— Вот ты нас, казаков, шарпальниками назвал, князь-боярин! — настойчиво продолжал Иван. — Мы разумеем, что во гневе сказал, не возьмем твое слово в обиду. И ты не возьми в обиду моего противного слова: как ты хочешь, а мы с запорожцами братья! Не можем глядеть на их беды молча. Спроси у каждого казака, хоть Корнилу Яковлевича спроси.
— Так, князь-боярин! Верно сказал атаман! — закричали казаки.
Но Корнила смолчал.
Долгорукий, натянув узду, сжал кулаки и метнул на казаков ненавидящий взгляд. Конь заплясал под боярином, и с удил на сапог Ивана капнула белая пена. Но Иван не сдвинулся с места. Он встретился взглядом с братом и, заметив волнение Степана, неприметно и молча погрозил бровями, остерегая его от вмешательства.
— И еще, уж дозволь мне сказать ото всех донских казаков, князь-боярин Юрий Олексич! — твердо продолжал он. — Почитаем мы, все казаки, твое воеводское мужество, ратный ум и искусность. Под началом твоим с врагами сражаться всегда рады. Никто не хотел бы лучшего воеводы. А ныне нам слышно, что покоряешься ты Афанасию Ордын-Нащокину, а тот будто совесть латинцам продал… Всем польским панам он друг и приятель. Страшится, что украинские хлопы побьют шляхетство, затем и надумал, спасая панов, разодрать Украину. За то ли весь русский народ обливался кровью?! Затем ли панов мы до самой Варшавы гнали? За Украину нас звал государь на войну, за братскую правду!
— Что брешешь! — прикрикнул боярин. — Как смеешь ты царских послов судить, мужичище!
Но Иван не смутился вспышкой боярского гнева. Полный мужественного достоинства и спокойной уверенности, стоял он перед Долгоруким.
— Ведь как вы ни хороните концы, а все равно слышно в народе, что судят послы не по-божьи. Ведь слышит народ, что хотят они надвое разодрать Украину, — решительно продолжал Иван. — Обидно и горько то запорожцам. Никак они в том не смирятся. А нам стоять тошно, боярин. Не устоим, когда на глазах у нас казаков терзают…
— Изменничаешь! — прошипел боярин, сжимая плетку в руке. — Твое ли мужицкое дело судить о посольских спорах?! Когда то бывало?!
— В том нет измены, боярин, — глядя ему в глаза, твердо сказал Иван. — Пошли нас драться, и головы сложим до одного… А ныне войны нет и свежие казаки пришли с Дона. Пусть Корнила Яковлич, по обычаю, сменит нас. Ты нас отпустил бы, князь воевода! А надо будет с ружьем встать — зови, и тотчас прискочим назад!
— Разбаловал я тебя, атаман: долго слушал, — ответил боярин. — Ни одного мужика во всю жизнь столь долго не слушал!
— Спасибо, боярин! — с прежним достоинством вставил Иван.
— Теперь помолчи, — оборвал Долгорукий. — Мой воеводский указ — тут стоять, где стоите! Покуда на вас никто не напал, драки не затевать с королевским войском. А буде еще затеете драку — и оправданий слушать не стану, казню! Вы государю холопы и слова без воли моей не смеете молвить, не то что лезть в битву.
При слове «холопы» среди казаков прошел ропот. Но Долгорукий больше уже никого не слушал, он считал, что и так оказал им большую честь и унизил перед ними свое боярство. Сказав последнее слово и повернув коня, он, не прощаясь, умчался со своей дворянскою свитой. Только Корнила остался и тяжело соскочил с седла.
— Теперь я скажу, дети! — отечески произнес он. — Срамите вы все казачество непокорством. Ведь эко наплел боярину слов-то постыдных. Не атаман — пустобрех! И так я насилу отговорил воевод. Уперлись на том, чтоб тебя казнить за раздоры с Польшей.
— Не Иван налетел на панов. Я с ними в драку вечор ввязался. Ивана и не было с нами! — вмешался Степан. — А станут паны сами лезть — и опять никакой боярин нас не удержит!
— Мятежникам в войске милости нет, — будто не слыша его, продолжал Корнила. — Еще станете Дону с Москвой раздоры чинить — и забудете к Дону дорогу. Войско судить вас будет, и Войско Донское само вас казнит.
— В Запороги уйдем! — крикнул Сергей Кривой.
— Ступай от нас, панский заступник, латинец! — подступив к Корниле, со злостью воскликнул товарищ Стеньки, Митяй Еремеев. — На Дон придем, полетишь к чертям с атаманства!
— Холопов каких боярам нашли! Корнила — холоп! — слышались крики.
— Уходи, Корней Яковлич, не горячи казаков, — спокойно и резко добавил Иван. — Много на Дон дорог, и мы ни одной не забудем. Нет над Доном бояр, и ты не боярин. Хозяева Дона — мы, казаки. Придем домой, то рассудим, кто прав. Посмотрим, кого казаки оберут в атаманы всего Войска!
— Казаки, сидайте по коням. На Дон! — крикнул кто-то в толпе.
— По коням! — громовым голосом подхватил Степан.
— Крестник, Степанка! Смотри береги башку. Потеряешь — назад не воротишь! — с угрозой остановил Корнила.
— А вы, казаки, помолчите, коль старшие спорят, — твердо сказал Иван, обратившись ко всем остальным. — Слышь, Корней Яковлич, — продолжал он, — нам не стоять тут без дела. Ты понизовских привел казаков, и нечего тебе зря увиваться боярским хвостом. Сменяй наши станицы, как повелось от дедов, а мы подадимся к домам. То и сказ!
— Никто без меня отсель не уйдет, и раньше меня на Дону никому не бывать! Покончим войну — и воротимся вместе! — заключил Корнила, круто поворотился, тяжко взвалился в седло и ускакал вдогонку воеводам.

Иван Тимофеевич ехал впереди полуторатысячного войска, которое уходило на Дон. Он понимал, что сделал отчаянный шаг, и теперь или он одолеет, или будет смят и расплющен… Только бы поспеть да кликнуть клич, разослать еще с дороги гонцов по станицам, чтобы звали всех поспешить в Черкасск для избрания новой старшины.
«Нагрянуть, поставить у войсковой избы свое знамя, собрать круг, свернуть богачевскую понизовую знать, а потом сесть там войсковым атаманом и наладить во всем прямой старинный казацкий уклад, да чтобы его никто не посмел нарушить. Соединить воедино всех казаков — от Буга до Яика», — думал Иван.
Старые донские верховики хорошо понимали, что домовитые легко не дадутся. Знали, что трудной будет борьба. Но захватить казацкий Дон в свои руки было давнишней мечтой верховых, не хватало только смелого, сильного вожака. И вот он нашелся в лице Ивана. Многие из них понимали, что, может быть, не обойдется даже без крови. Но и к этому они были готовы.
Молодежь не умела видеть так далеко. Она гордилась своим решительным и смелым атаманом, гордилась собою, своей непокорностью боярскому покрику Долгорукого и неустрашимостью перед угрозами воеводского подголоска Корнилы.
Удалые и озорные песни молодежи звенели весь день по пути над полями, лугами, рощами и перелесками.
Казаки не останавливались весь день. Только один час дал им Иван покормить коней на заливном лугу возле берега какой-то небольшой речки, и снова пустились они в путь, не уставая возбужденно вспоминать вчерашний приезд воевод и Корнилы и издеваться над войсковым атаманом и его угрозами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152