятной угрозы. Голубой камень ни о чем его не предупреждал, как делал это перед бурей, но чего-то ждал, затаив дыхание.
«А этому камню нужна ваша смерть?»
Сова прокричала в третий раз. Оуэн поднял голубой камень так, чтобы он отражал лунный свет и освещал ему дорогу.
Впервые он излучал цвета всех девяти человеческих рас, сплетенные так, чтобы они мерцали на поверхности воды или на льду высоко в горах, разделяясь и изменяясь, превращаясь в цвет, не имевший имени, но непостижимо бесценный.
Он перемещался вперед по дуге, словно перевернутая радуга, красный вдоль внутренней кромки и бриллиантово-белый снаружи. И вместе с этим прозрачным светом Седрик Оуэн вошел в склеп, открывшийся, чтобы его принять, и зашагал по туннелю вперед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
Она умирала, когда он открыл глаза в следующий момент, но умирала с радостью. Ее улыбка озарила ночь. Она помахала ему рукой, и он упал на землю, которая открылась и позволила ему погрузиться в темноту.
– Это был первый камень, – сказала Наджакмал. – Ты видел змея и остался жив.
А Оуэн уже находился в новом месте, когда сообразил, что она обращается к нему.
Всего восемь раз он бросал песенную линию вдоль разрыва, сдерживающего опустошение. Восемь раз он встречал хранителя черепа, владеющего камнем своего цвета, и всякий раз хранитель отдавал камень земле, чтобы его песня могла соединиться с песнями, попавшими туда прежде, и стать чем-то большим, сохранив все прежние качества.
Восемь раз он лицом к лицу встречался со смертью в разных обличьях; от скорпиона у входа в пирамиду до атакующего кабана в лесах влажных, продуваемых ветрами равнин, или камнепада в удивительно красивой речной долине – Оуэн плакал, когда ее покидал. Восемь раз он видел, как хранитель камня принимал ту смерть, которой самому Оуэну удавалось избежать, после того как камень занимал свое место в земле.
Так он исполнил пророчество Нострадамуса, который показал ему семь различных оттенков цвета в форме веера на столе в своем доме в Париже, а потом Оуэн увидел, что вслед за ними идет черный цвет, не имеющий света, и белый, абсолютный свет, объединяющий их в гамму девяти цветов.
В конце концов он пришел к абсолютному свету. Невероятно древний человек с крючковатым носом, в головном уборе с оленьими рогами держал белый каменный череп в месте, полном снега и льда. Сзади Оуэн увидел оленя в грубой шкуре и молодую женщину, сплетавшую нить песни у себя в горле. Смерть пришла за Оуэном в виде лавины, от которой он сумел убежать, чтобы вернуться, глубоко проваливаясь в снег. Углубление, куда следовало уложить череп, находилось в нетронутом льду скалы, старику пришлось спуститься вниз на веревке, а когда белый камень занял свое место, старика вытащили обратно.
А потом старика унесла лавина – он даже не пытался спастись.
Оуэн остался один посреди черной ночи, окруженный бескрайними белыми просторами, и его голубой камень пел для него, сплетая и удерживая вместе сложные нити восьми цветов, окружавших землю.
Только восемь.
Тень Нострадамуса прошептала ему в ухо:
«Это девять камней, сделанных первыми создателями черепов похожими на людей. Помните об этом. Вам еще понадобится это знание».
Оуэн посмотрел на голубой камень. Осмысливая то, что с ним произошло, он понял, что прошел, не останавливаясь, от зеленых, заросших лесом равнин с высокими пенными водопадами до голубых гор, где монах с бритой головой и молитвенной мельницей установил камень глубокого голубого цвета в резное место на алтаре, таком старом, что алтарный камень почти весь стерся. Не оставалось ни единого шанса, что они оба отправятся в Англию, откуда пришел голубой камень и куда он должен был вернуться.
Через тысячи лиг снега и льда долетели обрывки голоса Нострадамуса, с трудом преодолевшего сопротивление яростного ветра.
– Вы должны заставить себя отправиться туда.
– Но куда? Я не знаю места, – ответил Оуэн.
– Место само вас позовет. Пусть впереди идет забота о вашем друге, а вы следуйте зову своего сердца.
К своему стыду, Оуэн совсем забыл о Фернандесе де Агиларе. Теперь он о нем вспомнил – лишившийся руки испанец лежал на мозаике, и жидкость в легких его убивала. Оуэн ощутил идущий от костра дым, неожиданно ставший более едким, прежний сладковатый привкус исчез.
Он чихнул. Наджакмал сказала:
– Пей и помни. Он заботится о тебе. Ты поставил на это свою жизнь. Думай и помни.
Оуэн вновь чихнул и увидел, как содрогнулись звезды на небесах.
«Думай».
Теперь он сказал это, обращаясь к самому себе, без помощи Наджакмал. С огромным усилием он поискал в своем разуме и обнаружил то, за что мог ухватиться; образ де Агилара, который сидел у мачты своего корабля, смотрел на рассвет Замы и предлагал ему дружбу без всяких обязательств или условий.
«Возможно, дело в том, что вы не хотите отягощать своих друзей таким знанием».
Тихий голос настиг Оуэна, преодолев пустоши, солнечный жар, морской ветер, хлопанье парусов и вкус морской соли на губах и раскачивающуюся под ногами палубу.
Постепенно качка ослабевала. Ветер становился более теплым, он уже не ранил кожу. Пронзительные крики далекой чайки приблизились, придя на смену боязливому зову коричневато-желтых совят, которые жили не в тундре северных оленей и не во влажных джунглях ночного ягуара Наджакмал.
Оуэн открыл глаза – только теперь он осознал, что все это время они были закрыты. Он находился в Англии; он понял это по запаху влажного дерна, тихому шелесту ветра и поскрипыванию дубов в лунном свете. Но окончательно в этом убедился по молчанию голубого камня, который наконец вернулся домой.
Он не знал, в какое место его привели. Со всех сторон Оуэна окружали вертикальные серые камни в полтора человеческих роста, которые отбрасывали узкие темные тени.
Они стояли перед земельной насыпью такой же длины, как ширина корабля де Агилара. В ее конце, напротив Оуэна находился вход с каменной перемычкой, за которым начинался туннель, охраняемый четырьмя камнями-часовыми и еще несколькими менее высокими и приземистыми, с острыми краями, покрытыми резными рунами, которые озарял лунный свет. Нечитаемые слова тихо шептали в ночи.
Земля была такой же; со всех сторон шли призрачные тропы, устремляющиеся к центру насыпи, находящейся внутри круга стоящих камней. Они издавали негромкие звенящие звуки, и Оуэна захватила паутина света, сплетенная луной; он чувствовал, как его влечет, хочет он того или нет, к прямоугольной темной пасти в насыпи.
Это была могила; он слышал вздохи людей, которые жили когда-то и сейчас находились поблизости.
Вновь закричала сова, только теперь громче и резче. Оуэн почувствовал, как побежали мурашки у него по спине от непонятной угрозы. Голубой камень ни о чем его не предупреждал, как делал это перед бурей, но чего-то ждал, затаив дыхание.
«А этому камню нужна ваша смерть?»
Сова прокричала в третий раз. Оуэн поднял голубой камень так, чтобы он отражал лунный свет и освещал ему дорогу.
Впервые он излучал цвета всех девяти человеческих рас, сплетенные так, чтобы они мерцали на поверхности воды или на льду высоко в горах, разделяясь и изменяясь, превращаясь в цвет, не имевший имени, но непостижимо бесценный.
Он перемещался вперед по дуге, словно перевернутая радуга, красный вдоль внутренней кромки и бриллиантово-белый снаружи. И вместе с этим прозрачным светом Седрик Оуэн вошел в склеп, открывшийся, чтобы его принять, и зашагал по туннелю вперед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98