— Это дом деда моего, — не дожидаясь вопроса, пояснил Мазаев. — До революции был он человеком торговым, не из последних. Ну а потом дело известное — деда головой вниз в Урал, детей, то есть батю моего, в приют, а дом — трудовому народу. Лет с пяток тому назад случился пожар, и все выгорело вчистую, а стены с фундаментом, никому не нужные, мне дозволили приватизировать, на том хоть спасибо.
Степан Игнатьевич замолчал, с крыльца тем временем сбежала пожилая темноволосая женщина с миловидным скуластым лицом. Первым делом она кинулась к любимой дочке с внуком, потом припала к плечу мужа. Обнявшись с ней, Мазаев промолвил:
— Здравствуй, лунноликая ты моя. Принимай, Дарья Петровна, гостей.
— Здравствуйте, — сказал майор, а через полчаса он уже сидел за праздничным обедом и отдавал должное бешбармаку, сибирским пельменям с уксусом и хреном, шанежкам и румяным рыбникам. Они были куда вкуснее борщей, которые обычно задвигала Маша.
Ленинград. Развитой социализм. Зима
Ленька Синицын намазал расстегайчик с вязигой толстым слоем зернистой, смачно куснул и принялся хлебать знаменитую тройную уху.
Когда-то давно, еще до исторического материализма, для ее приготовления брали вначале мелкий частик, затем бершей и судаков, ну а уж напоследок запускали потрошеных, но еще живых стерлядей. Теперь, конечно, все уже не то. Тем не менее ресторацию «У Ерша Ершовича» аспирант Титов уважал и, чтобы не отрываться от трудового народа, обедал в ней по четвергамnote 186. Третьим за столом был законник Штоф. Он не спеша ел раковый суп, приготовленный по-польски — с большим количеством пива, и уже заранее облизывался при мысли о заказанных на второе жареных миногах в кисло-сладком соусе. Водила и бандиты из лайбы сопровождения размещались за столом у входа. Они молча жрали филе трески и в сторону Титова старались не смотреть — боялись.
И правильно делали. Третьего дня объявился один бесстрашный — из бывших ментов, крутой, как вареное яйцо. На сходняке поднял шум — мол, хватит, братва, под Шаманом ходить, он нам не указ. Теперь вот хоронят в закрытом гробу то, что от него осталось, а куда аспирант башку его подевал, до сих пор никто не знает.
Сам Титов степенно поедал фаршированного по-еврейски карпа, приготовленного, как он любил, с обилием моркови и орехов. Сынов израилевых вот не жаловал, а рацион их очень даже…
Не избалованный родной столовкой Ленька прикончил тройную уху и, утерев мурло рукавом костюма-тройки, принялся терзать благоухающую, разварную на шампанском осетрину. Аспирант помотрел на ученика и доброжелательно улыбнулся. Вот уже месяц как они вдвоем охотятся в каменных джунглях и ни разу еще не возвращались без добычи. Последние же три дня Ленька промышлял в одиночку, и Рото-Абимо одобрил: «Он будет великим охотником!»
Наконец карп был съеден, и тут же подскочивший незнакомый халдей принялся убирать посуду. При этом он неожиданно заглянул Титову в глаза. Сейчас же непонятная сила заставила аспиранта повернуть голову, и в зрачки ему уперся ощутимо-плотный, немигающий женский взгляд, который вынудил его подняться и двинуться к выходу. Там он заметил еще одни устремленные на него глаза, безвольно вышел на улицу, и, как только уселся в стоявшую неподалеку «Волгу», мозг его окутался чем-то непроницаемо-черным.
Очнулся он на влажном каменном полу и сразу понял, что попал в лапы Святейшей инквизиции. Его охватила дрожь, воображение стало рисовать полные ужаса и страданий картины. Он почувствовал, что начинает сходить с ума, и даже обрадовался, когда заскрежетали засовы и дверь со скрипом отворилась. Вошли угрюмые люди в черных капюшонах. При свете факелов они заставили его раздеться и, сбрив все волосы на теле, с тщанием принялись искать на нем следы дьявола, после чего также молча вышли вон, снова ввергнув его в бездну отчаяния.
Когда он уже потерял счет времени, снова заскрежетал замок, и крепкие руки, набросив ему на голову мешок, потащили аспиранта куда-то вниз по лестнице. Отовсюду слышались ужасающие, громкие вопли, густо пахло кровью, мочой и экскрементами. Скоро его, догола раздев, толкнули на что-то обжигающе холодное, накрепко прикрутили руки к подлокотникам, и он понял, что сидит в железном кресле, в сиденье которого имеется отверстие. Когда повязку с его лица сняли, Титов, жмурясь от света факелов, увидел, что находится в мрачном каземате, перед ним на возвышении были места святого трибунала, сбоку сидел с пером наизготове нотариус. Аспирант глянул в другую сторону и содрогнулся — там было представлено во множестве все то, что изобрел человек для адских страданий ближнего своего.
— Как следует посмотри, — раздался внезапно под низкими сводами голос. — Это дыба.
Говоривший, человек невысокого роста, лицо которого терялось под черным капюшоном, дотронулся рукой до бурых веревок.
— Есть два способа ее применения. Это — страп-падо и скуозейшн. В первом случае тебя подвесят за веревки, привязанные к запястьям, а к ногам прикрепят груз. — Инквизитор указал на валявшиеся неподалеку куски железа. — Представляешь, как ты сразу подрастешь. — Он хрипло рассмеялся, и это было очень страшно. — Ну а если ты закостенел в грехе, тогда испробуешь скуозейшн — подбрасывание. Веревку сначала отпустят, потом резко натянут, прежде чем ноги коснутся пола, и все суставы твои выйдут из сочленений. Так будет продолжаться раз за разом, пока тело твое не превратится в выжатую тряпку. Если и это не поможет, есть еще способ. — Инквизитор внезапно перешел на шепот. — Под стулом, на котором ты сидишь, будет разведен медленный огонь, и ты будешь долго жариться. Потом тебя вытащат и протрут специальным бальзамом, чтобы наутро посадить в бочку с кипящей известью. А потом, полуживого, будут скоблить проволочными щетками.
Он выдержал паузу и посмотрел в угол.
— Смотри! Это мясорубка для костей ног. Слышал бы ты, как кричат попавшие в нее!
От ужаса аспирант перестал понимать происходящее. Его трясла мелкая дрожь, на теле выступил холодный пот, а рассказчик, видимо, почувствовал прилив вдохновения.
— Если ты признаешься в грехе и покаешься перед господом нашим, то примешь быструю и легкую смерть через повешение, тогда как закостеневших еретиков мы сжигаем заживо на свежесрубленных дровах. Представляешь, каково задыхаться в дыму? А для особо упрямых есть еще более жуткая казнь — «качалка». Тебя будут окунать в пламя и сразу вытаскивать, и так от рассвета до заката, пока утроба твоя не закипит, не раздуется чудовищно и не лопнет.
Итак, готов ли ты признаться в ереси?
Пе дожидаясь ответа, инквизитор:
— Для начала следует поискать амулет, который делает его невосприимчивым к боли. Надо посмотреть под ногтями, а в первую очередь, конечно, в мошонке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90