С ним мешался яркий свет высоко стоящей луны.
– Я пытался представить себе, что должно произойти, чтобы наступил конец света, и как жуткий кусок голубого кристалла может что-то изменить. У меня ничего не получалось, пока я не вспомнил осу, которая так и не утонула. И тогда мне все показалось возможным, даже вспышки на Солнце, глобальное таяние ледников и драконы, восстающие для борьбы с первичным злом. Если только сам дракон не есть то самое зло, а мы выпускаем его на свободу, что будет ужасной ошибкой. – Он целомудренно поцеловал Стеллу в губы. – Солнце уже почти зашло. Может быть, нам следует взглянуть на лошадь, пока она еще видна?
– Хорошо. – Стелла откатилась, давая возможность Киту сесть. Потом перевела взгляд. – Мой бог…
Это была всего лишь лошадь, белая лошадь, высеченная летящими линиями на зеленом склоне холма так, что обнажился белый мел. Лишь волей случая смешались солнечный и лунный свет, так что белое запылало жидким огнем. И всего лишь канюк спикировал вниз, чтобы поднять добычу, упавшую на лошадь, но он посмотрел прямо в глаза Стелле, прежде чем поднялся к высокому куполу неба.
И совсем не случайно лошадь на склоне холма, полная дикой живой грации, была похожа на дракона с медальона Седрика Оуэна. Ей не хватало лишь крыльев.
– Кит, ты видишь?..
Он поднес ее руку к губам и поцеловал.
– Не говори. День и ночь оказались в равновесии, и никто не сумеет отнять это у нас. Мир безупречен. Пожалуйста, ничего не говори.
В течение долгих тридцати секунд Стелла молчала, но внутри у нее бушевал океан.
– Кит, повтори, – наконец прервала она молчание.
Он улыбнулся и сделал вид, что разочарован.
– Мир безупречен. Пожалуйста, не…
– Нет, до этого. Относительно равновесия.
Он нахмурился, его взволновал тон Стеллы.
– Я не помню.
– «День и ночь оказались в равновесии». Равновесие. На медальоне вовсе не знак Весов. Это и есть весы. И в окне Бидза они вовсе не взвешивают луну и солнце. Мы все ошиблись. – Она одной рукой начала вытаскивать из-под рубашки медальон, а другой достала сотовый телефон. – Почему мы не понимали этого раньше? Мередит был прав. Оуэн действительно оставил нам подсказки в разных местах.
– Стелла, я не улавливаю в твоих словах смысла.
– Подожди.
Она взмахнула рукой, набирая телефон Урсулы, которая взяла трубку после первого гудка.
– Урсула, это летнее солнцестояние! Оно будет послезавтра!
Она говорила быстро, слова цеплялись одно за другое. Кит жестом показал, чтобы она успокоилась и говорила медленнее.
Стелла вздохнула и начала снова, делая паузы между словами:
– Весы на витраже в Бидзе и знак Весов, начертанный на обратной стороне медальона, показывают одно и то же. Они взвешивают день и ночь, а не солнце и луну. В самый длинный день свет максимально превосходит тьму. Как это соотносится с собаками и летучими мышами?
– Подожди, я проверю.
Прошло несколько напряженных секунд, Стелла слышала, как стучат клавиши, гудит компьютер, Урсула что-то крикнула Мередиту, а потом наступила пауза.
Наконец Урсула охрипшим голосом проговорила:
– Девятый Ок, восемнадцатый Соц – это двадцать первое июня две тысячи седьмого года. Иными словами, послезавтра. Я не понимаю, почему мы не разгадали это раньше.
– Не важно, теперь дата у нас есть. И время. На витраже дракон встает на рассвете того дня, когда половинка луны находится в созвездии Девы. Таким образом, у нас есть тридцать шесть часов и около двадцати минут. Остается лишь найти место.
– И это не Белая лошадь?
– Череп так не думает.
– Тогда мы застряли, поскольку в рукописи ничего нет, а мы перевели все, что ты успела расшифровать. – В первый раз Стелла уловила панические нотки в голосе Урсулы. – Мередит уехал в город, в Бодлианскую библиотеку, чтобы проверить некоторые символы, но я не питаю особых надежд. Оуэн не знал места до того, как отправился в Новый Свет, он сам это написал в своих дневниках.
– Значит, он нашел его до своей смерти. У нас осталось еще четыре тетради. Я вернусь домой и закончу расшифровку. Мы обязательно найдем ответ.
Было десять часов вечера за день до солнцестояния, и Стелле оставалось расшифровать еще одну страницу.
Она была одна в кабинете; Кит ушел спать, Урсула продолжала работать в своей спальне; если они находились рядом, то мешали друг другу.
Снаружи уже было темно. Взошла луна в первой четверти. Половина лунного диска виднелась над дальней линией горизонта, ярко выделяясь в слабом сиянии звезд.
Последняя страница подрагивала на экране.
«12 марта 1589 года, от Фрэнсиса Уокера, который прежде был другим человеком, моя благодарность за все, что вы сделали…»
Она не могла сосредоточиться. Череп стоял на письменном столе на всеобщем обозрении; Кит попросил, чтобы она поставила его именно здесь. Голубые глаза наблюдали за ней с неизменной внимательностью и казались такими живыми, что ей было немного не по себе.
– Ты похож на моего деда, – сказала Стелла вслух. Это не вполне соответствовало истине, но из всей семьи именно дед по материнской линии был на нее похож. В течение шестидесяти лет он выращивал овец в Инглборо, летняя жара сменялась зимними снегами, и в самом конце, когда Стелла была еще совсем маленькой, а он старым, ей казалось, что погода забрала у него всю плоть, и лишь сморщенная коричневая кожа покрывала череп.
Из туманных глубин ее памяти дед ей ответил:
– Тебе нужно проснуться, дитя. Сейчас не время спать.
– Я не сплю. Я работаю. Это только кажется, что я сплю.
– Нет.
Теперь это был другой голос. Стелла заморгала. На месте деда появилась молодая женщина, похожая на нее. Но все же другая, темные волосы заплетены в косы, свисающие до локтей, а кожа скорее коричневая, чем белая.
– Ты спишь, и тебе нужно проснуться, в противном случае все было напрасным. Проснись немедленно!
Она хлопнула в ладоши.
Кабинет был заполнен дымом, ползущим по полу, клубящимся возле ножек ее стула. Каменный череп оставался в темноте, в его глазницах не мерцал свет. Плоский экран компьютера потемнел, он отключился.
Стелла потерла глаза и глубоко вздохнула. В голубой части ее разума череп выпал из глубокого сна.
Желтая пелена его паники встретилась с ее собственным ужасом. Она схватила ноутбук, побежала к двери и во всю силу легких закричала:
– Пожар!
ГЛАВА 24
Тринитпи-стрит, Кембридж, Англия
Канун Рождества 1588 года
Доктор Барнабас Тайт, ридер физики и философии, заместитель ректора колледжа Бидз в Кембридже, наслаждался теплом камина в благословенном одиночестве собственных покоев, когда в дверь постучали.
Он не отреагировал, поскольку полностью погрузился в размышления относительно письма. Постепенно он все больше привыкал к одиночеству. Его жена умерла так давно, что он вспоминал о ней лишь ночами, когда город спал, окутанный тишиной, а он сам лежал, не в силах спрятаться за пологом сна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
– Я пытался представить себе, что должно произойти, чтобы наступил конец света, и как жуткий кусок голубого кристалла может что-то изменить. У меня ничего не получалось, пока я не вспомнил осу, которая так и не утонула. И тогда мне все показалось возможным, даже вспышки на Солнце, глобальное таяние ледников и драконы, восстающие для борьбы с первичным злом. Если только сам дракон не есть то самое зло, а мы выпускаем его на свободу, что будет ужасной ошибкой. – Он целомудренно поцеловал Стеллу в губы. – Солнце уже почти зашло. Может быть, нам следует взглянуть на лошадь, пока она еще видна?
– Хорошо. – Стелла откатилась, давая возможность Киту сесть. Потом перевела взгляд. – Мой бог…
Это была всего лишь лошадь, белая лошадь, высеченная летящими линиями на зеленом склоне холма так, что обнажился белый мел. Лишь волей случая смешались солнечный и лунный свет, так что белое запылало жидким огнем. И всего лишь канюк спикировал вниз, чтобы поднять добычу, упавшую на лошадь, но он посмотрел прямо в глаза Стелле, прежде чем поднялся к высокому куполу неба.
И совсем не случайно лошадь на склоне холма, полная дикой живой грации, была похожа на дракона с медальона Седрика Оуэна. Ей не хватало лишь крыльев.
– Кит, ты видишь?..
Он поднес ее руку к губам и поцеловал.
– Не говори. День и ночь оказались в равновесии, и никто не сумеет отнять это у нас. Мир безупречен. Пожалуйста, ничего не говори.
В течение долгих тридцати секунд Стелла молчала, но внутри у нее бушевал океан.
– Кит, повтори, – наконец прервала она молчание.
Он улыбнулся и сделал вид, что разочарован.
– Мир безупречен. Пожалуйста, не…
– Нет, до этого. Относительно равновесия.
Он нахмурился, его взволновал тон Стеллы.
– Я не помню.
– «День и ночь оказались в равновесии». Равновесие. На медальоне вовсе не знак Весов. Это и есть весы. И в окне Бидза они вовсе не взвешивают луну и солнце. Мы все ошиблись. – Она одной рукой начала вытаскивать из-под рубашки медальон, а другой достала сотовый телефон. – Почему мы не понимали этого раньше? Мередит был прав. Оуэн действительно оставил нам подсказки в разных местах.
– Стелла, я не улавливаю в твоих словах смысла.
– Подожди.
Она взмахнула рукой, набирая телефон Урсулы, которая взяла трубку после первого гудка.
– Урсула, это летнее солнцестояние! Оно будет послезавтра!
Она говорила быстро, слова цеплялись одно за другое. Кит жестом показал, чтобы она успокоилась и говорила медленнее.
Стелла вздохнула и начала снова, делая паузы между словами:
– Весы на витраже в Бидзе и знак Весов, начертанный на обратной стороне медальона, показывают одно и то же. Они взвешивают день и ночь, а не солнце и луну. В самый длинный день свет максимально превосходит тьму. Как это соотносится с собаками и летучими мышами?
– Подожди, я проверю.
Прошло несколько напряженных секунд, Стелла слышала, как стучат клавиши, гудит компьютер, Урсула что-то крикнула Мередиту, а потом наступила пауза.
Наконец Урсула охрипшим голосом проговорила:
– Девятый Ок, восемнадцатый Соц – это двадцать первое июня две тысячи седьмого года. Иными словами, послезавтра. Я не понимаю, почему мы не разгадали это раньше.
– Не важно, теперь дата у нас есть. И время. На витраже дракон встает на рассвете того дня, когда половинка луны находится в созвездии Девы. Таким образом, у нас есть тридцать шесть часов и около двадцати минут. Остается лишь найти место.
– И это не Белая лошадь?
– Череп так не думает.
– Тогда мы застряли, поскольку в рукописи ничего нет, а мы перевели все, что ты успела расшифровать. – В первый раз Стелла уловила панические нотки в голосе Урсулы. – Мередит уехал в город, в Бодлианскую библиотеку, чтобы проверить некоторые символы, но я не питаю особых надежд. Оуэн не знал места до того, как отправился в Новый Свет, он сам это написал в своих дневниках.
– Значит, он нашел его до своей смерти. У нас осталось еще четыре тетради. Я вернусь домой и закончу расшифровку. Мы обязательно найдем ответ.
Было десять часов вечера за день до солнцестояния, и Стелле оставалось расшифровать еще одну страницу.
Она была одна в кабинете; Кит ушел спать, Урсула продолжала работать в своей спальне; если они находились рядом, то мешали друг другу.
Снаружи уже было темно. Взошла луна в первой четверти. Половина лунного диска виднелась над дальней линией горизонта, ярко выделяясь в слабом сиянии звезд.
Последняя страница подрагивала на экране.
«12 марта 1589 года, от Фрэнсиса Уокера, который прежде был другим человеком, моя благодарность за все, что вы сделали…»
Она не могла сосредоточиться. Череп стоял на письменном столе на всеобщем обозрении; Кит попросил, чтобы она поставила его именно здесь. Голубые глаза наблюдали за ней с неизменной внимательностью и казались такими живыми, что ей было немного не по себе.
– Ты похож на моего деда, – сказала Стелла вслух. Это не вполне соответствовало истине, но из всей семьи именно дед по материнской линии был на нее похож. В течение шестидесяти лет он выращивал овец в Инглборо, летняя жара сменялась зимними снегами, и в самом конце, когда Стелла была еще совсем маленькой, а он старым, ей казалось, что погода забрала у него всю плоть, и лишь сморщенная коричневая кожа покрывала череп.
Из туманных глубин ее памяти дед ей ответил:
– Тебе нужно проснуться, дитя. Сейчас не время спать.
– Я не сплю. Я работаю. Это только кажется, что я сплю.
– Нет.
Теперь это был другой голос. Стелла заморгала. На месте деда появилась молодая женщина, похожая на нее. Но все же другая, темные волосы заплетены в косы, свисающие до локтей, а кожа скорее коричневая, чем белая.
– Ты спишь, и тебе нужно проснуться, в противном случае все было напрасным. Проснись немедленно!
Она хлопнула в ладоши.
Кабинет был заполнен дымом, ползущим по полу, клубящимся возле ножек ее стула. Каменный череп оставался в темноте, в его глазницах не мерцал свет. Плоский экран компьютера потемнел, он отключился.
Стелла потерла глаза и глубоко вздохнула. В голубой части ее разума череп выпал из глубокого сна.
Желтая пелена его паники встретилась с ее собственным ужасом. Она схватила ноутбук, побежала к двери и во всю силу легких закричала:
– Пожар!
ГЛАВА 24
Тринитпи-стрит, Кембридж, Англия
Канун Рождества 1588 года
Доктор Барнабас Тайт, ридер физики и философии, заместитель ректора колледжа Бидз в Кембридже, наслаждался теплом камина в благословенном одиночестве собственных покоев, когда в дверь постучали.
Он не отреагировал, поскольку полностью погрузился в размышления относительно письма. Постепенно он все больше привыкал к одиночеству. Его жена умерла так давно, что он вспоминал о ней лишь ночами, когда город спал, окутанный тишиной, а он сам лежал, не в силах спрятаться за пологом сна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98