И вот теперь я счастлив, потому что у меня есть ты.
Дантес, всхлипнув, уткнулся мокрым от слез лицом в его грудь. Руки Геккерна гладили и перебирали его мягкие волосы, и он знал, что никто и никогда не будет так дорог ему, как этот одинокий немолодой человек с нежными серыми глазами…
– Если бы я мог любить женщину и этой женщиной был бы ты, – задумчиво проговорил барон, – я бы, наверное, уже давным-давно подарил ей обручальное кольцо и женился на ней… Но я не знаю, Жорж, сколько должно пройти лет, прежде чем любящие сердца, такие, как мы с тобой, смогут соединиться перед Богом и людьми… Пока что – одни преследования, издевательства, косые взгляды и пошлые намеки, как будто мы и не люди вовсе… Но я, понимаешь ли, не считаю себя больным или извращенцем… Мне кажется, что это – всего лишь разновидность нормы, а не отклонение от нее… Жорж, я прекрасно знаю, что тебе нравятся женщины, и никогда не буду пытаться помешать тебе в твоих отношениях с ними. Хотя… наверное, буду ревновать, прости… Но я мог бы быть тебе… ну, не знаю… опекуном… Твой отец жив?
Потрясенный услышанным, Жорж не смог ответить сразу. Продолжая обнимать Луи, он глухо ответил:
– Да. Но я ему не нужен… Маме был нужен… А ему – нет… Я могу его понять – ведь у меня есть еще две сестры и младший брат… А я уже давно – отрезанный ломоть, Луи…
– В таком случае я усыновлю тебя.
Жорж вскочил на ноги. Ему показалось, что он ослышался.
– При живом отце?
– Жорж… я не понял… если тебе неприятна эта мысль, я больше об этом не вспомню. – Геккерн опустил глаза и нервно схватил со стола сигару. – Я же объяснил… – Он невесело рассмеялся. – Ну… будем в таком случае считать, что я сделал тебе предложение, а ты его отверг.
Дантес, все еще не веря услышанному, склонился над Луи, не отводя от него взгляда.
– Жорж… я… мне уже немало лет, и я уже никогда – ты слышишь… и никого – не смогу полюбить. А ты так молод… ты такой красивый… Я до сих пор удивляюсь, что ты нашел во мне… Но когда-нибудь ты все равно уйдешь от меня… Не плачь… А так – я бы смог передать тебе фамилию, титул, состояние… Все, что смог бы сделать для тебя. Умереть… за тебя. Если бы захотел стать моим… сыном. Хотя – гхм… на самом деле чертовски жаль, что не женой…
Тяжесть, невыносимо давившая на обоих весь этот ужасный вечер, разом свалилась с их плеч. Оба расхохотались и снова уселись, обнявшись, на пушистый, теплый ковер.
– Луи, я не знаю, как мне благодарить тебя…
– Тебе незачем благодарить меня…
– Я люблю тебя…
– Молчи…
– Что вы себе позволяете, papal Это же инцест!..
– Угу, слово-то какое знает, ну надо же… инцест. Конечно, инцест. Еще какой…
Хохоча, Жорж ловко увернулся от обнимающих рук Геккерна.
– Луи… но это ведь не шутки. Мой отец жив и здоров. Никто тебе не позволит…
– Я столько лет служил своему королю, Жорж, что теперь он не сможет мне отказать… Я напишу твоему отцу. Я встречусь с ним. Я… я сделаю все, что смогу, для твоей семьи. Если только ты согласен… Ах, я – старый эгоист… Я просто никогда больше не смогу расстаться с тобой, mon cher… Не хочу… Сдохну без тебя… Эй… ну иди же сюда, Жорж. Посмотри…
Достав из красивой бархатной коробочки изящный золотой перстень с синими сапфирами, он надел его на палец Дантесу.
На безымянный палец левой руки.
– Луи! Я не могу… – Темно-голубые, глубокого и насыщенного оттенка, сапфиры расплывались перед глазами у Жоржа в одну большую синюю каплю.
– Это – обручальное кольцо моего отца. Я дарю его тебе… А себе теперь тоже куплю, буду носить на том же пальце… Русские носят на правой руке, и никто не догадается… Носи его, Жорж…
– Я сам тебе подарю! Я тоже могу сделать тебе подарок, Луи! Ты знаешь… русский государь назначил мне небольшое содержание, и я скоро смогу его получать…
Геккерн вздрогнул, но сделал вид, что пропустил последнее замечание Дантеса мимо ушей. Держись подальше от этого человека, мой мальчик, подумал он, и от жандармской сволочи графа Бенкендорфа.
Храни тебя Господь…
Клоуны. Их было много, с размалеванными, балаганными лицами, в ярких разноцветных костюмах, с нарисованными от уха до уха улыбками. Двое или трое кувыркались на изумрудной свежей траве под веселый детский смех, кто-то дрался на игрушечных деревянных шпажках, остальные просто парили в воздухе, взявшись за руки, изображая воздушный хоровод над импровизированной зеленой ареной. Мимо на грациозном черном скакуне неслышно проскакала рыжая Коломбина и исчезла за деревьями.
Внезапно все клоуны пропали, кроме одного, в смешном кудрявом парике, одиноко жонглирующего красными деревянными шариками. Шариков становилось все больше, и кудрявый клоун не успевал их ловить, они беззвучно падали на землю и разлетались в разные стороны. Маленькому Жоржу захотелось помочь ему, и он кинулся собирать укатившиеся красные шары, ища их повсюду, пока вдруг не заметил, что странный клоун с нарисованной улыбкой больше не подкидывает их вверх, а целится ему в голову самым крупным, огромного размера, красным глянцевым шаром. Жорж упал на траву, плача и зовя maman, но она не слышала его воплей, повернувшись к нему спиной, и он увидел смертоносный шар совсем рядом со своей головой, захлебываясь криком, пытаясь бежать, но ватные ноги не слушались его…
– …ма-а-а-а-а-ма!
Дантес проснулся среди ночи от собственного крика и резко сел на постели, уткнувшись головой в колени, изо всех сил пытаясь унять предательскую дрожь в теле. Его сердце отбивало частую барабанную дробь, мокрые пряди волос прилипли ко лбу, перед глазами качались медленно проплывающие по стене синие ночные тени.
– Жорж! Что с тобой? Что…
Дантес повернулся и порывисто обнял своего друга, прижавшись к нему всем телом и дрожа как в лихорадке.
– Сон, Луи… кошмар… приснилась мама, клоуны какие-то… один из них, по-моему, хотел проломить мне голову шаром. И как будто я маленький совсем, понимаешь, и никто не может меня спасти…
Дантес спрятал голову на груди своего друга, все еще пытаясь унять дрожь. Геккерн легко прижался губами ко лбу юноши, откинув с него разметавшиеся золотистые пряди, ласково поглаживая кончиками пальцев его гибкое, натренированное тело, и Жорж ощущал, как с каждой секундой Луи берет его в мучительно сладкий, опасный и вожделенный плен, из которого он был не в силах выйти, и одно лишь желание немедленно овладело им – отдаться сей же час, целиком и без остатка, отдаться на волю этих рук и взять самому все, что теперь стало неотъемлемой частью и смыслом его жизни, его любовью. Это желание было настолько острым, что он просто прижался к Геккерну всем телом и принялся как безумный целовать его в губы, в глаза, в шею, в плечи, он терся об него лицом, почти плача, все глубже проникая языком в его жадный, податливый рот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
Дантес, всхлипнув, уткнулся мокрым от слез лицом в его грудь. Руки Геккерна гладили и перебирали его мягкие волосы, и он знал, что никто и никогда не будет так дорог ему, как этот одинокий немолодой человек с нежными серыми глазами…
– Если бы я мог любить женщину и этой женщиной был бы ты, – задумчиво проговорил барон, – я бы, наверное, уже давным-давно подарил ей обручальное кольцо и женился на ней… Но я не знаю, Жорж, сколько должно пройти лет, прежде чем любящие сердца, такие, как мы с тобой, смогут соединиться перед Богом и людьми… Пока что – одни преследования, издевательства, косые взгляды и пошлые намеки, как будто мы и не люди вовсе… Но я, понимаешь ли, не считаю себя больным или извращенцем… Мне кажется, что это – всего лишь разновидность нормы, а не отклонение от нее… Жорж, я прекрасно знаю, что тебе нравятся женщины, и никогда не буду пытаться помешать тебе в твоих отношениях с ними. Хотя… наверное, буду ревновать, прости… Но я мог бы быть тебе… ну, не знаю… опекуном… Твой отец жив?
Потрясенный услышанным, Жорж не смог ответить сразу. Продолжая обнимать Луи, он глухо ответил:
– Да. Но я ему не нужен… Маме был нужен… А ему – нет… Я могу его понять – ведь у меня есть еще две сестры и младший брат… А я уже давно – отрезанный ломоть, Луи…
– В таком случае я усыновлю тебя.
Жорж вскочил на ноги. Ему показалось, что он ослышался.
– При живом отце?
– Жорж… я не понял… если тебе неприятна эта мысль, я больше об этом не вспомню. – Геккерн опустил глаза и нервно схватил со стола сигару. – Я же объяснил… – Он невесело рассмеялся. – Ну… будем в таком случае считать, что я сделал тебе предложение, а ты его отверг.
Дантес, все еще не веря услышанному, склонился над Луи, не отводя от него взгляда.
– Жорж… я… мне уже немало лет, и я уже никогда – ты слышишь… и никого – не смогу полюбить. А ты так молод… ты такой красивый… Я до сих пор удивляюсь, что ты нашел во мне… Но когда-нибудь ты все равно уйдешь от меня… Не плачь… А так – я бы смог передать тебе фамилию, титул, состояние… Все, что смог бы сделать для тебя. Умереть… за тебя. Если бы захотел стать моим… сыном. Хотя – гхм… на самом деле чертовски жаль, что не женой…
Тяжесть, невыносимо давившая на обоих весь этот ужасный вечер, разом свалилась с их плеч. Оба расхохотались и снова уселись, обнявшись, на пушистый, теплый ковер.
– Луи, я не знаю, как мне благодарить тебя…
– Тебе незачем благодарить меня…
– Я люблю тебя…
– Молчи…
– Что вы себе позволяете, papal Это же инцест!..
– Угу, слово-то какое знает, ну надо же… инцест. Конечно, инцест. Еще какой…
Хохоча, Жорж ловко увернулся от обнимающих рук Геккерна.
– Луи… но это ведь не шутки. Мой отец жив и здоров. Никто тебе не позволит…
– Я столько лет служил своему королю, Жорж, что теперь он не сможет мне отказать… Я напишу твоему отцу. Я встречусь с ним. Я… я сделаю все, что смогу, для твоей семьи. Если только ты согласен… Ах, я – старый эгоист… Я просто никогда больше не смогу расстаться с тобой, mon cher… Не хочу… Сдохну без тебя… Эй… ну иди же сюда, Жорж. Посмотри…
Достав из красивой бархатной коробочки изящный золотой перстень с синими сапфирами, он надел его на палец Дантесу.
На безымянный палец левой руки.
– Луи! Я не могу… – Темно-голубые, глубокого и насыщенного оттенка, сапфиры расплывались перед глазами у Жоржа в одну большую синюю каплю.
– Это – обручальное кольцо моего отца. Я дарю его тебе… А себе теперь тоже куплю, буду носить на том же пальце… Русские носят на правой руке, и никто не догадается… Носи его, Жорж…
– Я сам тебе подарю! Я тоже могу сделать тебе подарок, Луи! Ты знаешь… русский государь назначил мне небольшое содержание, и я скоро смогу его получать…
Геккерн вздрогнул, но сделал вид, что пропустил последнее замечание Дантеса мимо ушей. Держись подальше от этого человека, мой мальчик, подумал он, и от жандармской сволочи графа Бенкендорфа.
Храни тебя Господь…
Клоуны. Их было много, с размалеванными, балаганными лицами, в ярких разноцветных костюмах, с нарисованными от уха до уха улыбками. Двое или трое кувыркались на изумрудной свежей траве под веселый детский смех, кто-то дрался на игрушечных деревянных шпажках, остальные просто парили в воздухе, взявшись за руки, изображая воздушный хоровод над импровизированной зеленой ареной. Мимо на грациозном черном скакуне неслышно проскакала рыжая Коломбина и исчезла за деревьями.
Внезапно все клоуны пропали, кроме одного, в смешном кудрявом парике, одиноко жонглирующего красными деревянными шариками. Шариков становилось все больше, и кудрявый клоун не успевал их ловить, они беззвучно падали на землю и разлетались в разные стороны. Маленькому Жоржу захотелось помочь ему, и он кинулся собирать укатившиеся красные шары, ища их повсюду, пока вдруг не заметил, что странный клоун с нарисованной улыбкой больше не подкидывает их вверх, а целится ему в голову самым крупным, огромного размера, красным глянцевым шаром. Жорж упал на траву, плача и зовя maman, но она не слышала его воплей, повернувшись к нему спиной, и он увидел смертоносный шар совсем рядом со своей головой, захлебываясь криком, пытаясь бежать, но ватные ноги не слушались его…
– …ма-а-а-а-а-ма!
Дантес проснулся среди ночи от собственного крика и резко сел на постели, уткнувшись головой в колени, изо всех сил пытаясь унять предательскую дрожь в теле. Его сердце отбивало частую барабанную дробь, мокрые пряди волос прилипли ко лбу, перед глазами качались медленно проплывающие по стене синие ночные тени.
– Жорж! Что с тобой? Что…
Дантес повернулся и порывисто обнял своего друга, прижавшись к нему всем телом и дрожа как в лихорадке.
– Сон, Луи… кошмар… приснилась мама, клоуны какие-то… один из них, по-моему, хотел проломить мне голову шаром. И как будто я маленький совсем, понимаешь, и никто не может меня спасти…
Дантес спрятал голову на груди своего друга, все еще пытаясь унять дрожь. Геккерн легко прижался губами ко лбу юноши, откинув с него разметавшиеся золотистые пряди, ласково поглаживая кончиками пальцев его гибкое, натренированное тело, и Жорж ощущал, как с каждой секундой Луи берет его в мучительно сладкий, опасный и вожделенный плен, из которого он был не в силах выйти, и одно лишь желание немедленно овладело им – отдаться сей же час, целиком и без остатка, отдаться на волю этих рук и взять самому все, что теперь стало неотъемлемой частью и смыслом его жизни, его любовью. Это желание было настолько острым, что он просто прижался к Геккерну всем телом и принялся как безумный целовать его в губы, в глаза, в шею, в плечи, он терся об него лицом, почти плача, все глубже проникая языком в его жадный, податливый рот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69