Старуха ушла, и Никита пошел назад, но ему уже не терпелось хоть взглянуть на свою «присуху», и он остался бродить невдалеке от корчмы, у моста над протокою Волги.
Никита ждал час и два. Начался дождь, и в ставенных щелях ближних домишек гасли огни. Дождь промочил стрелецкий кафтан и с шапки стекал по лицу Никиты.
«В какой же там церкви-то Марья запропастилась?!» — подумал стрелец. Он подошел к корчме, прислушался и вдруг услыхал в избе испуганные выкрики Маши, бряцанье дверной щеколды и легкий бег. Вдова промчалась мимо него под дождем босиком и в одной рубахе. Никита бросился вслед за ней. Она не слыхала погони, бежала к протоке Волги, к мосту. На середине моста он догнал ее, крикнул: «Маша!» Она перегнулась через перильца и кинулась в воду…
… Никита, весь мокрый, принес ее на руках в корчму. Дрожащими руками старуха поила его вином, затопила печь и сушила одежду Никиты, вертелась перед очнувшейся мрачной и молчаливой Марьей.
Никита приблизился и нагнулся к стрельчихе.
— Машута, да что ты… чего ты… — начал он ласково.
Она приоткрыла глаза, молча плюнула ему прямо в лицо и зажмурилась…
Невольничий торг Дербент
Вода и вода кругом, как пески в пустыне, томила мутным серо-зеленым однообразьем. Солнца не было, ветра не было. Моросил мелкий дождь, нависал туман. Скорей бы до суши добраться! Загребали правей да правей… Появились отмели…
— Двадцать! — кричал на киче казак, измерявший глубь.
Степан сидел в шатре атаманского струга. Его окружали Сергей, несколько дней назад нагнавший разинцев в море с семью сотнями казаков, Иван Черноярец да яицкий рыболов Кузьма, бывавший в плену у турок и кизилбашцев. Тут же рядом молчаливо внимал ставший любимцем Разина Тимошка Кошачьи Усы.
— …А город Дербень — из всех городов невольничий торг, — рассказывал старый рыбак Кузьма. — Туда христианского люда сгоняют со всех сторон. Хошь и сам ты в цепях, ан себя забываешь, глядя на муки людские, такая жалость берет! Скачет, смотришь, плюгащенький басурман, за ним веревка сажен в пятнадцать, а на веревке нанизаны русские люди за шею, один за одним, с полтора десятка. Руки назад закручены и бегут, поспевают за конным, бедняги, а кой упадет — волочится до смерти…
— А вместе всем кинуться на басурмана да задавить! — вмешался Тимошка Кошачьи Усы.
— «Вместе всем кинуться»! А вокруг кизилбашцы, да турки, да всякие поганцы, тьфу ты, наскочут да всех и побьют!.. Язычники — не народ: затерзают себе в забаву, плетьми захлещут, не то повяжут к кобыльим хвостам да наполы раздерут…
— Тьфу ты, нехристи! — отплюнулся Сережка Кривой. — Вот, чай, нечистики их за такую забаву на том свете в дуги крючат!
Суда шли на веслах. Гребля всех изнуряла, но казаки были рады уже и тому, что кончился ветер, который швырял их по морю и грозил утопить. Не моряками вступили они на морские струги. Веревки снастей путались в их руках, углы парусов вырывались и, взмыв под ветром, размахивали, как флаги, раскачивая и срывая тяжелые реи с мачт. Два струга было утоплено набежавшей волной. По нескольку человек еще спасли соседние струги, а десятка три казаков так и пропали. Наконец погода утихла. Повис непроглядный туман. Между стругами перекликались, чтобы не столкнуться; целыми днями жгли смоляные факелы, и казалось — все море заволокло густым и душным дымом, который тянулся неподвижными черными лентами за кормой от струга к стругу.
И вдруг туман засветился словно бы весь изнутри, засеребрился и стал улетать легкими волокнистыми клочками, как козья шерсть. На посветлевшей волне ясней обозначились очертания стругов, вот они все сошлись, будто утки на озере, крякая веслами в скрипучих уключинах. Подул ветерок.
— Крепить полога! — крикнул с носа переднего струга завзятый морской бывалец Федор Сукнин, атаман стругового похода.
Серые, просмоленные полотна поползли вверх по мачтам.
Последние остатки тумана вдруг сдернуло ветерком, и золотое закатное солнце брызнуло по морю искрами.
— Берег!
— Земля! — раздались в то же время крики по всему каравану.
— Земля!
Разин с товарищами сошлись на носу струга возле Сукнина. Справа по ходу стругов лежал пологий, холмистый берег, и среди низкорослых зарослей кипариса и каких-то кустарников кольцами уходил к вершине холма широко раскинутый город с крепостными стенами и башнями минаретов.
— Твердыня! — протянул Черноярец.
— Тоже люди живут, бога молят, — в задумчивости сказал Сережка Кривой.
— Какие тут люди! Зверье! — откликнулся старый Кузьма-рыболов. — Отсюда подале держаться! Тут и есть невольничий торг, мучительский город Дербень. Тут меня самого за шашнадцать полтин продавали на муку…
— Эх, сила была бы! Разбить бы его к чертям! — воскликнул Сережка.
— Десять! Десять! — кричал казак, кидая веревку с грузом на дно моря.
— Влево, что ль, Федор, пока, от греха? — подсказал Разин.
— Лево держи-и! — протяжно крикнул Сукнин.
— Лево держи-и! — подхватили по стругам крикуны, передавая атаманский приказ.
Паруса заполоскали под ветром, меняя растяжку: становые снасти спустили углы парусов, отпускные, крепко подтянутые и заклюнутые на шпынях, перетянули их наискось, загребая ветер от берега. На угол вздутые паруса понесли струги в глубь моря на межень, от восхода к полднику. Солнце садилось за далекие горы, отбросив вдоль берега по морю длинную тень, а впереди стругов вдалеке еще ярко сверкали волны под солнечными лучами.
Струги на веселой косой волне покачивало с боков. Кое-кого из казаков опять замутило от качки…
— Первое дело, когда качает, поесть плотней. Каши с мясом, чтоб брюхо было полно! — подсмеивался Сукнин.
Запасов больших в караване не было. Животы подтянулись.
— А что же, плотней так плотней! — вдруг решительно подхватил Разин. — Вари посытнее мясное варево, потчуй! — приказал он Сергею.
— Степан Тимофеич! У нас всего на каждых два ста казаков по бочонку солонины осталось, — напомнил Сергей.
— А на что беречь?! Вели греть котлы да варить, — твердо сказал Степан. — Сколь вина в караване?
— Бочка всего.
— Всю раздать и бочку — в волну… И кашу вари изо всей…
Часа через два караван пировал, уходя под полной луной в открытое, казавшееся бескрайным, ясное и шумливое море. Атаман приказал всем после еды отдыхать.
— Десять! Десять! — измеряя глубь, покрикивал с кормы казак.
— Спускай паруса, трави якоря! — прокричали по всему каравану.
— Задумал чего-то Стяпан Тимофеич, — шепнул Сергей Черноярцу.
Тот не ответил.
Уже часа три Разин недвижно стоял на носу струга, в молчанье глядя в воду. Казаки, покончив с едой, спали вповалку, положив на колени и на плечи друг другу тяжелые от усталости головы. Паруса были спущены.
Волны качали суда, погромыхивая цепями якорей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152