— А Люська-то моя слезла с иглы, за шведа замуж вышла, живет в Стокгольме.
Вякнула сигнализация, послышался звук отъезжающей машины. Открылась дверь, и секретарша внесла кофе с бутербродами:
— Пожалуйста.
Бобков вернулся часа через три и молча протянул майору паспорт и журналистское удостоверение. Сарычев пощупал краснокожую паспортину, раскрыл и от удивления даже присвистнул — его натренированное долгой практикой око не заметило ни малейшего изъяна.
— Да, органолептикой не взять. — Он сунул документы в карман и протянул Бобкову руку. — Спасибо, Сергей Владимирович, слово держишь. Нынче это редкость…
— Денег возьми. — Тот шагнул было к сейфу, но Сарычев был уже в дверях и не обернулся. Своих хватало. На улице шел противный мокрый снег, наполовину смешанный с дождем, и майору вдруг до боли в сердце не захотелось уезжать из этой, пусть замшелой, но родной до одури болотины. Однако приступ сентиментальности был тут же задавлен на корню, и вскоре Александр Степанович уже ступил на твердь Московского вокзала. Без всяких происшествий он приобрел билет в столицу нашей родины, а минут через сорок, знакомясь с соседями по купе, представился простенько и со вкусом:
— Трубников Павел Семенович, журналист из Мурманска.
Середина Мира. Эпоха Овна. Двадцать веков до Р. X.
К часу Тавра владычицу ночного неба Мах закрыли непроницаемые тучи. Вскоре они пролились холодным, замерзающим прямо в воздухе дождем, и пробиравшийся между могучими стволами сосен человек решил передохнуть.
Рожденный в семье жрецов из рода Спитама, он был с детства приучен к трудностям и простой суровой жизни. От родителей он унаследовал необычайную силу и выносливость, однако путь был слишком долог даже для него, и, схоронившись от непогоды под густой елью, идущий мгновенно погрузился в сон. Дыхание его сделалось глубоким и размеренным, а перед глазами появилось то, что теперь снилось ему каждую ночь, — огромная багряная звезда.
Она разгоралась в прозрачном небе над высокими невиданными зданиями, наливалась кроваво-гнойным светом и наконец взрывалась гигантским огненным ядром. Раздавался звук, как будто разом оживали все вулканы, в океанах поднимались волны до самых туч, и спящий видел множество судов, плывущих сквозь ураганы к заново рождающейся суше. Вели их могучие голубоглазые гиганты, владевшие великим законом космоса. Все сущее они осознавали единым целым, а править ими мог лишь тот, кто был отмечен царской хварной — великой божьей благодатью.
Преодолев все трудности, они достигли суши и направились на поиски Благого места. По протянувшемуся точно с севера на юг горному кряжу пришельцы начали спускаться к большому соленому озеру, и избранные, достигнув входа в огромную подземную пещеру, дальше не пошли. Спящий узрел переливающуюся ослепительно белым огнем прозрачную сферу на ладони одного из них и, ощутив холодное дыхание ночного ветра, открыл глаза.
На усеянном звездами небе вновь появился серебристый диск луны, замерзшие на сосновых лапах капельки дождя переливались в ее лучах подобно радуге. Чтобы согреться, путник стремительно вскочил на ноги и пустился бежать по видимой только ему неприметной лесной тропе.
Внезапно неподалеку послышался рев, и, остановившись, он увидел огромного мурката-самца, разъяренно бьющего по впалым бокам длинным полосатым хвостом. Не ведая страха, человек протянул перед собой ладони. Гигантская кошка вдруг громко заурчала и принялась вылизывать их длинным шершавым языком, едва не сдирая при этом с них кожу. Потом она выгнула спину и исчезла в густых зарослях, а путник, рассмеявшись, двинулся дальше. Уже под утро он вышел к каменной гряде и замер. Это место было ему знакомо — здесь проходили голубоглазые люди из его снов.
Чувствуя, как от волнения сердце начинает бешено стучать, он взял чуть левее и, миновав заросли огромных, прежде им никогда не виданных деревьев, очутился возле острого, похожего на гигантскую, поставленную на попа сосульку, обломка скалы. Это был Знак, его он часто видел в своих снах.
Путник уверенно двинулся вдоль отвесного каменного склона и, достигнув неприметной на вид расщелины, смело вступил в непроглядный мрак. Легко различая в кромешной темноте окружающее, он свернул направо и долго спускался по каменным ступенькам, пока не оказался перед массивной базальтовой плитой. На ее поверхности было семь выпуклостей, формой напоминавших созвездие Большой Медведицы.
Долго смотрел путник на ее Ковш и наконец, переведя дыхание, дотронулся рукой до полированного холода плиты. Неподъемная громада начала без шума отходить в сторону, пропуская путника внутрь. Он сделал шаг вперед и, окунувшись в ослепительно белый свет, почувствовал, как время для него остановилось…
Колеса поезда Москва—Оренбург мерно стучали на стыках, из репродуктора в сотый, наверное, раз поминали чью-то маму в оренбургском пуховом платке. Скучая, Сарычев поглядывал в грязное окно вагона на бескрайние российские просторы. «Куда же ты катишься, родина моя?» — думал он.
Внизу раздался хриплый голос:
— Павел Семеныч, просыпайся, питаться надо. — И майора принялись настойчиво пихать в бок, так что пришлось покориться и подсесть к столу, на котором лежали пшеничные хлеба, вареная баранина, дымился сваренный на молоке зеленый чай, словом, кушать было подано.
С попутчиками Сарычеву повезло. Старый уральский казак Степан Игнатьевич Мазаев вез на историческую родину дочь Варвару, которая в процессе обучения гуманнейшей профессии врача, ни с кем не посоветовавшись, тайно выскочила замуж, — как оказалось, за пьяницу и ерника, вскоре ее вместе сдитем бросившего. Сама же молодица, с чуть раскосыми, видимо в мать, глазами была хороша — статная, со стройным, по-девичьи гибким телом. Расположившиеся в соседнем купе черноволосо-курчавые молодые люди сразу же положили на нее глаз и вскоре попытались проверить упругость ее форм на ощупь. Как это принято у настоящих джигитов — решительно, дерзко, а главное, не задавая ненужных вопросов.
Случилось это в первый же день вечером — в проходе послышалась возня, раздался женский крик, и в дверь купе отчаянно забарабанили — мол, давай, родитель, выручай.
Однако вместо заснувшего Мазаева на зов откликнулся истосковавшийся на тесной полке Сарычев. Завидев его, один из половых страдальцев вытащил нож и попытался Александра Степановича припугнуть, но тот быстро покалечил ему локоть, затем колено, между делом отбил мужскую гордость у его приятеля, и молодым людям стало ясно, что все несчастья в этом мире случаются из-за женщин.
После этого случая Варвара стала смотреть на майора с благодарностью, а глава семейства принялся величать уважительно, нараспев, по имени-отчеству.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
Вякнула сигнализация, послышался звук отъезжающей машины. Открылась дверь, и секретарша внесла кофе с бутербродами:
— Пожалуйста.
Бобков вернулся часа через три и молча протянул майору паспорт и журналистское удостоверение. Сарычев пощупал краснокожую паспортину, раскрыл и от удивления даже присвистнул — его натренированное долгой практикой око не заметило ни малейшего изъяна.
— Да, органолептикой не взять. — Он сунул документы в карман и протянул Бобкову руку. — Спасибо, Сергей Владимирович, слово держишь. Нынче это редкость…
— Денег возьми. — Тот шагнул было к сейфу, но Сарычев был уже в дверях и не обернулся. Своих хватало. На улице шел противный мокрый снег, наполовину смешанный с дождем, и майору вдруг до боли в сердце не захотелось уезжать из этой, пусть замшелой, но родной до одури болотины. Однако приступ сентиментальности был тут же задавлен на корню, и вскоре Александр Степанович уже ступил на твердь Московского вокзала. Без всяких происшествий он приобрел билет в столицу нашей родины, а минут через сорок, знакомясь с соседями по купе, представился простенько и со вкусом:
— Трубников Павел Семенович, журналист из Мурманска.
Середина Мира. Эпоха Овна. Двадцать веков до Р. X.
К часу Тавра владычицу ночного неба Мах закрыли непроницаемые тучи. Вскоре они пролились холодным, замерзающим прямо в воздухе дождем, и пробиравшийся между могучими стволами сосен человек решил передохнуть.
Рожденный в семье жрецов из рода Спитама, он был с детства приучен к трудностям и простой суровой жизни. От родителей он унаследовал необычайную силу и выносливость, однако путь был слишком долог даже для него, и, схоронившись от непогоды под густой елью, идущий мгновенно погрузился в сон. Дыхание его сделалось глубоким и размеренным, а перед глазами появилось то, что теперь снилось ему каждую ночь, — огромная багряная звезда.
Она разгоралась в прозрачном небе над высокими невиданными зданиями, наливалась кроваво-гнойным светом и наконец взрывалась гигантским огненным ядром. Раздавался звук, как будто разом оживали все вулканы, в океанах поднимались волны до самых туч, и спящий видел множество судов, плывущих сквозь ураганы к заново рождающейся суше. Вели их могучие голубоглазые гиганты, владевшие великим законом космоса. Все сущее они осознавали единым целым, а править ими мог лишь тот, кто был отмечен царской хварной — великой божьей благодатью.
Преодолев все трудности, они достигли суши и направились на поиски Благого места. По протянувшемуся точно с севера на юг горному кряжу пришельцы начали спускаться к большому соленому озеру, и избранные, достигнув входа в огромную подземную пещеру, дальше не пошли. Спящий узрел переливающуюся ослепительно белым огнем прозрачную сферу на ладони одного из них и, ощутив холодное дыхание ночного ветра, открыл глаза.
На усеянном звездами небе вновь появился серебристый диск луны, замерзшие на сосновых лапах капельки дождя переливались в ее лучах подобно радуге. Чтобы согреться, путник стремительно вскочил на ноги и пустился бежать по видимой только ему неприметной лесной тропе.
Внезапно неподалеку послышался рев, и, остановившись, он увидел огромного мурката-самца, разъяренно бьющего по впалым бокам длинным полосатым хвостом. Не ведая страха, человек протянул перед собой ладони. Гигантская кошка вдруг громко заурчала и принялась вылизывать их длинным шершавым языком, едва не сдирая при этом с них кожу. Потом она выгнула спину и исчезла в густых зарослях, а путник, рассмеявшись, двинулся дальше. Уже под утро он вышел к каменной гряде и замер. Это место было ему знакомо — здесь проходили голубоглазые люди из его снов.
Чувствуя, как от волнения сердце начинает бешено стучать, он взял чуть левее и, миновав заросли огромных, прежде им никогда не виданных деревьев, очутился возле острого, похожего на гигантскую, поставленную на попа сосульку, обломка скалы. Это был Знак, его он часто видел в своих снах.
Путник уверенно двинулся вдоль отвесного каменного склона и, достигнув неприметной на вид расщелины, смело вступил в непроглядный мрак. Легко различая в кромешной темноте окружающее, он свернул направо и долго спускался по каменным ступенькам, пока не оказался перед массивной базальтовой плитой. На ее поверхности было семь выпуклостей, формой напоминавших созвездие Большой Медведицы.
Долго смотрел путник на ее Ковш и наконец, переведя дыхание, дотронулся рукой до полированного холода плиты. Неподъемная громада начала без шума отходить в сторону, пропуская путника внутрь. Он сделал шаг вперед и, окунувшись в ослепительно белый свет, почувствовал, как время для него остановилось…
Колеса поезда Москва—Оренбург мерно стучали на стыках, из репродуктора в сотый, наверное, раз поминали чью-то маму в оренбургском пуховом платке. Скучая, Сарычев поглядывал в грязное окно вагона на бескрайние российские просторы. «Куда же ты катишься, родина моя?» — думал он.
Внизу раздался хриплый голос:
— Павел Семеныч, просыпайся, питаться надо. — И майора принялись настойчиво пихать в бок, так что пришлось покориться и подсесть к столу, на котором лежали пшеничные хлеба, вареная баранина, дымился сваренный на молоке зеленый чай, словом, кушать было подано.
С попутчиками Сарычеву повезло. Старый уральский казак Степан Игнатьевич Мазаев вез на историческую родину дочь Варвару, которая в процессе обучения гуманнейшей профессии врача, ни с кем не посоветовавшись, тайно выскочила замуж, — как оказалось, за пьяницу и ерника, вскоре ее вместе сдитем бросившего. Сама же молодица, с чуть раскосыми, видимо в мать, глазами была хороша — статная, со стройным, по-девичьи гибким телом. Расположившиеся в соседнем купе черноволосо-курчавые молодые люди сразу же положили на нее глаз и вскоре попытались проверить упругость ее форм на ощупь. Как это принято у настоящих джигитов — решительно, дерзко, а главное, не задавая ненужных вопросов.
Случилось это в первый же день вечером — в проходе послышалась возня, раздался женский крик, и в дверь купе отчаянно забарабанили — мол, давай, родитель, выручай.
Однако вместо заснувшего Мазаева на зов откликнулся истосковавшийся на тесной полке Сарычев. Завидев его, один из половых страдальцев вытащил нож и попытался Александра Степановича припугнуть, но тот быстро покалечил ему локоть, затем колено, между делом отбил мужскую гордость у его приятеля, и молодым людям стало ясно, что все несчастья в этом мире случаются из-за женщин.
После этого случая Варвара стала смотреть на майора с благодарностью, а глава семейства принялся величать уважительно, нараспев, по имени-отчеству.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90