Наброски эти больше всего напоминали старинные монеты или оттиски печатей с непонятной символикой. Сергей Петрович, никогда не интересовавшийся ни тем ни другим, улыбнулся и попытался было что-то сказать, но, встретившись взглядом с ледяными глазами Долгорукова, сразу же передумал. – Я не собираюсь объяснять вам, милостивый государь, значения и смысла этих символов, – произнес Пьер, раздраженно кривя губы и несколько манерно растягивая слова. Этот Ларионов начинал выводить его из себя своими глупыми улыбочками и пошлейшей любовной историей, которая нисколько не тронула Пьера, с детства ненавидящего дурацких барышень с их ленточками, рюшечками, стишками в альбомчик, жеманным кривляньем и противным тонким писком под гитару, к числу которых, несомненно, принадлежала и фрейлина Мари Ушакова. – Все, что вам надлежит сделать, – это изготовить несколько печатей указанного на листе вида и формата, в натуральную величину. Всего должно быть четыре печати, отлитые из бронзы, в точности соответствующие этим рисункам. Как и где вы будете их отливать – меня не интересует. Но они должны быть готовы не позднее чем через неделю. Сегодня у нас среда, – Пьер быстро взглянул на маленький настольный календарь, – значит, вы ко мне приходите ровно через неделю в это же самое время. И самое главное, о чем я хочу вас предупредить. – Хромоножка сделал эффектную паузу и набрал побольше воздуху, приготовившись, как всегда, вдохновенно врать, чтобы запугать готового на все посетителя до полусмерти. – Я слишком хорошо знаком с графиней Евдокией Андреевной. Еще моя покойная матушка (тут он трагически прикрыл глаза, вцепившись чуть дрожащей рукой в край стола) была ее приятельницей, и она часто бывала у нас. Как сейчас помню – на коленях у нее сидел, маленький, вот в этом самом кресле… – Пьер театральным жестом показал рукой на старинное кресло, стоящее у окна, и прочувствованно закатил глаза. – Так вот… Об этих рисунках вы никому не должны говорить ни слова, тем более показывать их кому-то. Я считаю своим долгом сразу же сказать вам, князь, что последствия скандала, который может разразиться из-за вашей случайной и тем более преднамеренной оплошности, могут быть фатальны для вас и для вашего сына. Вы поняли меня? – Хромоножка, близко наклонившись к Ларионову, сверху вниз пристально смотрел ему в глаза. Сергей Петрович, смутившись, отвернулся и стал разглядывать лежащий перед ним рисунок.
– Все исполним, Петр Владимирович… Есть, есть у меня в имении, в Тверской губернии, литейных дел мастер. Золотые руки… За пару дней должен управиться, и я вам привезу печати. Только скажите мне, ради Бога – что же это за печати такие, что и говорить-то о них страшно?
Хромоножка поморщился, как от зубной боли. Еще не хватало, чтобы этот старый сморчок начал задавать ему идиотские вопросы.
– Кому страшно? – деланно расхохотался он, наслаждаясь произведенным эффектом. – Мне? Мне-то с чего? А вам – о да, я понимаю ваше беспокойство, господин Ларионов. Но если вы готовы уложиться в срок – тогда и бояться нечего! И кстати – я уверен, что вы троюродный кузен Елизаветы Михайловны Хитрово, а значит, и самому фельдмаршалу Кутузову…
– Вы думаете, есть общие корни?
– Ну разумеется, корни всегда есть. Остается только выяснить, насколько они могут быть общими. Но знаете, князь, – и Пьер развязно подмигнул Ларионову, – на то они и корни, чтобы их отращивать – в случае необходимости…
Мерзавец и демагог, подумал про себя Ларионов, хмуро поглядывая на Хромоножку, но молча встал и, еще раз поблагодарив Пьера за помощь, удалился, забрав с собой таинственные рисунки.
…Пьер в сильном волнении расхаживал по комнате, чуть приволакивая ногу. Какая невероятная удача! И как славно, что Жан, уехавший с утра проведать матушку, ничего не узнает!..
Как ты мне надоел, милый Ванечка, если бы ты только знал… И плевать я хотел на твои ямочки на щеках и темные глазки, золотой ты мой… Но ты еще понадобишься мне, топ cher…
Пьер, плотно закрыв дверь, подошел к тяжелому низкому бюро красного дерева, выдвинул маленький потайной ящичек и достал овальный бархатный футляр. В футляре лежал изящный серебряный медальон с миниатюрным портретом Жоржа… Сколько унижений ему пришлось вынести и сколько денег заплатить этому старому каналье Ладюрнеру, чтобы тот написал ему миниатюрный портрет Дантеса… Пришлось наврать, что об этом портрете просил его надолго уехавший по делам барон Геккерн взамен утерянного и не хотел, чтобы кто-нибудь, тем более Жорж, об этом узнал. Придворный живописец страшно удивился, долго ломался, набивая себе цену, но в конце концов уступил, подозрительно глянув на Хромоножку, и неохотно пообещал держать язык за зубами…
С портрета на него смотрели насмешливые голубые глаза молодого кавалергарда в парадном красном мундире, его льняные волосы были гладко зачесаны назад, открывая красивый чистый лоб. Нежные, яркие губы чуть вызывающе улыбались Пьеру, как бы говоря – ничего у тебя не выйдет, Долгоруков… кретин ты, хоть и пройдоха…
Кромешное отчаяние и безнадежная, изматывающая тоска с новой силой захлестнули Пьера. Захлопнув футляр, он с ненавистью швырнул его в дальний угол бюро и скрючился в кресле, уткнувшись головой в колени и закрыв лицо руками…
…Тогда, на званом ужине у Строгановых, познакомившись с Рене Метманом, он заметил, какие взгляды бросают друг на друга длинноволосый журналист и Дантес.
Ах вот оно что – они, оказывается, вместе учились. Как это трогательно – встреча школьных друзей, подумал Пьер, ни на секунду не переставая наблюдать за обоими.
Молодой граф Рене Метман, обвороживший всех Строгановых, которым он приходился дальним родственником со стороны матери, урожденной графини д'Эга, был высоким темноволосым красавцем, богатым наследником всей своей французской родни. Его мрачные, как черные бездонные колодцы, глаза, казалось, поглощали свет, но никогда не излучали его, даже когда он улыбался, а черные, распущенные по плечам волосы, широкий лоб, прямые, как стрелы, темные брови и низкий, мягкий, завораживающий тембр голоса в сочетании со странными, никогда не падающими интонациями придавали ему загадочный, темный, демонический облик…
…Но в самом начале Пьер с Жоржем обменивались обычным набором циничных колкостей, который так веселил Идалию и ее брата Александра Строганова.
– А что, поручик, правду ли говорят, что вы играли в карты на раздевание и были именно тем проигравшим, который… ммм… разделся догола? О, pardon, Idalie!
– Сущая правда, князь. Расстроены, что вас там не было? Да, мне свойствен легкий нарциссизм! – Жорж, строя уморительные рожицы и растягивая слоги, жеманно захлопал ресницами, подражая Идалии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69