После блинчиков с паюсной икрой он поел клубники со сливками и в отличном настроении поехал по своим делам. Да, революционный процесс от пищеварительного неотделим!
На гараже было снежно. Откопав воротину, Сарычев поджег свернутую трубочкой газету, долго грел замерзший замок и, повернув наконец ключ, зашел внутрь. Электричества, как всегда, не было. Отыскав с помощью фонарика мусорное ведро, майор высыпал туда пачки денег и сверху, чтобы не погрызли крысы, до краев навалил гаек, болтов, обрезков железа. Выставил парашу с долларами на самое видное место — в углу у входа, запер гараж и неторопливо покатил к дому. Вздыхал, слушал, музыкальный бред, тянул время — расставаться с любимой тачкой не хотелось. А надо было, и немедленно. Вычислить человека по машине проще пареной репы. Примеров тому не счесть. И примешь ты смерть от коня своего…
Наконец на глаза майору попалась стоянка поцивильней. Без долгих разговоров он заплатил за месяц вперед, загнал машину в самый дальний угол и, скинув «массу» с халявного аккумулятора, с тяжелым сердцем отчалил пешком.
— До свидания, девочка моя…
Да, да, в глубине души Александр Степанович был несколько сентиментален…
А на улице было темно, холодно и вьюжно, короче, погода к променаду не располагала. Вспоминая с нежностью тепло «семерочного» салона, Сарычев дошел до ближайшего фонаря и, стоя посреди пятна отвратительно ржавого света, просительно поднял руку.
Минуты не прошло, как на его призыв откликнулись, и небритый дедок, такой же древний, как и его «двойка» с «черным», навешенным еще во времена развитого социализма, номером, открыл дверь:
— Седай.
В машине было еще холодней, чем на улице, — печка не работала. Стекла покрывал красивый морозный узор, и на дорогу водитель взирал сквозь узкие, очищенные от снега смотровые щели. Однако высказываться было неудобно, и Сарычев уселся на краешек ледяного сиденья, стараясь не касаться его спиной.
Когда уже тронулись, майор заметил, что управление ручное — дедок оказался еще и безногим.
— Что это тебе, отец, в такую погоду дома не сидится? — искренне недоумевая, спросил Сарычев.
История была обычной — жена померла, дети разъехались, а потом пришли демократы и жрать стало нечего.
— Ничего, мы танкисты, Берлин брали, авось с голоду не сдохнем, — с оптимизмом заверил в заключение безногий гвардеец. — Бог даст, и перестройку переживем…
В этот момент машину резко повело вправо. Когда скольжение закончилось, Сарычев вышел и ничего уж такого страшного не обнаружил — лопнул передний правый скат. Это было не удивительно: от протектора осталась одна только гордая надпись сбоку: «Простор. Сделано в СССР».
Впереди, метрах в пятидесяти, на автобусной остановке толпился народ, и майор вдруг увидел девушку, которая, судя по угасающему свечению, доживала свои последние часы. Ни о чем не подозревая, она нетерпеливо махала рукой проезжавшим машинам. В это время хлопнула водительская дверь, и, скрежеща набалдашником палки по льду, экс-танкист вылез из драндулета. Осмотрел из-под щетинистых, выцветших бровей неисправность и смог сказать только:
— Ну, мля!
— Запаска с домкратом есть, отец? — поинтересовался Сарычев и, получив ржавый агрегат с лысым, как череп зачинателя перестройки, колесом, побрел вдоль дороги, пытаясь отыскать что-нибудь похожее на кирпич.
Между тем голосующей барышне повезло — включив мигалку, к ней направилась не то «пятерка», не то «семерка», было не разглядеть, но сейчас же «жигуленка» обогнал черный «мерседес»-купе и, проехав юзом, остановился. Это было странно. «Что-то здесь не так, — майор, запоминая номер, глянул „мерседесу“ вслед, коротко присвистнул и покачал головой, — на таких тачках бомбить не будут. Да и девица не ахти, ради такой „мерсы“ не тормозят. Странно, очень странно». Наконец он нашел обломок доски, с грехом пополам сменил колесо, и, раскочегарив двигатель с третьей попытки, дедок порулил дальше. Когда выехали на Московский, изнемогший Сарычев скомандовал:
— Стопори, отец. — Оставив себе доллары, он все имевшееся на кармане «дубье» презентовал оторопевшему вознице. — Дуй, дед, домой.
Улыбнулся и нырнул в метро. Так было куда быстрей, да и задубел он в драндулете изрядно…
Ленинград. Развитой социализм. Зима
Из донесения
В сектор «Б»
…Интересующий вас объект после вынесения ему приговора по статье 102 УК (высшая мера наказания)… совершил побег из зала суда, уничтожив при этом конвой и преследователей (общее число погибших шесть человек). Захватив находившийся неподалеку автозак, перевозивший особо опасного рецидивиста Сукалашвили Давида Андронниковича, он с места происшествия вместе с осужденным Сукалашвили скрылся. Местонахождение их на данный момент устанавливается…
Васнецов
Время тянулось медленно. Завлекательный поначалу «видак» к концу третьего дня уже осточертел, да и что было толку смотреть порнуху, если Архилин баб приводить запретил: «Слушай, дорогой, все зло от женщин». Оставалось только пить «Хванчкару» под вяленую дыню да слушать бесконечные байки «расписного» рассказчика.
А чего порассказать, было у Давида Андронниковича в избытке. Был он не какой-нибудь там «апельсин», купивший воровской «венец» за «горячие бабки» note 134, а настоящий «вор-полнота», коронованный в Печорской пересылке, и рекомендацию ему давал сам легендарный «горный барс» Арсен Кантария. «Блатыкаться» же учил его «законный вор» Гоги Чаидзе из Тбилиси, с которым бегал он «полуцветным» note 135 почти два года, пока не намотал свой первый срок. Много чего интересного услышал аспирант. К примеру, погоняло воровское Архилин означает «чертогончик» — амулет из трав, дающий по поверью неуязвимость от ментов. А если что-нибудь украсть в День Благовещения, то целый год будет удачным. Давид Андронникович неторопливо пил «Хванчкару», потирал грудь, где было наколото сердце, пронзенное кинжалом, и рассказывал Титову о старых добрых временах, когда «законники» действительно жили по законам. Не то что сейчас.
В конце недели за обедом, когда старинный кореш Архилина Ираклий приготовил такую бозартму, что было не оторваться, Сукалашвили пристально посмотрел аспиранту в глаза и сказал задумчиво:
— Расслабуха, дорогой, это хорошо. Да пора дело делать.
А в голове его Титов прочитал: не нужда бы, так он, вор в законе, с лохматушникомnote 136 в натуре в одном поле срать бы не сел. Да, дела, дела… Не так давно был Давид Андронникович человеком уважаемым, держал полгорода мертвой хваткой, однако, будучи настоящим законником, воровских понятий не нарушал и на порог к себе не пускал «спортсменов», ментов и помпадуров — представителей славной советской власти.
Другие же оборзели — обжимали друг друга, корешились с псами высоковольтнымиnote 137, а когда на сходняке Сукалашвили «заявил», его обозвали «лаврушником» note 138 и спросили, что вообще делает черно-жопый в исконно русских землях?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
На гараже было снежно. Откопав воротину, Сарычев поджег свернутую трубочкой газету, долго грел замерзший замок и, повернув наконец ключ, зашел внутрь. Электричества, как всегда, не было. Отыскав с помощью фонарика мусорное ведро, майор высыпал туда пачки денег и сверху, чтобы не погрызли крысы, до краев навалил гаек, болтов, обрезков железа. Выставил парашу с долларами на самое видное место — в углу у входа, запер гараж и неторопливо покатил к дому. Вздыхал, слушал, музыкальный бред, тянул время — расставаться с любимой тачкой не хотелось. А надо было, и немедленно. Вычислить человека по машине проще пареной репы. Примеров тому не счесть. И примешь ты смерть от коня своего…
Наконец на глаза майору попалась стоянка поцивильней. Без долгих разговоров он заплатил за месяц вперед, загнал машину в самый дальний угол и, скинув «массу» с халявного аккумулятора, с тяжелым сердцем отчалил пешком.
— До свидания, девочка моя…
Да, да, в глубине души Александр Степанович был несколько сентиментален…
А на улице было темно, холодно и вьюжно, короче, погода к променаду не располагала. Вспоминая с нежностью тепло «семерочного» салона, Сарычев дошел до ближайшего фонаря и, стоя посреди пятна отвратительно ржавого света, просительно поднял руку.
Минуты не прошло, как на его призыв откликнулись, и небритый дедок, такой же древний, как и его «двойка» с «черным», навешенным еще во времена развитого социализма, номером, открыл дверь:
— Седай.
В машине было еще холодней, чем на улице, — печка не работала. Стекла покрывал красивый морозный узор, и на дорогу водитель взирал сквозь узкие, очищенные от снега смотровые щели. Однако высказываться было неудобно, и Сарычев уселся на краешек ледяного сиденья, стараясь не касаться его спиной.
Когда уже тронулись, майор заметил, что управление ручное — дедок оказался еще и безногим.
— Что это тебе, отец, в такую погоду дома не сидится? — искренне недоумевая, спросил Сарычев.
История была обычной — жена померла, дети разъехались, а потом пришли демократы и жрать стало нечего.
— Ничего, мы танкисты, Берлин брали, авось с голоду не сдохнем, — с оптимизмом заверил в заключение безногий гвардеец. — Бог даст, и перестройку переживем…
В этот момент машину резко повело вправо. Когда скольжение закончилось, Сарычев вышел и ничего уж такого страшного не обнаружил — лопнул передний правый скат. Это было не удивительно: от протектора осталась одна только гордая надпись сбоку: «Простор. Сделано в СССР».
Впереди, метрах в пятидесяти, на автобусной остановке толпился народ, и майор вдруг увидел девушку, которая, судя по угасающему свечению, доживала свои последние часы. Ни о чем не подозревая, она нетерпеливо махала рукой проезжавшим машинам. В это время хлопнула водительская дверь, и, скрежеща набалдашником палки по льду, экс-танкист вылез из драндулета. Осмотрел из-под щетинистых, выцветших бровей неисправность и смог сказать только:
— Ну, мля!
— Запаска с домкратом есть, отец? — поинтересовался Сарычев и, получив ржавый агрегат с лысым, как череп зачинателя перестройки, колесом, побрел вдоль дороги, пытаясь отыскать что-нибудь похожее на кирпич.
Между тем голосующей барышне повезло — включив мигалку, к ней направилась не то «пятерка», не то «семерка», было не разглядеть, но сейчас же «жигуленка» обогнал черный «мерседес»-купе и, проехав юзом, остановился. Это было странно. «Что-то здесь не так, — майор, запоминая номер, глянул „мерседесу“ вслед, коротко присвистнул и покачал головой, — на таких тачках бомбить не будут. Да и девица не ахти, ради такой „мерсы“ не тормозят. Странно, очень странно». Наконец он нашел обломок доски, с грехом пополам сменил колесо, и, раскочегарив двигатель с третьей попытки, дедок порулил дальше. Когда выехали на Московский, изнемогший Сарычев скомандовал:
— Стопори, отец. — Оставив себе доллары, он все имевшееся на кармане «дубье» презентовал оторопевшему вознице. — Дуй, дед, домой.
Улыбнулся и нырнул в метро. Так было куда быстрей, да и задубел он в драндулете изрядно…
Ленинград. Развитой социализм. Зима
Из донесения
В сектор «Б»
…Интересующий вас объект после вынесения ему приговора по статье 102 УК (высшая мера наказания)… совершил побег из зала суда, уничтожив при этом конвой и преследователей (общее число погибших шесть человек). Захватив находившийся неподалеку автозак, перевозивший особо опасного рецидивиста Сукалашвили Давида Андронниковича, он с места происшествия вместе с осужденным Сукалашвили скрылся. Местонахождение их на данный момент устанавливается…
Васнецов
Время тянулось медленно. Завлекательный поначалу «видак» к концу третьего дня уже осточертел, да и что было толку смотреть порнуху, если Архилин баб приводить запретил: «Слушай, дорогой, все зло от женщин». Оставалось только пить «Хванчкару» под вяленую дыню да слушать бесконечные байки «расписного» рассказчика.
А чего порассказать, было у Давида Андронниковича в избытке. Был он не какой-нибудь там «апельсин», купивший воровской «венец» за «горячие бабки» note 134, а настоящий «вор-полнота», коронованный в Печорской пересылке, и рекомендацию ему давал сам легендарный «горный барс» Арсен Кантария. «Блатыкаться» же учил его «законный вор» Гоги Чаидзе из Тбилиси, с которым бегал он «полуцветным» note 135 почти два года, пока не намотал свой первый срок. Много чего интересного услышал аспирант. К примеру, погоняло воровское Архилин означает «чертогончик» — амулет из трав, дающий по поверью неуязвимость от ментов. А если что-нибудь украсть в День Благовещения, то целый год будет удачным. Давид Андронникович неторопливо пил «Хванчкару», потирал грудь, где было наколото сердце, пронзенное кинжалом, и рассказывал Титову о старых добрых временах, когда «законники» действительно жили по законам. Не то что сейчас.
В конце недели за обедом, когда старинный кореш Архилина Ираклий приготовил такую бозартму, что было не оторваться, Сукалашвили пристально посмотрел аспиранту в глаза и сказал задумчиво:
— Расслабуха, дорогой, это хорошо. Да пора дело делать.
А в голове его Титов прочитал: не нужда бы, так он, вор в законе, с лохматушникомnote 136 в натуре в одном поле срать бы не сел. Да, дела, дела… Не так давно был Давид Андронникович человеком уважаемым, держал полгорода мертвой хваткой, однако, будучи настоящим законником, воровских понятий не нарушал и на порог к себе не пускал «спортсменов», ментов и помпадуров — представителей славной советской власти.
Другие же оборзели — обжимали друг друга, корешились с псами высоковольтнымиnote 137, а когда на сходняке Сукалашвили «заявил», его обозвали «лаврушником» note 138 и спросили, что вообще делает черно-жопый в исконно русских землях?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90