Когда переходили через речку Ольховку, было видно, как играют в воде пескари, и Сарычеву подумалось: «Поклев нынче будет знатный». Наконец опушка леса осталась позади, и ватага вышла на Дубовку — огромную поляну, известную артельщикам всех окрестных деревень. Лучшего места для «бузы» и не сыскать.
Возле огромного валуна под высоким столетним дубом горел костер, отбрасывая красные тени на сидевших вкруг него артельщиков.
— Эй, заричанские, зады не остудите, драпать будет невмоготу! — громко крикнул Сарычев.
— Не бось, — отвечали ему с обидным смехом, — о своем гузне печалься, скоро портков лишишься вовсе.
Слово за слово дошли до обидного, и со стороны заричанских гармошка заиграла наигрыш — «на драку».
Сарычев взъерошил волосы, гикнул, притопнул и пошел в пляс. Незатейливый мотив полностью подхватил его, движения сделались легки и раскованны, а расслабленное тело стало готово откликаться на любые действия противника. То же, видать, происходило и с атаманом заричанских — вот он пошел, повел плечами, и внезапно ноги удивительно легко понесли его на майора. Пританцовывая, они все более отрешались, все неожиданней и резче сходились, и, видя, что «ломание» перешло в драку, гармонист замолк, здесь его власть закончилась.
Атаман заричанских был крепким, рослым мужиком, звали его Артемом Силиным. Сарычева недолюбливал он издавна — парнями еще повздорили как-то из-за девки. Дело тогда кончилось тем, что майор наградил соперника целым градом оплеух, наворотов, затрещин и накидух, да так, что оттащили того без памяти. С той поры и пробежала промеж них черная кошка, так что чего удивляться, что заричанский атаман попер на Сарычева люто, с яростью.
— Держишь ли? — хрипло спросил он майора и, сильно толкнув плечом в грудь, сразу из Уключного Устава нанес размашистый «оплет» подошвой сапога, пытаясь изурочить руку. Затем, не останавливаясь, пошел с затрещины в «отложной удар» молотом кулака— «кием». Атака была стремительной, подобно молнии, однако Сарычев, не забывая ни на секунду про «свилю» и извиваясь подобно ручью, остался невредим. Уже через мгновение тяжелым «брыком» в грудь, усиленным «распалиной» в лоб, он уложил соперника на землю. По уговору бились до падения или до первой крови.
— Ну, чья взяла? — спросил майор лукаво. Вместо ответа упавший вскочил и, кинув шапку оземь, дернул из-за голенища нож.
— Э, Митрич, окстись, побойся Бога! — враз закричали свои же, заричанские. — Это ж супротив закону, охолони малость!
В глазах атамана загорелись огоньки бешенства, и дикой свиньей кинулся он на Сарычева, метя отточенным острием клинка тому в самое дышло. Баловство закончилось. Майор извернулся змеей и, захватив правую вооруженную руку врага, ударил его внутренним ребром подошвы — «косой подсекой» — снизу по ребрам. Того скрючило, а Сарычев широким, размашистым движением руки — «рубильней» — сломал супротивнику локоть. Дико взревел заричанский атаман, да больше не от боли, а от того, что, встав поперек закону, сразу сделался отверженным. Понял он это, да, видать, поздно.
От крика его истошного в голове у Сарычева зазвенело, он прикрыл уши руками и обнаружил вдруг, что сидит в выстуженном салоне «семерки».
Еще не рассвело. Негнущейся от холода рукой он с трудом попал ключом в замок зажигания, хотел было вытащить подсос, но не смог, не хватило сил. Перед глазами его вдруг словно полыхнула молния, в голову стрельнуло так, что, не удержавшись, он вскрикнул — дико, оглушительно, на пределе. Но не услышал себя. Заглушая все звуки в природе, в ушах его раздался голос:
— Поднимись, Яромудр! Время твое пришло!
— Лада и согласия! — Оторвав лицо от земли, Сарычев встал с колен и увидел самого Властимира — Верховного Кощунникаnote 90, Семистопного Ягаряnote 91 и Старейшину Круга Главных Рахмановnote 92. Это была великая честь — волхвы такого конаnote 93 своим присутствием учеников не баловали, ибо любое общение с низшими по духу означает в магии потерю силы. Только ведь пожаловал Властимир на Поляну Славы не случайно, отнюдь — Яромудр был лучшим из лучших, самый ловкий, самый сильный, старательный и напористый. И если будет на то воля Ра note 94, то, одолев все трудности и препоны, он отправится на север в Лукоморье, к Поясу Могуществаnote 95 за Силой. Однако прежде надо было показать свою собственную, накопленную за годы ученичества. Потому как долог и труден путь — через широкие реки, за Рипейские горы, сквозь дремучие леса, где водятся невиданные звери. Не всякий пройдет. Лишь тот, кто ведает про семь волшебных сил, таящихся в человеке. При их посредстве возможно и горы двигать, и целительствовать, и пророчествовать, и облака гонятьnote 96, и входить в блажьnote 97, и изменять природу вещей, и управлять судьбой. Нет ничего невозможного, ибо человек по сути своей бог. Правда, о том забывший. Но только не Яромудр…
— Достоин. — Порадовался за него Властимир, когда испытания закончились, и снизошел, явил великую благодать, допустил к рукеnote 98. — Ступай, Перун с тобой. И помни, что Змеище Поганое мечом не одолеть. Токмо духом.
Сказал, величественно повернулся и медленно, не оставляя следа на изумрудных травах, пошел прочь. Фигура его казалась расплывчатой, нереальной и светилась изнутри золотистым сиянием.
Ветер шелестел листьями в Священной роще, с ручья, ее опоясывающего, тянуло холодком, и лучи полуденного синего солнца не казались такими обжитающимиnote 99. Купол Кудаnote 100 в их сиянии играл, радужно переливался, далеко отбрасывал разноцветие сполохов. Казалось, что он славил всех богов сразу…
«Доброе знамение, доброе». — Сарычев, не в силах отвести глаз от великолепия красок, зажмурился, упал на колени и вдруг понял, что сидит в морозильнике-«семерке». Голова раскалывалась по-прежнему, но хоть не тошнило. «Видать, загнусь скоро», — подумал майор как-то совершенно спокойно, буднично даже. Себя ему было нисколько не жаль. Как ни крути, а каждый получает то, чего достоин…
Поднявшись домой, он сразу же услышал телефонный звонок.
— Ты живой? — Это была Маша, в голосе ее сквозило беспокойство.
— Живее всех живых, — соврал Сарычев.
— Что-то я не уверена. — Маша усмехнулась. — Я тут температуру тебе мерила, пока ты был никакой. Так та скакала, как шальная, как только сердце у тебя выдерживает! Вечером жди меня, будем тебя лечить. — Она выпытала у майора адрес и повесила трубку.
«Нам каждый гость дарован Богом», — ни к селу ни к городу пропел Сарычев и полез под душ. Ему вдруг все стало до лампочки. Двигаясь как во сне, он неторопливо разделся, включил воду, но едва упругие струи коснулись кожи, как на него вязкой волной накатилась слабость. Ноги стали ватными, перед глазами опять вспыхнули разноцветные круги, и он медленно сполз вниз, во всю длину растянувшись в скользкой холодной ванне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
Возле огромного валуна под высоким столетним дубом горел костер, отбрасывая красные тени на сидевших вкруг него артельщиков.
— Эй, заричанские, зады не остудите, драпать будет невмоготу! — громко крикнул Сарычев.
— Не бось, — отвечали ему с обидным смехом, — о своем гузне печалься, скоро портков лишишься вовсе.
Слово за слово дошли до обидного, и со стороны заричанских гармошка заиграла наигрыш — «на драку».
Сарычев взъерошил волосы, гикнул, притопнул и пошел в пляс. Незатейливый мотив полностью подхватил его, движения сделались легки и раскованны, а расслабленное тело стало готово откликаться на любые действия противника. То же, видать, происходило и с атаманом заричанских — вот он пошел, повел плечами, и внезапно ноги удивительно легко понесли его на майора. Пританцовывая, они все более отрешались, все неожиданней и резче сходились, и, видя, что «ломание» перешло в драку, гармонист замолк, здесь его власть закончилась.
Атаман заричанских был крепким, рослым мужиком, звали его Артемом Силиным. Сарычева недолюбливал он издавна — парнями еще повздорили как-то из-за девки. Дело тогда кончилось тем, что майор наградил соперника целым градом оплеух, наворотов, затрещин и накидух, да так, что оттащили того без памяти. С той поры и пробежала промеж них черная кошка, так что чего удивляться, что заричанский атаман попер на Сарычева люто, с яростью.
— Держишь ли? — хрипло спросил он майора и, сильно толкнув плечом в грудь, сразу из Уключного Устава нанес размашистый «оплет» подошвой сапога, пытаясь изурочить руку. Затем, не останавливаясь, пошел с затрещины в «отложной удар» молотом кулака— «кием». Атака была стремительной, подобно молнии, однако Сарычев, не забывая ни на секунду про «свилю» и извиваясь подобно ручью, остался невредим. Уже через мгновение тяжелым «брыком» в грудь, усиленным «распалиной» в лоб, он уложил соперника на землю. По уговору бились до падения или до первой крови.
— Ну, чья взяла? — спросил майор лукаво. Вместо ответа упавший вскочил и, кинув шапку оземь, дернул из-за голенища нож.
— Э, Митрич, окстись, побойся Бога! — враз закричали свои же, заричанские. — Это ж супротив закону, охолони малость!
В глазах атамана загорелись огоньки бешенства, и дикой свиньей кинулся он на Сарычева, метя отточенным острием клинка тому в самое дышло. Баловство закончилось. Майор извернулся змеей и, захватив правую вооруженную руку врага, ударил его внутренним ребром подошвы — «косой подсекой» — снизу по ребрам. Того скрючило, а Сарычев широким, размашистым движением руки — «рубильней» — сломал супротивнику локоть. Дико взревел заричанский атаман, да больше не от боли, а от того, что, встав поперек закону, сразу сделался отверженным. Понял он это, да, видать, поздно.
От крика его истошного в голове у Сарычева зазвенело, он прикрыл уши руками и обнаружил вдруг, что сидит в выстуженном салоне «семерки».
Еще не рассвело. Негнущейся от холода рукой он с трудом попал ключом в замок зажигания, хотел было вытащить подсос, но не смог, не хватило сил. Перед глазами его вдруг словно полыхнула молния, в голову стрельнуло так, что, не удержавшись, он вскрикнул — дико, оглушительно, на пределе. Но не услышал себя. Заглушая все звуки в природе, в ушах его раздался голос:
— Поднимись, Яромудр! Время твое пришло!
— Лада и согласия! — Оторвав лицо от земли, Сарычев встал с колен и увидел самого Властимира — Верховного Кощунникаnote 90, Семистопного Ягаряnote 91 и Старейшину Круга Главных Рахмановnote 92. Это была великая честь — волхвы такого конаnote 93 своим присутствием учеников не баловали, ибо любое общение с низшими по духу означает в магии потерю силы. Только ведь пожаловал Властимир на Поляну Славы не случайно, отнюдь — Яромудр был лучшим из лучших, самый ловкий, самый сильный, старательный и напористый. И если будет на то воля Ра note 94, то, одолев все трудности и препоны, он отправится на север в Лукоморье, к Поясу Могуществаnote 95 за Силой. Однако прежде надо было показать свою собственную, накопленную за годы ученичества. Потому как долог и труден путь — через широкие реки, за Рипейские горы, сквозь дремучие леса, где водятся невиданные звери. Не всякий пройдет. Лишь тот, кто ведает про семь волшебных сил, таящихся в человеке. При их посредстве возможно и горы двигать, и целительствовать, и пророчествовать, и облака гонятьnote 96, и входить в блажьnote 97, и изменять природу вещей, и управлять судьбой. Нет ничего невозможного, ибо человек по сути своей бог. Правда, о том забывший. Но только не Яромудр…
— Достоин. — Порадовался за него Властимир, когда испытания закончились, и снизошел, явил великую благодать, допустил к рукеnote 98. — Ступай, Перун с тобой. И помни, что Змеище Поганое мечом не одолеть. Токмо духом.
Сказал, величественно повернулся и медленно, не оставляя следа на изумрудных травах, пошел прочь. Фигура его казалась расплывчатой, нереальной и светилась изнутри золотистым сиянием.
Ветер шелестел листьями в Священной роще, с ручья, ее опоясывающего, тянуло холодком, и лучи полуденного синего солнца не казались такими обжитающимиnote 99. Купол Кудаnote 100 в их сиянии играл, радужно переливался, далеко отбрасывал разноцветие сполохов. Казалось, что он славил всех богов сразу…
«Доброе знамение, доброе». — Сарычев, не в силах отвести глаз от великолепия красок, зажмурился, упал на колени и вдруг понял, что сидит в морозильнике-«семерке». Голова раскалывалась по-прежнему, но хоть не тошнило. «Видать, загнусь скоро», — подумал майор как-то совершенно спокойно, буднично даже. Себя ему было нисколько не жаль. Как ни крути, а каждый получает то, чего достоин…
Поднявшись домой, он сразу же услышал телефонный звонок.
— Ты живой? — Это была Маша, в голосе ее сквозило беспокойство.
— Живее всех живых, — соврал Сарычев.
— Что-то я не уверена. — Маша усмехнулась. — Я тут температуру тебе мерила, пока ты был никакой. Так та скакала, как шальная, как только сердце у тебя выдерживает! Вечером жди меня, будем тебя лечить. — Она выпытала у майора адрес и повесила трубку.
«Нам каждый гость дарован Богом», — ни к селу ни к городу пропел Сарычев и полез под душ. Ему вдруг все стало до лампочки. Двигаясь как во сне, он неторопливо разделся, включил воду, но едва упругие струи коснулись кожи, как на него вязкой волной накатилась слабость. Ноги стали ватными, перед глазами опять вспыхнули разноцветные круги, и он медленно сполз вниз, во всю длину растянувшись в скользкой холодной ванне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90