Для столь умного и хитрого человека, каким, несомненно, был ее дядя, такой ход казался крайне неуклюжим. Но это нападение не было случайностью. Просто близнецы взяли дело виконта в свои грязные, порочные и неумелые руки.
Безусловно, Седрик Пенхэллан проявлял к ней интерес, и он, конечно, должен прийти.
Приглашение прибыло на следующее утро во время завтрака. Седрик дважды перечитал его, и легкая улыбка скривила его мясистые губы. Почерк свидетельствовал об отважном и решительном характере. Тот, кто писал, не жалел чернил — линии букв были широкими и четкими, а манера письма не походила на женскую. Конечно, это не было похоже на руку Люси Фортескью. Каким-то образом он понял, что письмо было написано девушкой, которую он видел на лестнице, девушкой с фиалковыми глазами, ездившей на молочно-белом арабском жеребце. Он тщательно изучал послание, стараясь обнаружить в нем какую-нибудь связь с Силией. Ничего подобного он, разумеется, не обнаружил, и все же учуял вызов, исходивший от плотной веленевой бумаги. Приглашение можно было счесть открытым вызовом.
Но, ради всего святого, каким образом Джулиан Сент-Саймон вписывался в эту картину?
Глава 21
— Я надену рубины на этот прием, — объявила Тэмсин, сидевшая скрестив ноги, посреди постели Джулиана. Она была, как обычно, обнаженной и с пристальным вниманием наблюдала за тем, как он раздевается.
— Нет, не наденешь, — сказал Сент-Саймон, наклоняясь, чтобы плеснуть в лицо воды из кувшина.
Тэмсин жадно впитывала его облик: четкие линии спины, длинные мускулистые бедра…
— Почему же?
Он повернулся к ней, и она потеряла интерес к тому, о чем спросила, спрыгнула с постели с негромким хищным возгласом, какой издает охотник, выследивший лису…
— Почему же я не могу надеть рубины? — спросила она спустя некоторое время. — Они прекрасно подойдут к платью, которое Хосефа шьет для меня. Оно из серебристых кружев, на чехле из кремового шелка, с большим вырезом и полудлинным шлейфом. Не имею ни малейшего представления, как мне удастся с ним справиться: он ужасно мешает и путается под ногами. Возможно, я зацеплюсь им за лестницу или опрокинусь на спину посреди танца.
Джулиан подул, чтобы убрать со своего носа щекотавшую его прядь золотистых волос.
— Я сомневаюсь в этом, Лютик. Ты кажешься мне прирожденной танцовщицей.
— Все дело в том, что во мне течет испанская кровь, — ответила она. — Ты бы посмотрел, как я танцую во время фиесты — сплошной вихрь юбок, кастаньет и голых ног.
— Весьма подходит для небольшого приема в сонной корнуолльской деревушке, — откликнулся Джулиан.
Тэмсин подумала, знает ли он, насколько многолюдным будет этот вечер. Он не проявлял никакого интереса к деталям.
— Как бы то ни было, — сказал он, возвращаясь к началу разговора, — ты не можешь носить рубины, потому что молодые незамужние девушки носят только жемчуг, бирюзу, гранаты или топазы. Что-либо более серьезное считается вульгарным.
— Какое ханжество!
— Безусловно, — согласился он. — Ты еще кое-что должна запомнить: дебютантки держатся во всех отношениях скромно, не рвутся вперед. Ты имеешь право танцевать только с партнером, который должным образом представлен тебе, и с каждым можешь протанцевать только один танец. В остальное время, когда не будешь танцевать, ты должна сидеть у стены рядом с присматривающей за тобой дамой.
— Да ты шутишь!
Тэмсин приподнялась, оперлась на его грудь и воззрилась на него, глядя сверху вниз, в тусклом свете, под тенью полога.
— Вовсе нет, никогда не был более серьезен, — сказал Джулиан, улыбаясь при виде ее смятения. — Но помни: ты должна сыграть эту роль.
— А тебе нравится вдалбливать мне это, да? Она сверкнула на него глазами, но в их глубине все еще теплились искры, зажженные страстью.
— Возможно, — ответил он, все еще усмехаясь. — Но со мной ты можешь танцевать больше одного раза, потому что я твой опекун… и будет вполне прилично, если ты протанцуешь несколько раз с Гаретом.
— Благодарю, завидная перспектива. — Она снова плюхнулась на кровать рядом с ним.
— То есть я хотела сказать… — Она вскочила и села. — Не знаю, во сколько это обойдется тебе, но раз это часть моего плана и это будет мой дебют в обществе, я, конечно, готова заплатить за это. Так что если ты представишь мне счет…
— О, — ответил он беспечно, — одного рубина будет вполне достаточно. — Внезапно горло его сжалось: он вспомнил «пещеру Аладдина» в Эльвасе. Тогда она предложила ему свои сокровища, а он не правильно понял ее и взбесился, подумав, что она готова заплатить ему как наемному лакею. Но на самом деле она предложила ему роскошные сокровища своего тела и плоды своего удивительно изобретательного воображения.
— В чем дело? — спросила Тэмсин, заметив, как жестко сжались его губы, как напряглись мышцы лица. А ведь всего минуту назад он смеялся, и в глазах его было полное наслаждение, а выражение лица было мягким и насмешливым, именно таким, какое она любила.
Он не ответил, а только потянул ее вниз и привлек к себе, и, перекатившись, она снова оказалась под ним. Тэмсин все еще была озадачена этой странной метаморфозой, жесткостью его тела, внезапно вновь проснувшимся голодом и настоятельной потребностью в близости. Но она позволила страсти захватить себя и своему телу слиться с его, жестким и грубым, позволила ему войти в нее и дышала в такт его дыханию, потому что недели мчались галопом и Седрик Пенхэллан приближался к расставленной ею сети… И скоро все должно было кончиться.
— Боже милостивый, — пробормотала Тэмсин, разглядывая незнакомку в псише в субботу.
Она уже привыкла видеть себя одетой в платья, но легкие батист и муслин, которые она носила до сегодняшнего дня, не подготовили ее к тому образу, который возник перед ней сейчас. Это платье оставляло открытыми ее плечи и руки, а низкий вырез позволял видеть верхнюю часть груди и глубокую ложбинку в середине.
Она редко думала о своем теле, разве что иногда, мимоходом, и без одежды чувствовала себя столь же удобно, как и одетая. Но туалет, рассчитанный на то, чтобы привлечь внимание к определенным частям тела, показался ей почти непристойным, хотя Тэмсин трудно было шокировать. Она припомнила; как Сесиль описывала некоторые свои туалеты, которые носила, когда впервые появилась в свете, и говорила, насколько глубокий вырез был у ее платьев — так, что ткань едва прикрывала соски. Она вспомнила, как смеялась Сесиль, а ее фиалковые глаза плутовато блестели, когда она показывала с помощью веера, как пыталась привлечь внимание к своей груди, хотя со стороны могло показаться, будто она скромно прикрывает ее.
Тэмсин проглотила комок в горле и повернулась к Хосефе.
— Как ты думаешь, Хосефа?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
Безусловно, Седрик Пенхэллан проявлял к ней интерес, и он, конечно, должен прийти.
Приглашение прибыло на следующее утро во время завтрака. Седрик дважды перечитал его, и легкая улыбка скривила его мясистые губы. Почерк свидетельствовал об отважном и решительном характере. Тот, кто писал, не жалел чернил — линии букв были широкими и четкими, а манера письма не походила на женскую. Конечно, это не было похоже на руку Люси Фортескью. Каким-то образом он понял, что письмо было написано девушкой, которую он видел на лестнице, девушкой с фиалковыми глазами, ездившей на молочно-белом арабском жеребце. Он тщательно изучал послание, стараясь обнаружить в нем какую-нибудь связь с Силией. Ничего подобного он, разумеется, не обнаружил, и все же учуял вызов, исходивший от плотной веленевой бумаги. Приглашение можно было счесть открытым вызовом.
Но, ради всего святого, каким образом Джулиан Сент-Саймон вписывался в эту картину?
Глава 21
— Я надену рубины на этот прием, — объявила Тэмсин, сидевшая скрестив ноги, посреди постели Джулиана. Она была, как обычно, обнаженной и с пристальным вниманием наблюдала за тем, как он раздевается.
— Нет, не наденешь, — сказал Сент-Саймон, наклоняясь, чтобы плеснуть в лицо воды из кувшина.
Тэмсин жадно впитывала его облик: четкие линии спины, длинные мускулистые бедра…
— Почему же?
Он повернулся к ней, и она потеряла интерес к тому, о чем спросила, спрыгнула с постели с негромким хищным возгласом, какой издает охотник, выследивший лису…
— Почему же я не могу надеть рубины? — спросила она спустя некоторое время. — Они прекрасно подойдут к платью, которое Хосефа шьет для меня. Оно из серебристых кружев, на чехле из кремового шелка, с большим вырезом и полудлинным шлейфом. Не имею ни малейшего представления, как мне удастся с ним справиться: он ужасно мешает и путается под ногами. Возможно, я зацеплюсь им за лестницу или опрокинусь на спину посреди танца.
Джулиан подул, чтобы убрать со своего носа щекотавшую его прядь золотистых волос.
— Я сомневаюсь в этом, Лютик. Ты кажешься мне прирожденной танцовщицей.
— Все дело в том, что во мне течет испанская кровь, — ответила она. — Ты бы посмотрел, как я танцую во время фиесты — сплошной вихрь юбок, кастаньет и голых ног.
— Весьма подходит для небольшого приема в сонной корнуолльской деревушке, — откликнулся Джулиан.
Тэмсин подумала, знает ли он, насколько многолюдным будет этот вечер. Он не проявлял никакого интереса к деталям.
— Как бы то ни было, — сказал он, возвращаясь к началу разговора, — ты не можешь носить рубины, потому что молодые незамужние девушки носят только жемчуг, бирюзу, гранаты или топазы. Что-либо более серьезное считается вульгарным.
— Какое ханжество!
— Безусловно, — согласился он. — Ты еще кое-что должна запомнить: дебютантки держатся во всех отношениях скромно, не рвутся вперед. Ты имеешь право танцевать только с партнером, который должным образом представлен тебе, и с каждым можешь протанцевать только один танец. В остальное время, когда не будешь танцевать, ты должна сидеть у стены рядом с присматривающей за тобой дамой.
— Да ты шутишь!
Тэмсин приподнялась, оперлась на его грудь и воззрилась на него, глядя сверху вниз, в тусклом свете, под тенью полога.
— Вовсе нет, никогда не был более серьезен, — сказал Джулиан, улыбаясь при виде ее смятения. — Но помни: ты должна сыграть эту роль.
— А тебе нравится вдалбливать мне это, да? Она сверкнула на него глазами, но в их глубине все еще теплились искры, зажженные страстью.
— Возможно, — ответил он, все еще усмехаясь. — Но со мной ты можешь танцевать больше одного раза, потому что я твой опекун… и будет вполне прилично, если ты протанцуешь несколько раз с Гаретом.
— Благодарю, завидная перспектива. — Она снова плюхнулась на кровать рядом с ним.
— То есть я хотела сказать… — Она вскочила и села. — Не знаю, во сколько это обойдется тебе, но раз это часть моего плана и это будет мой дебют в обществе, я, конечно, готова заплатить за это. Так что если ты представишь мне счет…
— О, — ответил он беспечно, — одного рубина будет вполне достаточно. — Внезапно горло его сжалось: он вспомнил «пещеру Аладдина» в Эльвасе. Тогда она предложила ему свои сокровища, а он не правильно понял ее и взбесился, подумав, что она готова заплатить ему как наемному лакею. Но на самом деле она предложила ему роскошные сокровища своего тела и плоды своего удивительно изобретательного воображения.
— В чем дело? — спросила Тэмсин, заметив, как жестко сжались его губы, как напряглись мышцы лица. А ведь всего минуту назад он смеялся, и в глазах его было полное наслаждение, а выражение лица было мягким и насмешливым, именно таким, какое она любила.
Он не ответил, а только потянул ее вниз и привлек к себе, и, перекатившись, она снова оказалась под ним. Тэмсин все еще была озадачена этой странной метаморфозой, жесткостью его тела, внезапно вновь проснувшимся голодом и настоятельной потребностью в близости. Но она позволила страсти захватить себя и своему телу слиться с его, жестким и грубым, позволила ему войти в нее и дышала в такт его дыханию, потому что недели мчались галопом и Седрик Пенхэллан приближался к расставленной ею сети… И скоро все должно было кончиться.
— Боже милостивый, — пробормотала Тэмсин, разглядывая незнакомку в псише в субботу.
Она уже привыкла видеть себя одетой в платья, но легкие батист и муслин, которые она носила до сегодняшнего дня, не подготовили ее к тому образу, который возник перед ней сейчас. Это платье оставляло открытыми ее плечи и руки, а низкий вырез позволял видеть верхнюю часть груди и глубокую ложбинку в середине.
Она редко думала о своем теле, разве что иногда, мимоходом, и без одежды чувствовала себя столь же удобно, как и одетая. Но туалет, рассчитанный на то, чтобы привлечь внимание к определенным частям тела, показался ей почти непристойным, хотя Тэмсин трудно было шокировать. Она припомнила; как Сесиль описывала некоторые свои туалеты, которые носила, когда впервые появилась в свете, и говорила, насколько глубокий вырез был у ее платьев — так, что ткань едва прикрывала соски. Она вспомнила, как смеялась Сесиль, а ее фиалковые глаза плутовато блестели, когда она показывала с помощью веера, как пыталась привлечь внимание к своей груди, хотя со стороны могло показаться, будто она скромно прикрывает ее.
Тэмсин проглотила комок в горле и повернулась к Хосефе.
— Как ты думаешь, Хосефа?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115