Или любите его и будьте с ним, или скажите «нет» – решительно и жестко, и прекратите эти ваши дамские штучки, это мучительное кокетство, оно вам не к лицу – вы же замужняя дама, мать четверых детей…
Но ей как будто ватой уши заложили – не слышит, чертова кукла. Хоть бы муж ее поучил…
А Катрин смотрит на них обоих несчастными, мокрыми от слез глазами… И она в последнее время так бледна, что даже румяна не скрывали зеленоватой бледности ее заострившегося лица… Под глазами круги… и так-то тоща, так вконец исхудала – кожа да кости…
А что я скажу Пушкину?.. Господи, помоги мне, умоляю, Господи…
– Жорж? Ты вернулся – так рано? Что с твоим лицом – с кем ты дрался, Боже мой? А я собирался уходить…
– Луи… останься, пожалуйста. Нам надо поговорить… – прошептал Дантес, обняв Геккерна и зарывшись носом в его шею.
За что тебе такое испытание, бедный мой, любимый мой Луи… Лучше бы ты никогда не встречал меня… Кто-то все время хочет разлучить нас…
– Случилось что-нибудь? Что – опять?..
– Да. Идем – я тебе все расскажу… Какое счастье, что мне удалось застать тебя дома – я бы с ума сошел, не застав тебя здесь…
Натали, закрыв лицо руками, рыдала, сидя в полутемном кабинете мужа, куда влетела в страшном волнении сразу же после, визита к Вяземским.
Ах, эта рыжая сводня Полетика решила устроить ей свидание с негодяем Дантесом!
Пушкин, ломая руки и не сводя с безутешной Ташеньки горящих, белых от гнева глаз, кричал, что он убьет мерзавца завтра же – нет!.. лучше сегодня, немедленно, и ему плевать, кто там будет у кого секундантом, и что он этого так не оставит, и даже если они оба будут ранены, то потом, выздоровев, все равно выйдут к барьеру.
Он требовал от нее все новых и новых подробностей ее разговора с Дантесом. Ташенька, его бедная, нежная девочка, кружевная душа… Что ей пришлось перенести, бедняжке, – этот гвардейский негодяй, совсем обезумев от своей распаленной похоти, грязно домогался ее, и она чудом вырвалась из его потных лап!
Ей даже пришлось с силой ударить его, чтобы оттолкнуть, и теперь у него наверняка будет синяк под глазом и царапины на щеке… Она сопротивлялась, плакала, умоляла пощадить ее честь жены и матери, ее доброе имя – но он не хотел ничего слушать… Если бы не дочка Идалии Лизочка, внезапно вбежавшая в комнату, то ей не удалось бы вырваться, и он бы…
И она снова начинала плакать, разрывая ему сердце, и он готов был сейчас на все, чтобы только в янтарных глазах его бесценной Мадонны снова засияли золотые лучики…
А еще она призналась, что приемный отец этого наглого гвардейского подонка уговаривал ее отдаться Дантесу, сводничая, как последняя бордельная шлюха, и умолял пожалеть его несчастного, сгорающего от любви бедняжку Жоржа…
Катрин, с величайшим изумлением глядя на сестру, только приговаривала шепотом:
– Нет, Таша, – этого не может быть… Жорж не способен на такое… и его отец – тем более… Они оба – в высшей степени порядочные люди, и никогда…
– А ты вообще помолчи! – злобно прикрикнул на нее Пушкин, запустив длинные пальцы в седеющие кудри. – Палка от метлы! Вечно ты лезешь со своими замечаниями, которые никому не нужны! Все знают, что влюблена в этого грязного негодяя, как последняя подзаборная кошка! И говорят даже, что ты беременна от него!
Наталья мгновенно прекратила притворную истерику, третью за сегодняшний день, от которой сама уже порядком устала, напропалую импровизируя и путаясь в деталях, и в изумлении уставилась на Катрин, отказываясь верить своим ушам.
Как!.. Ее самый преданный поклонник, ее Жорж, который только что был у ее ног… и эта дура, ее сестрица! Да как же он мог…
А вдруг это правда, что тогда? Посмотрите только на эту уродину – вся зеленая, под глазами круги, почти ничего не ест, ссылаясь на постоянные приступы мигрени… Хороша мигрень, ничего не скажешь… Сколько там месяцев-то… ну дела…
– К вам барон Луи Геккерн, Александр Сергеевич.
– Нет! – пронзительно вскрикнула Натали, став от страха белее мела. Ее затрясло как в лихорадке, руки вмиг стали ледяными, а сердце бешено заколотилось в ужасе, готовое выпрыгнуть из груди. – Вышвырни его вон, Пушкин! Пусть убирается!
Только не это… Не хватало еще, чтобы старший Геккерн одним махом разрушил ее планы!.. Наверняка Жорж все ему рассказал…
Но кто теперь ему поверит?
– Кто? Как! Этот гнусный сводник посмел прийти в мой дом? Да я сейчас его с лестницы спущу! Какая низость!..
Почти бегом Пушкин спустился вниз, на полутемную парадную лестницу. На пороге, смущенно улыбаясь, стоял барон Геккерн, продрогший и совсем не выглядевший виноватым. Скорее наоборот – как показалось Пушкину, он склонен был мирно побеседовать.
Дипломат, твою мать…
– Как вы смели явиться в мой дом? – прошипел Александр, стоя на верхних ступеньках лестницы и сверху вниз с ненавистью вглядываясь в размытые темнотой тонкие черты посланника, который был почти на голову выше его. Пускать его на порог он не собирался и жаждал только одного – чтобы этот самоуверенный негодяй поднялся чуть повыше. Тогда бы он мог запросто столкнуть его со ступенек. Каменная лестница слегка обледенела от мороза, и он мог бы потом сказать, что Геккерн сам поскользнулся и упал…
И еще было бы неплохо, если бы ты сломал себе шею и сдох, как собака…
Поняв, что в дом его не пригласят, Геккерн перестал улыбаться, но протянул руку, которую никто, разумеется, не пожал, и вежливо поздоровался. В ответ снова раздалось угрожающее шипение и поток оскорблений на русском языке.
Ладно – можно и по-русски, решил Луи, неплохо знавший этот язык. Только я не понял – почему этот маньяк позволил себе оскорбить мать Жоржа?
– Господин Пушкин, – сухо начал Луи, – я бы хотел попросить вас все же выслушать меня – по возможности спокойно и без оскорблений. Я верю, что мы можем поговорить и понять друг друга…
Понять тебя, старый сводник? Беснующийся внутри Александра разъяренный африканский демон забыл, что посланник был всего лишь на несколько лет старше его. Вот дерьмо!..
– Что вам угодно? – Желваки на его скулах напряглись, челюсти сжались, а ядовитой слюны во рту хватило бы на парочку полноценных плевков в лицо сдержанного и вежливого Геккерна.
Ну хорошо – послушаем, что ты скажешь, развратная свинья…
– Я хотел бы, чтобы вы поняли одну очень простую вещь – вы же, несомненно, умный человек! Да оглянитесь же вокруг – вы слушаете всех ваших знакомых, полузнакомых и вовсе не знакомых людей, которые рассказывают вам небылицы обо мне и моем сыне!
– Ваш так называемый сын сегодня позволил себе, как последняя скотина, домогаться моей жены! Он и так делал это постоянно, на моих глазах, но моя супруга – вне подозрений! А сегодня он обманом устроил свидание с ней, и она, бедная…
– Господин Пушкин, это неправда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
Но ей как будто ватой уши заложили – не слышит, чертова кукла. Хоть бы муж ее поучил…
А Катрин смотрит на них обоих несчастными, мокрыми от слез глазами… И она в последнее время так бледна, что даже румяна не скрывали зеленоватой бледности ее заострившегося лица… Под глазами круги… и так-то тоща, так вконец исхудала – кожа да кости…
А что я скажу Пушкину?.. Господи, помоги мне, умоляю, Господи…
– Жорж? Ты вернулся – так рано? Что с твоим лицом – с кем ты дрался, Боже мой? А я собирался уходить…
– Луи… останься, пожалуйста. Нам надо поговорить… – прошептал Дантес, обняв Геккерна и зарывшись носом в его шею.
За что тебе такое испытание, бедный мой, любимый мой Луи… Лучше бы ты никогда не встречал меня… Кто-то все время хочет разлучить нас…
– Случилось что-нибудь? Что – опять?..
– Да. Идем – я тебе все расскажу… Какое счастье, что мне удалось застать тебя дома – я бы с ума сошел, не застав тебя здесь…
Натали, закрыв лицо руками, рыдала, сидя в полутемном кабинете мужа, куда влетела в страшном волнении сразу же после, визита к Вяземским.
Ах, эта рыжая сводня Полетика решила устроить ей свидание с негодяем Дантесом!
Пушкин, ломая руки и не сводя с безутешной Ташеньки горящих, белых от гнева глаз, кричал, что он убьет мерзавца завтра же – нет!.. лучше сегодня, немедленно, и ему плевать, кто там будет у кого секундантом, и что он этого так не оставит, и даже если они оба будут ранены, то потом, выздоровев, все равно выйдут к барьеру.
Он требовал от нее все новых и новых подробностей ее разговора с Дантесом. Ташенька, его бедная, нежная девочка, кружевная душа… Что ей пришлось перенести, бедняжке, – этот гвардейский негодяй, совсем обезумев от своей распаленной похоти, грязно домогался ее, и она чудом вырвалась из его потных лап!
Ей даже пришлось с силой ударить его, чтобы оттолкнуть, и теперь у него наверняка будет синяк под глазом и царапины на щеке… Она сопротивлялась, плакала, умоляла пощадить ее честь жены и матери, ее доброе имя – но он не хотел ничего слушать… Если бы не дочка Идалии Лизочка, внезапно вбежавшая в комнату, то ей не удалось бы вырваться, и он бы…
И она снова начинала плакать, разрывая ему сердце, и он готов был сейчас на все, чтобы только в янтарных глазах его бесценной Мадонны снова засияли золотые лучики…
А еще она призналась, что приемный отец этого наглого гвардейского подонка уговаривал ее отдаться Дантесу, сводничая, как последняя бордельная шлюха, и умолял пожалеть его несчастного, сгорающего от любви бедняжку Жоржа…
Катрин, с величайшим изумлением глядя на сестру, только приговаривала шепотом:
– Нет, Таша, – этого не может быть… Жорж не способен на такое… и его отец – тем более… Они оба – в высшей степени порядочные люди, и никогда…
– А ты вообще помолчи! – злобно прикрикнул на нее Пушкин, запустив длинные пальцы в седеющие кудри. – Палка от метлы! Вечно ты лезешь со своими замечаниями, которые никому не нужны! Все знают, что влюблена в этого грязного негодяя, как последняя подзаборная кошка! И говорят даже, что ты беременна от него!
Наталья мгновенно прекратила притворную истерику, третью за сегодняшний день, от которой сама уже порядком устала, напропалую импровизируя и путаясь в деталях, и в изумлении уставилась на Катрин, отказываясь верить своим ушам.
Как!.. Ее самый преданный поклонник, ее Жорж, который только что был у ее ног… и эта дура, ее сестрица! Да как же он мог…
А вдруг это правда, что тогда? Посмотрите только на эту уродину – вся зеленая, под глазами круги, почти ничего не ест, ссылаясь на постоянные приступы мигрени… Хороша мигрень, ничего не скажешь… Сколько там месяцев-то… ну дела…
– К вам барон Луи Геккерн, Александр Сергеевич.
– Нет! – пронзительно вскрикнула Натали, став от страха белее мела. Ее затрясло как в лихорадке, руки вмиг стали ледяными, а сердце бешено заколотилось в ужасе, готовое выпрыгнуть из груди. – Вышвырни его вон, Пушкин! Пусть убирается!
Только не это… Не хватало еще, чтобы старший Геккерн одним махом разрушил ее планы!.. Наверняка Жорж все ему рассказал…
Но кто теперь ему поверит?
– Кто? Как! Этот гнусный сводник посмел прийти в мой дом? Да я сейчас его с лестницы спущу! Какая низость!..
Почти бегом Пушкин спустился вниз, на полутемную парадную лестницу. На пороге, смущенно улыбаясь, стоял барон Геккерн, продрогший и совсем не выглядевший виноватым. Скорее наоборот – как показалось Пушкину, он склонен был мирно побеседовать.
Дипломат, твою мать…
– Как вы смели явиться в мой дом? – прошипел Александр, стоя на верхних ступеньках лестницы и сверху вниз с ненавистью вглядываясь в размытые темнотой тонкие черты посланника, который был почти на голову выше его. Пускать его на порог он не собирался и жаждал только одного – чтобы этот самоуверенный негодяй поднялся чуть повыше. Тогда бы он мог запросто столкнуть его со ступенек. Каменная лестница слегка обледенела от мороза, и он мог бы потом сказать, что Геккерн сам поскользнулся и упал…
И еще было бы неплохо, если бы ты сломал себе шею и сдох, как собака…
Поняв, что в дом его не пригласят, Геккерн перестал улыбаться, но протянул руку, которую никто, разумеется, не пожал, и вежливо поздоровался. В ответ снова раздалось угрожающее шипение и поток оскорблений на русском языке.
Ладно – можно и по-русски, решил Луи, неплохо знавший этот язык. Только я не понял – почему этот маньяк позволил себе оскорбить мать Жоржа?
– Господин Пушкин, – сухо начал Луи, – я бы хотел попросить вас все же выслушать меня – по возможности спокойно и без оскорблений. Я верю, что мы можем поговорить и понять друг друга…
Понять тебя, старый сводник? Беснующийся внутри Александра разъяренный африканский демон забыл, что посланник был всего лишь на несколько лет старше его. Вот дерьмо!..
– Что вам угодно? – Желваки на его скулах напряглись, челюсти сжались, а ядовитой слюны во рту хватило бы на парочку полноценных плевков в лицо сдержанного и вежливого Геккерна.
Ну хорошо – послушаем, что ты скажешь, развратная свинья…
– Я хотел бы, чтобы вы поняли одну очень простую вещь – вы же, несомненно, умный человек! Да оглянитесь же вокруг – вы слушаете всех ваших знакомых, полузнакомых и вовсе не знакомых людей, которые рассказывают вам небылицы обо мне и моем сыне!
– Ваш так называемый сын сегодня позволил себе, как последняя скотина, домогаться моей жены! Он и так делал это постоянно, на моих глазах, но моя супруга – вне подозрений! А сегодня он обманом устроил свидание с ней, и она, бедная…
– Господин Пушкин, это неправда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69