Не беспокойся, леди, я позабочусь о лошади.
— Ничего подобного. У тебя есть собственная лошадь, и ей тоже требуется уход, — твердо проговорил торговец. Затем его голос сделался мягче. — Я знаю, что леди пережила ужасную ночь, Пресвел. Но именно поэтому ей стоит чем-то себя занять. Отвлечься. Не вспоминать… — Он вновь обернулся к Сериме. — Это для твоей же пользы. Поверь, я знаю, о чем говорю.
Судя по свирепому выражению лица, Серима не слышала ни слова.
— Твоя лошадь, — бросила она. — Вот и заботься о ней, если тебя это так беспокоит. Я замерзла, устала, у меня все болит. Я пойду и посижу у огня.
Тормон поджал губы.
— Как угодно, леди. В таком случае остается только надеяться, что ты любишь ходить пешком. Поскольку, если ты не накормишь и не вычистишь лошадь, завтра ты ее не получишь.
Несколько бесконечных секунд они прожигали друг друга взглядами. Сколль затаил дыхание, заворожено наблюдая за этим состязанием. В конце концов Серима, дрожа от гнева и ярости, отвела глаза и вышла из барака.
Мириаль Великий, — подумал мальчик, — она сейчас во власти Торшона и все же сопротивляется ему… А что станется с ней утром?
Сколль знал торговца совсем недолго, однако успел понять, что тот всегда держит данное слово.
Внезапно Серима вновь появилась из-за двери, неся в руках корзинку. Ни на кого не глядя, она прошла мимо своих спутников, словно их не существовало на свете, приблизилась к стойлу жеребца и принялась сыпать еду в его кормушку.
Сколль наблюдал за ней широко раскрытыми глазами. Паренек подскочил от неожиданности, когда рука торговца опустилась ему на плечо.
— Сынок, — мягко проговорил Тормон, — займись своим делом. У тебя что, нет работы?
Сколль поспешно повернулся к своей гнедой и принялся чистить ее так усердно, словно от этого зависела его жизнь…
Серима осмотрела сефрийца и поджала губы. Она незаметно обвела взглядом конюшню и обнаружила, что все ее спутники заняты делом. Даже Пресвел самостоятельно чистил лошадь, несмотря на явное отвращение к грязной работе.
Хотя гордость не позволяла Сериме признаться в своих чувствах, ей было ужасно жаль себя.
Что же это получается? Одна я не знаю, что надо делать? Не имею ни малейшего понятия, с какой стороны подступить к проклятой лошади… Но чего же они хотели? Мой отец был слишком богат и знатен, меня никогда не готовили к черной работе. Лошадь всегда приводил грум — вычищенную, ухоженную, готовую к скачке… Он же и уводил ее. Я не представляю, с чего начать. Как ее кормить? Как чистить?..
В стойлах, помещавшихся напротив, юный приятель Тормона усердно работал, обихаживая изящную гнедую кобылку. Серима кинула на него быстрый взгляд и скрипнула зубами.
Неужто я хуже какого-то грязного простолюдина? Если он это может, смогу и я.
Она принялась копировать действия Сколля. Избитое тело немилосердно ныло при каждом движении. В конце концов, Серима пожалела, что ей достался этот огромный жеребец, а не маленькая гнедая. Казалось, привести в порядок вороного исполина несравненно труднее…
— Ты никогда не делала этого раньше, ведь так? Рядом с ней неожиданно возник Тормон.
Серима отвернулась: она все еще злилась на торговца. Тормон уже привел в порядок своего коня, теперь же он мягко отстранил Сериму и взялся за чистку ее скакуна.
— Я понимаю, что тебе нелегко, леди. Но пойми и ты: эти несчастные, продрогшие зверюги — наша единственная надежда на спасение. Без них мы не выберемся отсюда.
Серима упорно молчала, однако торговца это не смутило. Он продолжал:
— В такие вот сырые, промозглые дни лошадям приходится особенно тяжело. Непросто сохранить их здоровыми и сильными, особенно когда у нас так мало еды для них. Мы обязаны заботиться о лошадях как можно лучше. Если мы потеряем их, то новых уже не найдем…
Тормон неторопливо приводил в порядок ее коня, Серима просто стояла рядом и наблюдала. С досадой она признала, что Тормон целиком и полностью прав. Без лошадей им не выжить… Серима вздрогнула; внезапно она почувствовала себя очень одинокой и уязвимой. Кошмарная сцена, разыгравшаяся в ее доме, была лишь первым звеном в длинной череде бед и несчастий. Кто она теперь? Неприкаянная бродяга, затерянная в дикой глуши. Это было ужасно. Невыносимо. Однако здравый смысл и присущая всем купцам прагматичность подсказывали Сериме, что ей придется освоиться. Освоиться и понять, что делать дальше. Мало-помалу она начала сознавать, что выживание в этом жестоком и чуждом для нее мире — дело очень и очень непростое. Одного только умения ухаживать за лошадьми здесь явно недостанет. И если она желает остаться в живых, придется приобрести множество новых навыков.
Покуда Серима стояла столбом, размышляя над своей печальной судьбой, Тормон закончил работу. Оставив животное блаженствовать в стойлах, он обернулся к Сериме и снова заговорил, словно не заметил этой затянувшейся паузы.
— Помимо всего прочего, эти сефрийцы принадлежали моей жене Канелле, и она любила их как родных детей.
В его глазах отражалась такая боль, что у Серимы стиснуло сердце. Она открыла рот, чтобы ответить, однако лишь покачала головой и вышла из стойла. Плечи ее ссутулились, словно горе легло на них тяжким грузом…
…Все выше и выше в гору. Уже стояла глубокая ночь, когда израненной окровавленной рукой Блейд наконец ухватился за край обрыва. Последнее титаническое усилие, и он вытолкнул свое тело на тропу над обрывом. Его охватила отвратительная слабость. Руки и ноги отказывались повиноваться. Блейд оттолкнулся от края пропасти и рухнул в грязь, силясь вдохнуть хоть толику воздуха в истерзанные легкие. Все тело немилосердно ныло, жестокая судорога скрутила мышцы в тугие узлы. От изнеможения и боли его била дрожь.
Никто иной не справился бы с такой непосильной задачей. Только неистребимая воля Блейда вывела его живым на вершину. С тех пор как он начал восхождение, минули часы. Блейд поднимался вверх, карабкался, полз, дюйм за дюймом преодолевая отвесную скалу. Ему не представилось ни единой возможности расслабиться и передохнуть. Одежда превратилась в лохмотья. Носки сапог изодраны о шершавую скалу в отчаянных попытках отыскать опору для ног. Пальцы рассажены в кровь, ногти сорваны, ладони покрылись ссадинами и волдырями.
Но, несмотря на плачевное состояние, Блейд был вне себя от злости. Ослепляющий гнев вел его вверх, не отпуская ни на секунду. Когда он оскальзывался на влажном камне, когда срывались руки и разжимались пальцы, Блейд подстегивал эту ярость, принуждая себя продолжать путь. Добыча ускользнула. Блейд утратил последнюю возможность догнать Заваля. Его люди наплевали на приказы, предали его и хладнокровно бросили умирать…
Но теперь бывший командир Мечей Божьих был в безопасности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
— Ничего подобного. У тебя есть собственная лошадь, и ей тоже требуется уход, — твердо проговорил торговец. Затем его голос сделался мягче. — Я знаю, что леди пережила ужасную ночь, Пресвел. Но именно поэтому ей стоит чем-то себя занять. Отвлечься. Не вспоминать… — Он вновь обернулся к Сериме. — Это для твоей же пользы. Поверь, я знаю, о чем говорю.
Судя по свирепому выражению лица, Серима не слышала ни слова.
— Твоя лошадь, — бросила она. — Вот и заботься о ней, если тебя это так беспокоит. Я замерзла, устала, у меня все болит. Я пойду и посижу у огня.
Тормон поджал губы.
— Как угодно, леди. В таком случае остается только надеяться, что ты любишь ходить пешком. Поскольку, если ты не накормишь и не вычистишь лошадь, завтра ты ее не получишь.
Несколько бесконечных секунд они прожигали друг друга взглядами. Сколль затаил дыхание, заворожено наблюдая за этим состязанием. В конце концов Серима, дрожа от гнева и ярости, отвела глаза и вышла из барака.
Мириаль Великий, — подумал мальчик, — она сейчас во власти Торшона и все же сопротивляется ему… А что станется с ней утром?
Сколль знал торговца совсем недолго, однако успел понять, что тот всегда держит данное слово.
Внезапно Серима вновь появилась из-за двери, неся в руках корзинку. Ни на кого не глядя, она прошла мимо своих спутников, словно их не существовало на свете, приблизилась к стойлу жеребца и принялась сыпать еду в его кормушку.
Сколль наблюдал за ней широко раскрытыми глазами. Паренек подскочил от неожиданности, когда рука торговца опустилась ему на плечо.
— Сынок, — мягко проговорил Тормон, — займись своим делом. У тебя что, нет работы?
Сколль поспешно повернулся к своей гнедой и принялся чистить ее так усердно, словно от этого зависела его жизнь…
Серима осмотрела сефрийца и поджала губы. Она незаметно обвела взглядом конюшню и обнаружила, что все ее спутники заняты делом. Даже Пресвел самостоятельно чистил лошадь, несмотря на явное отвращение к грязной работе.
Хотя гордость не позволяла Сериме признаться в своих чувствах, ей было ужасно жаль себя.
Что же это получается? Одна я не знаю, что надо делать? Не имею ни малейшего понятия, с какой стороны подступить к проклятой лошади… Но чего же они хотели? Мой отец был слишком богат и знатен, меня никогда не готовили к черной работе. Лошадь всегда приводил грум — вычищенную, ухоженную, готовую к скачке… Он же и уводил ее. Я не представляю, с чего начать. Как ее кормить? Как чистить?..
В стойлах, помещавшихся напротив, юный приятель Тормона усердно работал, обихаживая изящную гнедую кобылку. Серима кинула на него быстрый взгляд и скрипнула зубами.
Неужто я хуже какого-то грязного простолюдина? Если он это может, смогу и я.
Она принялась копировать действия Сколля. Избитое тело немилосердно ныло при каждом движении. В конце концов, Серима пожалела, что ей достался этот огромный жеребец, а не маленькая гнедая. Казалось, привести в порядок вороного исполина несравненно труднее…
— Ты никогда не делала этого раньше, ведь так? Рядом с ней неожиданно возник Тормон.
Серима отвернулась: она все еще злилась на торговца. Тормон уже привел в порядок своего коня, теперь же он мягко отстранил Сериму и взялся за чистку ее скакуна.
— Я понимаю, что тебе нелегко, леди. Но пойми и ты: эти несчастные, продрогшие зверюги — наша единственная надежда на спасение. Без них мы не выберемся отсюда.
Серима упорно молчала, однако торговца это не смутило. Он продолжал:
— В такие вот сырые, промозглые дни лошадям приходится особенно тяжело. Непросто сохранить их здоровыми и сильными, особенно когда у нас так мало еды для них. Мы обязаны заботиться о лошадях как можно лучше. Если мы потеряем их, то новых уже не найдем…
Тормон неторопливо приводил в порядок ее коня, Серима просто стояла рядом и наблюдала. С досадой она признала, что Тормон целиком и полностью прав. Без лошадей им не выжить… Серима вздрогнула; внезапно она почувствовала себя очень одинокой и уязвимой. Кошмарная сцена, разыгравшаяся в ее доме, была лишь первым звеном в длинной череде бед и несчастий. Кто она теперь? Неприкаянная бродяга, затерянная в дикой глуши. Это было ужасно. Невыносимо. Однако здравый смысл и присущая всем купцам прагматичность подсказывали Сериме, что ей придется освоиться. Освоиться и понять, что делать дальше. Мало-помалу она начала сознавать, что выживание в этом жестоком и чуждом для нее мире — дело очень и очень непростое. Одного только умения ухаживать за лошадьми здесь явно недостанет. И если она желает остаться в живых, придется приобрести множество новых навыков.
Покуда Серима стояла столбом, размышляя над своей печальной судьбой, Тормон закончил работу. Оставив животное блаженствовать в стойлах, он обернулся к Сериме и снова заговорил, словно не заметил этой затянувшейся паузы.
— Помимо всего прочего, эти сефрийцы принадлежали моей жене Канелле, и она любила их как родных детей.
В его глазах отражалась такая боль, что у Серимы стиснуло сердце. Она открыла рот, чтобы ответить, однако лишь покачала головой и вышла из стойла. Плечи ее ссутулились, словно горе легло на них тяжким грузом…
…Все выше и выше в гору. Уже стояла глубокая ночь, когда израненной окровавленной рукой Блейд наконец ухватился за край обрыва. Последнее титаническое усилие, и он вытолкнул свое тело на тропу над обрывом. Его охватила отвратительная слабость. Руки и ноги отказывались повиноваться. Блейд оттолкнулся от края пропасти и рухнул в грязь, силясь вдохнуть хоть толику воздуха в истерзанные легкие. Все тело немилосердно ныло, жестокая судорога скрутила мышцы в тугие узлы. От изнеможения и боли его била дрожь.
Никто иной не справился бы с такой непосильной задачей. Только неистребимая воля Блейда вывела его живым на вершину. С тех пор как он начал восхождение, минули часы. Блейд поднимался вверх, карабкался, полз, дюйм за дюймом преодолевая отвесную скалу. Ему не представилось ни единой возможности расслабиться и передохнуть. Одежда превратилась в лохмотья. Носки сапог изодраны о шершавую скалу в отчаянных попытках отыскать опору для ног. Пальцы рассажены в кровь, ногти сорваны, ладони покрылись ссадинами и волдырями.
Но, несмотря на плачевное состояние, Блейд был вне себя от злости. Ослепляющий гнев вел его вверх, не отпуская ни на секунду. Когда он оскальзывался на влажном камне, когда срывались руки и разжимались пальцы, Блейд подстегивал эту ярость, принуждая себя продолжать путь. Добыча ускользнула. Блейд утратил последнюю возможность догнать Заваля. Его люди наплевали на приказы, предали его и хладнокровно бросили умирать…
Но теперь бывший командир Мечей Божьих был в безопасности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114