— Кэтрин помолчала, наконец лицо ее озарила улыбка надежды. — И все-таки не могу дождаться.
— Они любят тебя, — сказал Джеймс убежденно, — так же как и Алекса.
— Ах, я надеюсь на это! Но, Джеймс, я еще не готова сказать ей правду. Когда-нибудь я обязательно признаюсь, но мне надо подождать, пока чувства мои окончательно успокоятся.
Джеймс молча кивнул, полагая, что подождать действительно надо, но не столько из-за Кэтрин, сколько из-за Алексы. Он знал, что любовь старшей сестры к младшей нисколько не изменится, но сейчас Алекса была очень несчастна. Она только что потеряла Роберта, и, хотя правда о Кэтрин вовсе не станет для нее очередной утратой, Джеймс понимал, что Алекса в своем теперешнем состоянии может воспринять новость именно так.
— Я счастлив, что ты решила довериться мне.
— Несмотря на то что тебе казалось, будто ты знаешь, кто я, а теперь вот…
— Я знаю, кто ты, Кэтрин. И всегда знал. Ты — девушка, которую я люблю всем своим сердцем.
— О-о, Джеймс…
Его губы нашли ее губы, как это было уже бесчисленное множество раз за этот снежный зимний день, но сейчас поцелуй Кэтрин был особенным: более нежным, более страстным и глубоким… поцелуй, не омраченный темными тайнами… поцелуй-обещание вечной любви.
— Завтра, дорогая, я верну серьги, — прошептал наконец Джеймс, отстраняясь, потому что их поцелуй неожиданно перерос в нечто большее и явно недостаточное для обоих.
— Ах нет, Джеймс. Я знаю, что не буду носить ожерелье, но с твоими серьгами я никогда не расстанусь.
— Вообще-то они не на каждый день, ты не находишь? — с ласковой иронией заметил Джеймс.
— Увы, — согласилась Кэтрин.
— Думаю, ты могла бы надевать их на концерты.
— Да. Твои серьги для концертов… и для поцелуев… и для занятий любовью, — тихо произнесла Кэтрин. — Давай займемся любовью, Джеймс.
— Ах, Кэтрин, мы только-только открыли для себя… Мне кажется, я мог бы целовать тебя вечность.
— Вечность? Только целовать?
— Нет, — тихо признался Джеймс. — Но…
— У нас есть два драгоценных дня, принадлежащих только нам, и мы любим друг друга. Почему бы нам не провести это время, делясь друг с другом нашей любовью, нашей радостью?
— Почему бы… — эхом повторил Джеймс, улыбнувшись ее прекрасным невинным глазам, таким невинным…
— Я все эти два месяца пила таблетки, — поспешила заверить его Кэтрин, неверно истолковав тень неожиданного беспокойства, набежавшую на лицо любимого.
— Я подумал совсем не об этом. Мне просто не хотелось бы причинять тебе боль, не только сейчас, но и…
— Разве может любовь причинить боль?
И они оба отважно сделали шаг в иное измерение. Мужская энергия Джеймса разбудила в Кэтрин что-то дикое, первобытное, и она пылко откликнулась на его жар, инстинктивно подчиняясь ритму страсти. Властные умелые прикосновения любимого истощали ее силы, сжигающий огонь летел по венам расплавленной ртутью, и Кэтрин, забыв обо всем на свете, окунулась в сладостный мир неподвластных чувств.
Для Кэтрин это было в первый раз, но и Джеймс впервые в жизни был в постели с женщиной, которую полюбил по-настоящему. Они открывали себя друг для друга с чудесной радостью, наслаждаясь каждым новым ощущением, поражаясь сладостному желанию и силе своей любви. Неторопливые, исследующие прикосновения нежных рук и губ Джеймса доводили Кэтрин до сладкой дрожи, и она отдавала ему себя всю, без остатка — самое драгоценное, что она могла ему преподнести, — не скрывая своего желания, не пряча белоснежного тела, не стесняясь открыть любимому всю страстность своего влечения.
Когда оба приблизились к вершине блаженства, когда настало мгновение вместе разделить все, что они могли друг другу дать, на лице Джеймса мелькнула легкая тень. Кэтрин встретила это беспокойство открытой улыбкой, тело ее выгнулось навстречу любимому, призывая и притягивая к себе.
— Я люблю тебя, Кэтрин, — прошептал Джеймс. «Ах, я не хочу причинить тебе боль».
— Я люблю тебя, Джеймс. «Как может наша любовь причинить мне боль?»
Боли не было. Совсем не было — лишь удивительный резкий жар, который быстро, почти мгновенно забылся, потому что они превратились в единое целое, они стали близки как никогда, и в этом смятении тел, в этой духовной близости заключалось величайшее из чудес.
Бесконечное мгновение без движения, без слов, без дыхания. Они просто смотрели друг другу в глаза в немом, благоговейном восторге, и взгляды их красноречивее любых слов говорили о бесподобном наслаждении.
Наконец они снова заговорили самым нежным шепотом любви… Но вскоре у Джеймса и Кэтрин отчаянно перехватило дыхание, и их захлестнуло страстное восторженное желание обладать друг другом.
В течение двух дней и ночей они занимались любовью и строили великолепные планы, разбирая график турне Кэтрин, город за городом: где будут обедать, какие достопримечательности увидят, где будут гулять. Кэтрин казалось, что Джеймс намерен побывать во всех городах, где состоятся ее выступления, встречаясь с ней каждую неделю. И когда сказала ему об этом, немного дразня и в то же время очень надеясь, что так оно и будет, Джеймс пообещал подстроить переговоры под ее концерты и даже предложил:
— Не исключено, что я вообще брошу работу и стану просто одним из почитателей Кэтрин Тейлор.
— Это было бы великолепно!
— Да, но как почитатель я жажду услышать твою игру. Ведь в тот единственный раз в Инвернессе мне показалось, что мое присутствие смутило тебя.
— О да, так оно и было.
— А теперь?
— Не знаю. Может, попробуем?
Кэтрин сыграла Сонату до-мажор Моцарта — одно из произведений, которое она хотела исполнить на новогоднем вечере в Сан-Франциско. И только сейчас Джеймс осознал грандиозность таланта Кэтрин. Он понял, что это — дар, дар, которым Кэтрин щедро делилась со всеми, магически приглашая совершить с ней волшебное путешествие в мир обожаемых ею звуков и чувств.
Сейчас это дивное путешествие с Кэтрин совершал Джеймс: сначала волны чарующих звуков несли их к надежде, затем движение ускорилось, устремляясь в огромный водопад, с которым они сорвались в неожиданную заводь печали, и вдруг снова взлетели, танцуя, ликуя, захлебываясь радостью и…
И вдруг потрясающие видения.
— Ах, Кэтрин, — грустно прошептал Джеймс, — ты снова смущаешься того, что я тебя слушаю.
— Думаю, с этим я смогу справиться в концертном зале, заполненном сотнями слушателей. Но сегодня, Джеймс, когда я играю, а ты сидишь так близко… мне кажется, что я не на своем месте.
— Тогда иди ко мне, любовь моя.
Кэтрин бросилась в объятия Джеймса и внезапно сделала для себя грандиозное открытие: впервые она предпочла Джеймса своей музыке… Кэтрин вдруг поняла — без капли сомнения и страха, — что случись ей выбирать между музыкой и любовью, она выберет Джеймса… и так будет всегда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
— Они любят тебя, — сказал Джеймс убежденно, — так же как и Алекса.
— Ах, я надеюсь на это! Но, Джеймс, я еще не готова сказать ей правду. Когда-нибудь я обязательно признаюсь, но мне надо подождать, пока чувства мои окончательно успокоятся.
Джеймс молча кивнул, полагая, что подождать действительно надо, но не столько из-за Кэтрин, сколько из-за Алексы. Он знал, что любовь старшей сестры к младшей нисколько не изменится, но сейчас Алекса была очень несчастна. Она только что потеряла Роберта, и, хотя правда о Кэтрин вовсе не станет для нее очередной утратой, Джеймс понимал, что Алекса в своем теперешнем состоянии может воспринять новость именно так.
— Я счастлив, что ты решила довериться мне.
— Несмотря на то что тебе казалось, будто ты знаешь, кто я, а теперь вот…
— Я знаю, кто ты, Кэтрин. И всегда знал. Ты — девушка, которую я люблю всем своим сердцем.
— О-о, Джеймс…
Его губы нашли ее губы, как это было уже бесчисленное множество раз за этот снежный зимний день, но сейчас поцелуй Кэтрин был особенным: более нежным, более страстным и глубоким… поцелуй, не омраченный темными тайнами… поцелуй-обещание вечной любви.
— Завтра, дорогая, я верну серьги, — прошептал наконец Джеймс, отстраняясь, потому что их поцелуй неожиданно перерос в нечто большее и явно недостаточное для обоих.
— Ах нет, Джеймс. Я знаю, что не буду носить ожерелье, но с твоими серьгами я никогда не расстанусь.
— Вообще-то они не на каждый день, ты не находишь? — с ласковой иронией заметил Джеймс.
— Увы, — согласилась Кэтрин.
— Думаю, ты могла бы надевать их на концерты.
— Да. Твои серьги для концертов… и для поцелуев… и для занятий любовью, — тихо произнесла Кэтрин. — Давай займемся любовью, Джеймс.
— Ах, Кэтрин, мы только-только открыли для себя… Мне кажется, я мог бы целовать тебя вечность.
— Вечность? Только целовать?
— Нет, — тихо признался Джеймс. — Но…
— У нас есть два драгоценных дня, принадлежащих только нам, и мы любим друг друга. Почему бы нам не провести это время, делясь друг с другом нашей любовью, нашей радостью?
— Почему бы… — эхом повторил Джеймс, улыбнувшись ее прекрасным невинным глазам, таким невинным…
— Я все эти два месяца пила таблетки, — поспешила заверить его Кэтрин, неверно истолковав тень неожиданного беспокойства, набежавшую на лицо любимого.
— Я подумал совсем не об этом. Мне просто не хотелось бы причинять тебе боль, не только сейчас, но и…
— Разве может любовь причинить боль?
И они оба отважно сделали шаг в иное измерение. Мужская энергия Джеймса разбудила в Кэтрин что-то дикое, первобытное, и она пылко откликнулась на его жар, инстинктивно подчиняясь ритму страсти. Властные умелые прикосновения любимого истощали ее силы, сжигающий огонь летел по венам расплавленной ртутью, и Кэтрин, забыв обо всем на свете, окунулась в сладостный мир неподвластных чувств.
Для Кэтрин это было в первый раз, но и Джеймс впервые в жизни был в постели с женщиной, которую полюбил по-настоящему. Они открывали себя друг для друга с чудесной радостью, наслаждаясь каждым новым ощущением, поражаясь сладостному желанию и силе своей любви. Неторопливые, исследующие прикосновения нежных рук и губ Джеймса доводили Кэтрин до сладкой дрожи, и она отдавала ему себя всю, без остатка — самое драгоценное, что она могла ему преподнести, — не скрывая своего желания, не пряча белоснежного тела, не стесняясь открыть любимому всю страстность своего влечения.
Когда оба приблизились к вершине блаженства, когда настало мгновение вместе разделить все, что они могли друг другу дать, на лице Джеймса мелькнула легкая тень. Кэтрин встретила это беспокойство открытой улыбкой, тело ее выгнулось навстречу любимому, призывая и притягивая к себе.
— Я люблю тебя, Кэтрин, — прошептал Джеймс. «Ах, я не хочу причинить тебе боль».
— Я люблю тебя, Джеймс. «Как может наша любовь причинить мне боль?»
Боли не было. Совсем не было — лишь удивительный резкий жар, который быстро, почти мгновенно забылся, потому что они превратились в единое целое, они стали близки как никогда, и в этом смятении тел, в этой духовной близости заключалось величайшее из чудес.
Бесконечное мгновение без движения, без слов, без дыхания. Они просто смотрели друг другу в глаза в немом, благоговейном восторге, и взгляды их красноречивее любых слов говорили о бесподобном наслаждении.
Наконец они снова заговорили самым нежным шепотом любви… Но вскоре у Джеймса и Кэтрин отчаянно перехватило дыхание, и их захлестнуло страстное восторженное желание обладать друг другом.
В течение двух дней и ночей они занимались любовью и строили великолепные планы, разбирая график турне Кэтрин, город за городом: где будут обедать, какие достопримечательности увидят, где будут гулять. Кэтрин казалось, что Джеймс намерен побывать во всех городах, где состоятся ее выступления, встречаясь с ней каждую неделю. И когда сказала ему об этом, немного дразня и в то же время очень надеясь, что так оно и будет, Джеймс пообещал подстроить переговоры под ее концерты и даже предложил:
— Не исключено, что я вообще брошу работу и стану просто одним из почитателей Кэтрин Тейлор.
— Это было бы великолепно!
— Да, но как почитатель я жажду услышать твою игру. Ведь в тот единственный раз в Инвернессе мне показалось, что мое присутствие смутило тебя.
— О да, так оно и было.
— А теперь?
— Не знаю. Может, попробуем?
Кэтрин сыграла Сонату до-мажор Моцарта — одно из произведений, которое она хотела исполнить на новогоднем вечере в Сан-Франциско. И только сейчас Джеймс осознал грандиозность таланта Кэтрин. Он понял, что это — дар, дар, которым Кэтрин щедро делилась со всеми, магически приглашая совершить с ней волшебное путешествие в мир обожаемых ею звуков и чувств.
Сейчас это дивное путешествие с Кэтрин совершал Джеймс: сначала волны чарующих звуков несли их к надежде, затем движение ускорилось, устремляясь в огромный водопад, с которым они сорвались в неожиданную заводь печали, и вдруг снова взлетели, танцуя, ликуя, захлебываясь радостью и…
И вдруг потрясающие видения.
— Ах, Кэтрин, — грустно прошептал Джеймс, — ты снова смущаешься того, что я тебя слушаю.
— Думаю, с этим я смогу справиться в концертном зале, заполненном сотнями слушателей. Но сегодня, Джеймс, когда я играю, а ты сидишь так близко… мне кажется, что я не на своем месте.
— Тогда иди ко мне, любовь моя.
Кэтрин бросилась в объятия Джеймса и внезапно сделала для себя грандиозное открытие: впервые она предпочла Джеймса своей музыке… Кэтрин вдруг поняла — без капли сомнения и страха, — что случись ей выбирать между музыкой и любовью, она выберет Джеймса… и так будет всегда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111