Правда, теперь я наконец-то понимаю загадочное поведение владельца питомника, чуть ли не сотню раз предупреждавшего, что моей заботой будет только рассадить розы, как я того пожелаю, а уход за ними можно доверить его садовникам. А я-то все удивлялась: и чего это он так настойчиво мне это вдалбливает?
— И теперь будешь расплачиваться долгими часами сомнений, не следовало ли тебе согласиться на его предложение?
— Долгими часами и ноющим от усталости телом. Да, полагаю, что так оно и будет.
— Что ж, тогда я пошел. — Какое-то время Джеймс пристально смотрел на Алексу, затем очень тихо добавил:
— Но у меня остался еще один вопрос.
— Какой? — спросила Алекса, сияющие глаза которой говорили о том, что ей известно, каков этот вопрос, и она сама хотела бы получить на него ответ.
— Вот такой, — прошептал Джеймс, прикасаясь губами к ее губам.
— Ах вот какой! — отвечая на поцелуй, эхом отозвалась Алекса.
Им обоим было интересно, оба они оказались во власти легкого желания, игривого поддразнивания, волнующего предчувствия. Оба знали, что их ждет согревающее возбуждение и очень приятное влечение.
Но никто не предвидел пожара.
Поцелуй сопровождался тихим перешептыванием, но очень скоро мощная горячая волна страстного желания захлестнула обоих… Наконец Джеймс с превеликим трудом оторвался от манящих губ и встретился со взглядом Алексы, в котором читалось удивление и желание — точное отражение состояния Джеймса.
— Ужин заказан на половину девятого, так что я заеду за тобой в восемь часов.
— Уходишь?
— Да. Я поплаваю, а ты сажай свои розы.
— Ты забавляешься мной.
— О нет, Алекса. — Голос Джеймса был спокоен. — Это не так.
Если бы он забавлялся, если бы на ее месте была другая женщина, Джеймс прямо сейчас занялся бы с Алексой любовью, наплевав на все свои планы, да и на ее тоже. Прекрасные изумрудные глаза горели желанием, страстно призывая Джеймса поступить именно так. Но он видел и другое выражение в глазах Алексы — радостный, жадный блеск желания посадить собственный сад, и Джеймс понимал, что это для нее было не менее важно.
Днем каждый удовлетворит свои желания. А вечером, когда оба решат (а так и будет), они предадутся всепоглощающей страсти, охватившей их…
Джеймс и Алекса поужинали при свечах в охотничьем клубе и потанцевали на террасе под луной, возбуждая друг друга и смакуя это возбуждение, пока наконец Алекса, сдавшись, не прошептала с легким дрожащим смешком, что они должны вернуться в коттедж, и немедленно.
Лунный свет, проникавший в комнату сквозь кружевные занавеси, окрасил спальню Алексы в бледные серебристые тона. С другим мужчиной Алекса закрыла бы окна плотными шторами, погрузив комнату в спасительную темноту. Но властный поцелуй Джеймса и опытные руки, раздевавшие ее с такой нежностью, такой осторожностью, заставили ее позабыть о необходимости, как обычно, спрятаться во тьме. Разумеется, Алекса вовсе не стыдилась своего безупречного тела: она прекрасно знала соблазнительную силу своей великолепной высокой груди, изящных бедер, плоского живота и длинных стройных ног.
Алекса просто боялась, что при свете ее глаза могли бы выдать то, что она на самом деле часто чувствовала: досаду, потому что видела затуманенный полученным удовольствием взгляд победителя; разочарование, потому что звенящие колокольчиком трепетные ощущения внутри ее — сладкие, тончайшие звуки, дразнящие и манящие, — терялись в громовых раскатах страсти ее партнера; и, наконец, гнев, потому что любовники, ничего о ней не знавшие — а если бы узнали, то ни за что ее не полюбили бы, — задыхаясь, всякий раз страстно признавались Алексе в любви.
Желание, разбуженное нежными прикосновениями Джеймса, заставило Алексу совершенно забыть о шторах. Джеймс раздевал ее, не торопясь, с восторгом, страстно целуя каждую новую частичку открывавшейся женской красоты. А потом она раздевала Джеймса, так же не спеша и нежно, пока дерзкий горячий язык Джеймса и его напрягшееся тело не дали ей понять, что он стремится к большей близости.
— Ты нужна мне.
— Да, — с тихой радостью прошептала Алекса.
Джеймс пристально вглядывался в отражающие лунный свет глаза и видел в них томный призыв. Алекса же, в свою очередь, читала в его взгляде только желание, но никак не победу. И она слышала в его нежном требовательном шепоте только правду об их страсти и никаких фальшивых признаний в любви. Алекса наконец почувствовала волшебство своих трепетных желаний, потому что теперь они не исчезли перед мгновением самой близости, как это всегда бывало прежде, напротив — ее острые чувственные ощущения были открыты и взлелеяны Джеймсом, проявившим поразительные такт и терпение.
Не сдерживая более дрожь, охватившую его, Джеймс взял в ладони ее лицо и приблизил к своим полыхавшим страстью губам.
Алекса не отступила и встретила его откровенно радостно и чувственно. Их губы и руки скользили по телу друг друга ласково и требовательно, нежно и властно, изнуряя любовников таким трепетным томлением, что обоим казалось, будто они лежат на раскаленном песке под полуденным знойным солнцем. И под этим полыхающим солнцем было дозволено все: самые интимные прикосновения, самые откровенные ласки, самые сокровенные слова, самые страстные стоны и крики…
— Алекса, — прошептал он, когда оба уже находились у порога наслаждения. — Александра.
— Привет! — Джеймс отвел золотистые шелковые волосы Алексы в сторону, потому что хотел снова видеть ее глаза.
— Привет.
— Это было очень приятно, — ласково прошептал он.
— Да.
— Необычно.
— Да, — тихо согласилась Алекса. — Очень необычно. Очень приятно.
«Приятно, — подумала Алекса, внезапно полюбив это слово, прежде всегда казавшееся ей несколько ироническим. — Как вечно советуют мудрые взрослые: если ты не можешь сказать о чем-то: „Приятно“, — лучше промолчи. Наверное, именно поэтому провозглашение чего-нибудь „приятным“ всегда носит оттенок снисхождения и легкой похвалы. Но произнесенное мягким шепотом „приятно“ в устах Джеймса совсем не звучит иронически, тем более снисходительно. Оно звучит и нежно, и как-то по-особенному, и гораздо лучше, чем ложь о любви, обычно выдаваемая мне в неловкие минуты растерянности после занятия любовью. Сейчас же эти мгновения были прекрасны: так естественны, так откровенны, так приятны… пока на лице мужчины не появилось серьезное выражение. О, Джеймс, только не превращай их в обычную банальщину словами ложной любви! Особенно теперь, когда мы оба знаем, что ты в нее не веришь».
— Что? — переспросила Алекса, удивив Джеймса резкостью своего тона.
— Ты знаешь о проблеме, возникающей, когда тебя соблазняют в чужой постели?
— Нет.
— Это то же самое, что твоя проблема на яхте:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
— И теперь будешь расплачиваться долгими часами сомнений, не следовало ли тебе согласиться на его предложение?
— Долгими часами и ноющим от усталости телом. Да, полагаю, что так оно и будет.
— Что ж, тогда я пошел. — Какое-то время Джеймс пристально смотрел на Алексу, затем очень тихо добавил:
— Но у меня остался еще один вопрос.
— Какой? — спросила Алекса, сияющие глаза которой говорили о том, что ей известно, каков этот вопрос, и она сама хотела бы получить на него ответ.
— Вот такой, — прошептал Джеймс, прикасаясь губами к ее губам.
— Ах вот какой! — отвечая на поцелуй, эхом отозвалась Алекса.
Им обоим было интересно, оба они оказались во власти легкого желания, игривого поддразнивания, волнующего предчувствия. Оба знали, что их ждет согревающее возбуждение и очень приятное влечение.
Но никто не предвидел пожара.
Поцелуй сопровождался тихим перешептыванием, но очень скоро мощная горячая волна страстного желания захлестнула обоих… Наконец Джеймс с превеликим трудом оторвался от манящих губ и встретился со взглядом Алексы, в котором читалось удивление и желание — точное отражение состояния Джеймса.
— Ужин заказан на половину девятого, так что я заеду за тобой в восемь часов.
— Уходишь?
— Да. Я поплаваю, а ты сажай свои розы.
— Ты забавляешься мной.
— О нет, Алекса. — Голос Джеймса был спокоен. — Это не так.
Если бы он забавлялся, если бы на ее месте была другая женщина, Джеймс прямо сейчас занялся бы с Алексой любовью, наплевав на все свои планы, да и на ее тоже. Прекрасные изумрудные глаза горели желанием, страстно призывая Джеймса поступить именно так. Но он видел и другое выражение в глазах Алексы — радостный, жадный блеск желания посадить собственный сад, и Джеймс понимал, что это для нее было не менее важно.
Днем каждый удовлетворит свои желания. А вечером, когда оба решат (а так и будет), они предадутся всепоглощающей страсти, охватившей их…
Джеймс и Алекса поужинали при свечах в охотничьем клубе и потанцевали на террасе под луной, возбуждая друг друга и смакуя это возбуждение, пока наконец Алекса, сдавшись, не прошептала с легким дрожащим смешком, что они должны вернуться в коттедж, и немедленно.
Лунный свет, проникавший в комнату сквозь кружевные занавеси, окрасил спальню Алексы в бледные серебристые тона. С другим мужчиной Алекса закрыла бы окна плотными шторами, погрузив комнату в спасительную темноту. Но властный поцелуй Джеймса и опытные руки, раздевавшие ее с такой нежностью, такой осторожностью, заставили ее позабыть о необходимости, как обычно, спрятаться во тьме. Разумеется, Алекса вовсе не стыдилась своего безупречного тела: она прекрасно знала соблазнительную силу своей великолепной высокой груди, изящных бедер, плоского живота и длинных стройных ног.
Алекса просто боялась, что при свете ее глаза могли бы выдать то, что она на самом деле часто чувствовала: досаду, потому что видела затуманенный полученным удовольствием взгляд победителя; разочарование, потому что звенящие колокольчиком трепетные ощущения внутри ее — сладкие, тончайшие звуки, дразнящие и манящие, — терялись в громовых раскатах страсти ее партнера; и, наконец, гнев, потому что любовники, ничего о ней не знавшие — а если бы узнали, то ни за что ее не полюбили бы, — задыхаясь, всякий раз страстно признавались Алексе в любви.
Желание, разбуженное нежными прикосновениями Джеймса, заставило Алексу совершенно забыть о шторах. Джеймс раздевал ее, не торопясь, с восторгом, страстно целуя каждую новую частичку открывавшейся женской красоты. А потом она раздевала Джеймса, так же не спеша и нежно, пока дерзкий горячий язык Джеймса и его напрягшееся тело не дали ей понять, что он стремится к большей близости.
— Ты нужна мне.
— Да, — с тихой радостью прошептала Алекса.
Джеймс пристально вглядывался в отражающие лунный свет глаза и видел в них томный призыв. Алекса же, в свою очередь, читала в его взгляде только желание, но никак не победу. И она слышала в его нежном требовательном шепоте только правду об их страсти и никаких фальшивых признаний в любви. Алекса наконец почувствовала волшебство своих трепетных желаний, потому что теперь они не исчезли перед мгновением самой близости, как это всегда бывало прежде, напротив — ее острые чувственные ощущения были открыты и взлелеяны Джеймсом, проявившим поразительные такт и терпение.
Не сдерживая более дрожь, охватившую его, Джеймс взял в ладони ее лицо и приблизил к своим полыхавшим страстью губам.
Алекса не отступила и встретила его откровенно радостно и чувственно. Их губы и руки скользили по телу друг друга ласково и требовательно, нежно и властно, изнуряя любовников таким трепетным томлением, что обоим казалось, будто они лежат на раскаленном песке под полуденным знойным солнцем. И под этим полыхающим солнцем было дозволено все: самые интимные прикосновения, самые откровенные ласки, самые сокровенные слова, самые страстные стоны и крики…
— Алекса, — прошептал он, когда оба уже находились у порога наслаждения. — Александра.
— Привет! — Джеймс отвел золотистые шелковые волосы Алексы в сторону, потому что хотел снова видеть ее глаза.
— Привет.
— Это было очень приятно, — ласково прошептал он.
— Да.
— Необычно.
— Да, — тихо согласилась Алекса. — Очень необычно. Очень приятно.
«Приятно, — подумала Алекса, внезапно полюбив это слово, прежде всегда казавшееся ей несколько ироническим. — Как вечно советуют мудрые взрослые: если ты не можешь сказать о чем-то: „Приятно“, — лучше промолчи. Наверное, именно поэтому провозглашение чего-нибудь „приятным“ всегда носит оттенок снисхождения и легкой похвалы. Но произнесенное мягким шепотом „приятно“ в устах Джеймса совсем не звучит иронически, тем более снисходительно. Оно звучит и нежно, и как-то по-особенному, и гораздо лучше, чем ложь о любви, обычно выдаваемая мне в неловкие минуты растерянности после занятия любовью. Сейчас же эти мгновения были прекрасны: так естественны, так откровенны, так приятны… пока на лице мужчины не появилось серьезное выражение. О, Джеймс, только не превращай их в обычную банальщину словами ложной любви! Особенно теперь, когда мы оба знаем, что ты в нее не веришь».
— Что? — переспросила Алекса, удивив Джеймса резкостью своего тона.
— Ты знаешь о проблеме, возникающей, когда тебя соблазняют в чужой постели?
— Нет.
— Это то же самое, что твоя проблема на яхте:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111