Если ты нарушил данную мне клятву, Роберт…
— Я сдержал свое обещание, Хилари. Меня никто не ждет.
— Но тогда…
— Прекрати, — приказал Роберт, заставив вдруг потрясенную Хилари замолчать. — Смирись, просто благородно смирись. Я уверен, что ты предпочтешь оформить документы о разводе, и это меня устраивает, только, прошу тебя, не затягивай. Я, разумеется, ни на что не претендую. — «За исключением своей свободы, — подумал Роберт. — С этой самой минуты». — Прощай.
— Роберт! — в отчаянии крикнула Хилари, но он ушел, бросился вон с единственным желанием — быть от нее подальше.
И все из-за Алексы. Алекса ушла из его жизни, но Роберт все же предпочел остаться в одиночестве, только с воспоминаниями о своей потерянной любви, лишь бы не находиться больше ни минуты с Хилари.
— Как я тебя ненавижу, Алекса! — прошипела она и швырнула через комнату хрустальный графин, разбив им на тысячу острых сверкающих кусочков роскошное антикварное зеркало. — Как же я тебя ненавижу!
Роберт не мог успокоиться до того момента, пока самолет наконец не оторвался от взлетной полосы далласского аэропорта. Только тогда он вздохнул с облегчением и удивился тому, что с самого декабря не дышал свободной грудью.
Золотое обручальное кольцо Роберта сверкало в ярких лучах майского солнца, струившихся в иллюминатор. Макаллистер смотрел на кольцо так, словно видел его впервые. Только сейчас поняв, что за все время, которое провел вместе с Алексой, он ни разу не вспомнил о кольце, поскольку уже давно оно было для Роберта ничего не значащим ювелирным изделием, а не символом любви и верности.
Но обращала ли внимание на кольцо Алекса? Может быть, следовало снимать кольцо в те ночи, которые они проводили вместе? Роберт запретил себе задавать эти вопросы, ведь они были связаны с Алексой, которой в действительности никогда не существовало — очаровательной, беззащитной женщины, которую он так страстно любил. Настоящую же Алексу — умную, самоуверенную женщину, просто игравшую с Робертом, его обручальное кольцо нисколько не беспокоило. Более того, той настоящей Алексе, очевидно, доставляло удовольствие видеть это кольцо на руке, ласкавшей ее, — золотой символ торжества Алексы над Хилари.
Роберт снял кольцо с пальца и заставил свои мысли вернуться из прошлого и устремиться в будущее… к своей столь желанной свободе и уединенности… к работе, в которую он так сильно верил… и к замечательной радости, которая скоро появится в его жизни. Скоро, очень скоро Бринн наконец усыновит чье-то дитя.
Мягкая улыбка, тронувшая лицо Роберта в ожидании этой великой радости, помрачнела от вкравшегося беспокойства. Джеймс заверил их всех, что решение матери твердо и что у нее не будет возможности разыскать усыновленного ребенка, но все же…
«Все будет хорошо, — твердо решил Роберт. — Должно быть. Бринн достаточно настрадалась из-за потерь. Как и все мы».
— Алекса? — Джеймс постучал в дверь ванной комнаты.
Было два часа ночи, но не свет и не шум льющейся воды разбудили Джеймса, спавшего в своей комнате через две обширные спальни от апартаментов Алексы. Из сна его вырвали страшные ночные кошмары, постоянно преследовавшие его с декабря, исключая единственную волшебную ночь, когда они были смыты любовью Кэтрин. Выглянув в окно своей спальни, Джеймс увидел свет, струившийся из окна комнаты Алексы. Вероятно, у нее бессонница. Может быть, Алекса будет не против сыграть партию в триктрак?
— Джеймс? Я выйду через минуту. Я уже позвонила доктору Лоутону. Он встретит нас в больнице.
— У тебя началось?
— Вполне естественная вещь. — Алекса открыла дверь ванной. — Ну, как я тебе? Доктор Лоутон сказал, что эта краска смоется после шести ванн, она безопасна и является прекрасной маскировкой, тебе так не кажется? У меня есть очки в роговой оправе для тебя: ты в них будешь похож на ученого. Джеймс?
Джеймс был не в силах вымолвить ни слова: он просто остолбенел, увидев черные, как вороново крыло, еще влажные волосы, черные брови и ресницы и… сапфирово-голубые глаза — результат применения контактных линз.
— Я тоже никогда прежде по-настоящему не замечала нашего сходства, — спокойно сказала Алекса, заметив изумленное выражение лица Джеймса, полагавшего, что перед ним стоит Кэтрин.
Действительно, взглянув в зеркало, она очень ясно увидела в нем младшую сестру. Да, она словно увидела Кэтрин, отношениям с которой импульсивное решение Алексы поделиться своим секретом нанесло такой непоправимый ущерб.
— И я не замечал, — выдавил из себя наконец Джеймс.
Он-то прекрасно знал, что у сестер Тейлор, за исключением выражения решительности на лице, не могло быть никакого сходства. Его никогда и не было, до сегодняшней ночи. Этой ночью Алекса выглядела совершенно как Кэтрин, и у Джеймса появилось жутковатое ощущение, что в больницу он везет не Алексу, а Кэтрин, которая родит ребенка и откажется от него…
— Так что, едем? — спокойно спросила Алекса. — Между прочим, мы с тобой — Смиты, Джеймс и Джульетта.
Они не обсуждали роль Стерлинга, которая заключалась лишь в том, что он проводит Алексу в больницу, а потом отвезет ребенка Бринн и Стивену в Ричмонд. Но так же, как он поступил в декабре, когда Алекса в нем нуждалась, так и сейчас Джеймс взял ее под руку и никуда от себя не отпускал. Как и в декабре, в определенный момент этой ночи пальцы Алексы впились глубоко в ладонь Джеймса. Но он этого даже не заметил. Этой ночью Джеймс стал свидетелем чуда — чуда, о котором так часто рассказывала его мать, и всякий раз с величайшим благоговением.
— Здоровая девочка, — спокойно объявил доктор Лоутон, как только ребенок появился на свет.
Доктор и Алекса заранее договорились, что он сообщит ей пол и состояние здоровья новорожденного и ничего более.
— Прекрасная девочка! — с энтузиазмом подхватила сестра-ассистентка.
Доктор Лоутон слегка поморщился при ее словах. Он не сказал сестре, что ребенок будет усыновлен, поскольку не хотел, чтобы на Алексу было обращено особое внимание. Несмотря на то что Алекса была совершенно неузнаваема, да и Джеймс весьма изменился благодаря роговым очкам.
Младенец заплакал, объявляя о том, что его путешествие из теплого мира, где он прожил девять месяцев, благополучно завершилось. Наряду с объявлением в крике малышки содержался и вопрос: где то, другое, успокаивающее сердцебиение, так хорошо ей знакомое?
— Можно мне посмотреть на нее? — робко спросила Алекса.
— Конечно, — радушно откликнулась сестра. — Дайте только мне ее приготовить.
Несколько минут спустя девочка, чистенькая и сухая, завернутая в теплую пеленку, было бережно передана в материнские руки. Глядя на дрожащие пальцы Алексы, несмело прикасавшиеся к пухлым щечкам дочери, видя искреннюю любовь, от которой Алекса так решительно собиралась отказаться, Джеймс с трудом принялся подбирать очень непростые слова, которые ему предстояло сказать Бринн, Стивену и Роберту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
— Я сдержал свое обещание, Хилари. Меня никто не ждет.
— Но тогда…
— Прекрати, — приказал Роберт, заставив вдруг потрясенную Хилари замолчать. — Смирись, просто благородно смирись. Я уверен, что ты предпочтешь оформить документы о разводе, и это меня устраивает, только, прошу тебя, не затягивай. Я, разумеется, ни на что не претендую. — «За исключением своей свободы, — подумал Роберт. — С этой самой минуты». — Прощай.
— Роберт! — в отчаянии крикнула Хилари, но он ушел, бросился вон с единственным желанием — быть от нее подальше.
И все из-за Алексы. Алекса ушла из его жизни, но Роберт все же предпочел остаться в одиночестве, только с воспоминаниями о своей потерянной любви, лишь бы не находиться больше ни минуты с Хилари.
— Как я тебя ненавижу, Алекса! — прошипела она и швырнула через комнату хрустальный графин, разбив им на тысячу острых сверкающих кусочков роскошное антикварное зеркало. — Как же я тебя ненавижу!
Роберт не мог успокоиться до того момента, пока самолет наконец не оторвался от взлетной полосы далласского аэропорта. Только тогда он вздохнул с облегчением и удивился тому, что с самого декабря не дышал свободной грудью.
Золотое обручальное кольцо Роберта сверкало в ярких лучах майского солнца, струившихся в иллюминатор. Макаллистер смотрел на кольцо так, словно видел его впервые. Только сейчас поняв, что за все время, которое провел вместе с Алексой, он ни разу не вспомнил о кольце, поскольку уже давно оно было для Роберта ничего не значащим ювелирным изделием, а не символом любви и верности.
Но обращала ли внимание на кольцо Алекса? Может быть, следовало снимать кольцо в те ночи, которые они проводили вместе? Роберт запретил себе задавать эти вопросы, ведь они были связаны с Алексой, которой в действительности никогда не существовало — очаровательной, беззащитной женщины, которую он так страстно любил. Настоящую же Алексу — умную, самоуверенную женщину, просто игравшую с Робертом, его обручальное кольцо нисколько не беспокоило. Более того, той настоящей Алексе, очевидно, доставляло удовольствие видеть это кольцо на руке, ласкавшей ее, — золотой символ торжества Алексы над Хилари.
Роберт снял кольцо с пальца и заставил свои мысли вернуться из прошлого и устремиться в будущее… к своей столь желанной свободе и уединенности… к работе, в которую он так сильно верил… и к замечательной радости, которая скоро появится в его жизни. Скоро, очень скоро Бринн наконец усыновит чье-то дитя.
Мягкая улыбка, тронувшая лицо Роберта в ожидании этой великой радости, помрачнела от вкравшегося беспокойства. Джеймс заверил их всех, что решение матери твердо и что у нее не будет возможности разыскать усыновленного ребенка, но все же…
«Все будет хорошо, — твердо решил Роберт. — Должно быть. Бринн достаточно настрадалась из-за потерь. Как и все мы».
— Алекса? — Джеймс постучал в дверь ванной комнаты.
Было два часа ночи, но не свет и не шум льющейся воды разбудили Джеймса, спавшего в своей комнате через две обширные спальни от апартаментов Алексы. Из сна его вырвали страшные ночные кошмары, постоянно преследовавшие его с декабря, исключая единственную волшебную ночь, когда они были смыты любовью Кэтрин. Выглянув в окно своей спальни, Джеймс увидел свет, струившийся из окна комнаты Алексы. Вероятно, у нее бессонница. Может быть, Алекса будет не против сыграть партию в триктрак?
— Джеймс? Я выйду через минуту. Я уже позвонила доктору Лоутону. Он встретит нас в больнице.
— У тебя началось?
— Вполне естественная вещь. — Алекса открыла дверь ванной. — Ну, как я тебе? Доктор Лоутон сказал, что эта краска смоется после шести ванн, она безопасна и является прекрасной маскировкой, тебе так не кажется? У меня есть очки в роговой оправе для тебя: ты в них будешь похож на ученого. Джеймс?
Джеймс был не в силах вымолвить ни слова: он просто остолбенел, увидев черные, как вороново крыло, еще влажные волосы, черные брови и ресницы и… сапфирово-голубые глаза — результат применения контактных линз.
— Я тоже никогда прежде по-настоящему не замечала нашего сходства, — спокойно сказала Алекса, заметив изумленное выражение лица Джеймса, полагавшего, что перед ним стоит Кэтрин.
Действительно, взглянув в зеркало, она очень ясно увидела в нем младшую сестру. Да, она словно увидела Кэтрин, отношениям с которой импульсивное решение Алексы поделиться своим секретом нанесло такой непоправимый ущерб.
— И я не замечал, — выдавил из себя наконец Джеймс.
Он-то прекрасно знал, что у сестер Тейлор, за исключением выражения решительности на лице, не могло быть никакого сходства. Его никогда и не было, до сегодняшней ночи. Этой ночью Алекса выглядела совершенно как Кэтрин, и у Джеймса появилось жутковатое ощущение, что в больницу он везет не Алексу, а Кэтрин, которая родит ребенка и откажется от него…
— Так что, едем? — спокойно спросила Алекса. — Между прочим, мы с тобой — Смиты, Джеймс и Джульетта.
Они не обсуждали роль Стерлинга, которая заключалась лишь в том, что он проводит Алексу в больницу, а потом отвезет ребенка Бринн и Стивену в Ричмонд. Но так же, как он поступил в декабре, когда Алекса в нем нуждалась, так и сейчас Джеймс взял ее под руку и никуда от себя не отпускал. Как и в декабре, в определенный момент этой ночи пальцы Алексы впились глубоко в ладонь Джеймса. Но он этого даже не заметил. Этой ночью Джеймс стал свидетелем чуда — чуда, о котором так часто рассказывала его мать, и всякий раз с величайшим благоговением.
— Здоровая девочка, — спокойно объявил доктор Лоутон, как только ребенок появился на свет.
Доктор и Алекса заранее договорились, что он сообщит ей пол и состояние здоровья новорожденного и ничего более.
— Прекрасная девочка! — с энтузиазмом подхватила сестра-ассистентка.
Доктор Лоутон слегка поморщился при ее словах. Он не сказал сестре, что ребенок будет усыновлен, поскольку не хотел, чтобы на Алексу было обращено особое внимание. Несмотря на то что Алекса была совершенно неузнаваема, да и Джеймс весьма изменился благодаря роговым очкам.
Младенец заплакал, объявляя о том, что его путешествие из теплого мира, где он прожил девять месяцев, благополучно завершилось. Наряду с объявлением в крике малышки содержался и вопрос: где то, другое, успокаивающее сердцебиение, так хорошо ей знакомое?
— Можно мне посмотреть на нее? — робко спросила Алекса.
— Конечно, — радушно откликнулась сестра. — Дайте только мне ее приготовить.
Несколько минут спустя девочка, чистенькая и сухая, завернутая в теплую пеленку, было бережно передана в материнские руки. Глядя на дрожащие пальцы Алексы, несмело прикасавшиеся к пухлым щечкам дочери, видя искреннюю любовь, от которой Алекса так решительно собиралась отказаться, Джеймс с трудом принялся подбирать очень непростые слова, которые ему предстояло сказать Бринн, Стивену и Роберту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111