Загряжская этого, впрочем, не видела.
Плевать на тебя, пошлая дура.
Самое главное, что ее Катенька, ее солнышко ненаглядное, ее любимая племянница сегодня наконец-то выходила замуж.
И значит, не надо им с Жоржем больше ни от кого прятаться, никого стыдиться и лгать, стало быть, никому не надо.
И концы в воду…
И пусть маленький родится в срок, на радость всем… Пусть будет счастливым и удачливым, как мамочка, и красивым, как отец…
Венчается раба Божья Катерина…
Неужели все это и правда обо мне? И для меня – не верила Катя, пытаясь вслушаться в слова венчальной молитвы и все равно не понимая их. У нее слегка кружилась голова от душного, приторного запаха ладана и нескольких сотен горящих свечей, и она боялась упасть в обморок, потому что заботливая ее сестрица, Натали, слишком туго затянула ей корсет.
– Ничего, потерпишь, – нежно и ласково пропела она, зорко наблюдая за тем, как Катрин утром одевали к венцу. – Ничего еще не заметно. А то все только и говорят на каждом шагу – она, мол, до свадьбы-то успела…
Успела…
Ей казалось, будто она, в кровь раздирая себе руки и ноги, набивая множество синяков и шишек, сдирая кожу со своего обнаженного, израненного сердца и ежеминутно рискуя скатиться вниз, влезла наперекор всему на ледяную, идеально гладкую, сверкающую алмазной радугой гору и застыла на недосягаемой вершине, не в силах обернуться назад.
Мгновение счастья. Неземное блаженство покорителя высот.
Но никакого плато, где можно было бы присесть, отдохнуть и набраться сил, видно не было.
Дальше у нее была только одна дорога – вниз, вниз, в замедленном падении до самой смерти, и дай-то Бог, чтобы никто не ускорил неосторожным жестом или взглядом ее очевидное трагическое предначертание.
Не подтолкнул…
Была лишь секунда равновесия, короткий пунктир между прошлым – далеким и совсем близким, куда уже сейчас улетали эти неповторимые мгновения, стремительно утекающие, тающие на глазах, как крупинки в песочных часах, – и непонятным будущим, скрытым под темной и пугающей, абсолютно непрозрачной вуалью.
Посмотри на меня, любимый… Мой прекрасный принц из детской сказки…
Катя искоса взглянула на Жоржа, пытаясь понять, что он чувствует, о чем думает, чего хочет, но он, глядя прямо перед собой невидящими, огромными голубыми глазами, казалось, забыл обо всем на свете. Даже о ней.
А может, он просто слушал слова священника…
Он повернулся к ней, растерянный и взволнованный, но в его глазах сейчас светилась не любовь, а только испуганная неловкость от слишком ревнивых и бдительных взглядов, устремленных на них.
Прикусив от усердия нижнюю губу, он надел ей на холодную, чуть дрожащую правую руку массивное золотое кольцо.
А откуда у него такое красивое кольцо на левой? Говорят, католики носят обручальные кольца на левой, ближе к сердцу… Да о чем это я – должно быть, просто украшение…
Катрин, взяв его за руку, стала надевать ему на палец кольцо и вдруг заметила, что Дантес, полуобернувшись, взглянул на кого-то невидимого, стоящего сзади, с такой невыразимой любовью и тоской, что у Катрин задрожали губы.
Натали?.. Но ее здесь не должно быть…
Она отказалась присутствовать на венчании, сославшись на простуду и насморк…
Скосив глаза, она увидела торжественного и прямого, как стрела, барона Геккерна с огромным букетом белых роз, который в ответ улыбался сыну печальными, блестящими от слез темно-серыми глазами.
Больше всего на свете Жоржу сейчас хотелось подойти к Луи, обнять, положить голову к нему на грудь и… проснуться. Но грустный, тягостный, томительный сон все тянулся и тянулся, как серая осенняя морось, и он тряхнул головой, пытаясь сосредоточиться на реальности, отдельные моменты которой улавливало его взбудораженное, испуганное, отравленное запахом свечей и ладана сознание.
Он взглянул на Катю, не вполне сознавая, что эта худенькая, смугло-бледная черноволосая девушка в фате и белом платье – уже его жена. Ему казалось, что в церкви недопустимо много разговаривают за его спиной, и порой до него долетали невнятные, оборванные, приглушенные темнотой слова – дуэль… трус… она влюблена… Пушкин не простит… бедная Наташа… Катрин повезло…
Затылком, спинным мозгом, своей склоненной перед алтарем головой он чувствовал невыносимую тяжесть придавивших его взглядов, тяжелых и негодующих, ревнивых и праздно любопытствующих. Еще утром, когда они с Катрин ехали в церковь, ему показалось, что в одном из экипажей на Невском он увидел Хромоножку Пьера. Внутренне содрогнувшись и стараясь не думать о нем, он проехал мимо, подумав про себя – не к добру…
Но сейчас, в мелькающем и искрящемся многоцветье платьев, дробящихся в пламени свечей алмазных искр, парадных мундиров, поцелуев, поздравлений, букетов, притворных всхлипываний и ненужных слов он видел лишь неотрывно следящие за ним печальные глаза Геккерна и сияющие, черные, глубокие, как омуты, косящие очи его смуглой леди…
Что там говорил этот священник – быть друг с другом вечно, в горе и в радости?..
Горе и радость… а если ни то ни другое – но лишь серое, беспросветное и унылое существование, называемое законным браком, отмеряющее время – год за годом – в совместном неумолимом движении к смерти, неторопливом и размеренном, как привычное тиканье настенных часов, подаренных кем-то на свадьбу, неумолимо покрывающихся тленом, паутиной и трещинами, переживающих хозяев и выброшенных впоследствии на свалку молодой и небрежной рукой далекого от столь трагических переживаний потомка…
– Жан! Что ты здесь делаешь? Ты что, позволил себе следить за мной? – Долгоруков, пристально наблюдавший из окна своего экипажа, как новобрачные выходили из церкви, был взбешен тем, что его застукали за этим занятием.
И кто, подумать только, – Жан! Да он вконец обнаглел… приструнить распоясавшегося сопляка, указать ему на место…
Жан, радостно улыбающийся, раскрасневшийся от мороза и совершенно не ожидавший встретить на Невском своего друга, тайком от него уехавшего еще с утра неизвестно куда, случайно столкнулся в кондитерской Вольфа и Беранже с той самой пухленькой смешливой барышней, с которой он когда-то познакомился в гостях у несчастного Метмана, но очаровательная светловолосая хохотушка была быстро уведена бдительной и строгой гувернанткой, говорившей по-английски. Он уловил лишь суровое Behave yourself, dear и I'll really have to tell the countess… И еще он припомнил, что ее звали Anette .
– Пьер! – обрадованно начал Гагарин, который, казалось, не расслышал мрачной угрозы в голосе Пьера за праздничным звоном колоколов и скрипом колес подъезжавших экипажей. – Как здорово, что я тебя встретил – а я, представляешь, только что видел…
– Замолчи!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69