— Да баре отколь? Где дворяне?! Кто пашет, тот пашней владает — вот правда в чем! — возражал Сергей. — Эх, Стяпан, а я думал тебя в атаманы ладить. Корней, слышь, на нас из Черкасска хочет ударить. А мы сами — сила. Попробуй нас тронь! Я перво всего пять десятков привел мужиков, а ныне нас тут сотни с три — целый табор стоит за станицей. А драка за пашню пойдет — и еще набегут…
— Башку тебе ссечь за экий мятеж на казацкую волю! — неожиданно заключил Степан, поразив Сергея.
— Ды, Стяпанка, а как же им жить?! В боярщину, что ль, ворочаться?! — рассеянно возразил Сергей. — Мне-то что — для себя, что ли, пашня?! Мне хлебное жалованье дают, я и сыт… На новых прибеглых глядеть — берет жалость. Им хоть в турщину впрямь продаваться приходит!..
— А дедам что — слаще жилось?! — уперся Степан. — Слышь, Серега, не то ты надумал. Побьют казаки мужиков. Народ все оружный, к сечам свычны. На три сотни мужиков пять десятков казаков довольно — как овечек, порежут. А пушки поставят — и пуще. Как пушечной дробью пальнут — тут и пой «аминь». Я иное умыслил, — понизив голос, таинственно сообщил Степан.
— Чего ж ты умыслил? — недоверчиво спросил Сергей.
— Казацким обычаем хлеб добывать: не сошкой, а саблей, — сказал Степан. — Клич кликнуть — идти на Азов, покорить азовцев, да выбраться к морю, да сесть по Кубани… А знаешь — что морем владать?! Москва не владает морем, а мы его завоюем! В туретчину хочешь — плыви, хошь — к армянам, хошь — к кизилбашцам, хошь — в Индию… Всюду открытый торг. А Дон — за спиной. На колени Корнилу поставим!
— Стяпан Тимофеич… Ну, хошь сотен пять наберешь мужиков, а пушечной дробью как шаркнут с азовской твердыни, тогда куды деться? — ехидно спросил Кривой. а
— Поймал ты меня, Серега, как птаху в сети! — насмешливо сказал Разин. — На пашню к тебе одни мужики набегут, а кликни клич с саблей идти на азовцев — сколь казаков сберется?! — пояснил он. — Весь Дон за собой возметем!
Сергей призадумался.
— А когда казаки сойдутся, ты атаманом станешь? — спросил он.
— Чего же не стать!
— Слышь, Стяпанка, идем сейчас к мужикам! — вскочил со скамьи и нетерпеливо потянул Степана Сергей.
— Блажишь! Сам полезу, что ль, в атаманы?! Обычай казацкий знаешь: когда оберут, тогда и пойду… — возразил Разин.
Сергей покачал головой.
— Без дела лежат мужики, Стяпан. В руках у них зуд. Не станешь ты атаманом — поставят меня. Я не стану — своих оберут, а стоять уж не могут!.. Пока в одиночку бродили аль малой толпишкой, то долго еще бы терпели, а ныне, как вместе сошлись, распалили друг друга, и мочи больше не стало терпеть… Им ныне без дела нельзя… Скажи на Азов — на Азов полезут, Москву воевать позовешь — все одно, на Москву!
Степан в ответ неожиданно громко засмеялся.
— Алеша! Отпустишь меня с мужиками Москву воевать?!
Разин представил себя предводителем кучки оборванцев и не мог удержаться от смеха.
Сергей обиженно встал и шагнул к порогу.
— Эх, Стяпан, мужиков ты не знаешь! Ты мыслишь: казаки — то сила. А ты поглядел бы!..
Степан остановил его.
— Слышь, Серега, вели им идти по станицам да в самый Черкасск, по базарам толкаться да звать на Азов. Поглядим. Коль пойдут казаки к нам в станицу, то быть и походу, станем готовить челны. А одних мужиков подымать — то не дело.

Голытьба зашумела. Слух о том, что в Зимовейской станице собирается войско в поход на Азов, пролетел по Дону. К станице со всех сторон потекли казаки. Домовитые люди сюда не шли, зато тянулась голытьба и отчаянные головы, у кого — ни кола ни двора, только сабля да шашка.
Они заходили в станичную избу, спрашивали атамана. Станичная старшина говорила, что их обманули, что похода никто не собирает, но отогнать пришельцев уже не могла. Табор стоял за станицей, в снежной степи над Доном. В землянках, как в давнее время при атамане Иване Тимофеевиче, снова лежала без дела великая рать голодных и безоружных людей. Бросив шапку и скинув обутки, валился тут же казак, возле других, и расспрашивал о предстоящем походе. И уже находились такие, кто мог рассказать, сколько пушек готовят казаки, сколько куплено пороху и свинцу, говорили, что с тысячу запорожцев идут на подмогу и с ними идет донской атаман, который бывал уже в Азове и знает его снаряды и стены…
Войсковая изба волновалась: Москва не хотела сейчас воевать с Азовом. Если начнется драка, то царь и бояре будут опять недовольны, снова начнутся задержки в получке хлеба и пороховой казны. Да если азовцы еще нагрянут — заварится такая каша, что не расхлебать!..
Корнила вызвал в Черкасск атамана Зимовейской станицы.
— Кто мутит у вас? Все Сережка? — спросил он.
— Сергей приутих, сидит дома. А мыслим, Степан Тимофеич, твой крестник, затеял все дело.
— Степан воротился?! — воскликнул Корнила, до этих пор не слыхавший о возвращении Разина.
— Его и затея! — ответил станичный атаман. — Уж месяца два как дома…
Корнила сразу все понял. «Батькина кровь в Разиненке, с ним будет хлопот!» — подумал он.
— Велите ему в войсковую избу явиться. Месяца два назад воротился и глаз не кажет. Мол, крестный пеняет ему, хочет видеть.
Степан не являлся. В войсковой избе был приказ: как только Разин придет, так сразу его схватить и заковать в колодки, чтобы тотчас судить.
Меж тем Степан держался так, словно сам никуда не собирался. Он не заглядывал в стан голытьбы, не сидел у костров, как делал это Сергей. Он проезжал только мимо, заломив набекрень запорожскую шапку, да искоса поглядывал, намного ли прибыл табор. В седле с ним обычно сидел Гришатка.
Московский богатый гость
Московской гостиной сотни богатый гость Василий Шорин был первым из московских торговых людей, который смел ревновать к славе Строгановых и считать себя с ними ровней.
Он не только посылал своих людей для купли и продажи товаров по всем концам Русского государства, но даже сам ездил в Гамбург и в Данциг, в Стокгольм, Копенгаген и Лондон, а его имя знали и дальше — в Цареграде, в Венеции и в Персиде.
Сам государев тесть — боярин Илья Данилович Милославский, и дядя царя — боярин Семен Лукьяныч Стрешнев держали с Василием совет, когда заводили в державе медные деньги.
С тех пор он во всем был в доверии у большого боярства. Уже много лет подряд ему доверяли сборы кабацких «напойных» денег и торговую пошлину.
«Набольший мытарь Московского государства» — как-то в шутку евангельским словцом дружески прозвал его в свое время Никон. И Шорину нравилась данная ему патриархом кличка.
Когда Никон строил Воскресенский собор, названный Новым Ерусалимом, Василий не раз скупал для него потребные товары в России и в зарубежных землях, и Никон тогда называл его другом.
А в последние годы ближний боярин и друг государя Ордын-Нащокин привязался к Василию и не раз говорил и в глаза и заочно, что Шорин не только самый богатый, но и умнейший из всех торговых людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152