Уже стемнело, когда из дверей Третьего отделения вышел невысокий, круглолицый, довольно пожилой господин и направился прямиком к этой карете, где его, как видно, давненько дожидались.
– Здравствуйте, Павел Иванович, – тихо и вежливо поздоровался с секретарем Бенкендорфа Миллером молодой человек в бобровой шубе, без шапки, с длинными русыми волосами, спадающими на тонкое, широкоскулое лицо, на котором неестественно ярким блеском горели прозрачные, широко расставленные, зеленоватые глаза.
– Приветствую, Петр Владимирович, – весело откликнулся Миллер, усаживаясь с ним рядом. – Извините уж – задержались там, беседуя со старшим Геккерном. Весь извелся, бедный, пятнами пошел, умолял… Гарантии ему, видишь ли, нужны. Оно и понятно… А мне вот – верите, голубчик? – Пушкина больше всех жалко… Ведь в одном Лицее с ним учились, да-с… в Царском Селе. Стихи его люблю… сколько раз сам письма его крамольные от шефа прятал, чтобы на глаза не попадались – в папочку особую перекладывал, подальше от глаз…
Долгоруков, почти не слушая Миллера, безразлично кивнул и уставился в пространство, выжидая, когда секретарь Бенкендорфа подойдет к главному.
– На Черной речке будут стреляться, князь. В пятом часу пополудни, завтра, двадцать седьмого января. Секундант Пушкина – Данзас, Геккерна-младшего – Д'Аршиак. Справа – лес, слева – строения Комендантской дачи. Там сейчас живет господин Мякишев, арендатор.
При упоминании имени Дантеса Пьер чуть заметно вздрогнул, скулы его порозовели. Он вытащил сигару и предложил Миллеру.
– Благодарю, князь, не курю. Давно бросил. И вам не советую, – засмеялся он. Ему нравился этот вежливый, воспитанный юноша, про которого в свете ходили сплетни одна гаже другой.
Не может быть… Не верю. Чудный мальчик этот Пьер – а я еще отца его помню, Владимира Долгорукова, градоначальника нашего бывшего… А зачем ему, интересно, знать о дуэли? Ну да ладно – такие деньги платит, стало быть, не моего ума дело…
– Здесь три с половиной тысячи, как условились, – сухо сказал Хромоножка, отсчитывая Миллеру ассигнации. – И вы уж, Павел Иванович, молчите, что бы там ни случилось… До гроба молчите, что рассказали мне о дуэли. И я вас не выдам, ежели что.
– Да уж… мне-то явно ни к чему себя подставлять. Я, наверное, пойду – мне тут два шага до церкви-то… там я живу…
– Сидите… куда же вы? Я вас довезу до дома… И не волнуйтесь – экипаж-то не мой, наемный…
Ну вот и все, дорогой мой Жорж… Теперь дело за малым – ружье только зарядить… А завтра, топ cher, я убью тебя…
Дмитрий Петрович Мякишев несказанно обрадовался молодому, веселому и общительному человеку, который поздно вечером неожиданно заглянул к нему на огонек. Господин Мякишев привык рано ложиться спать и, помолившись на образа, собрался было уже раздеваться, чтобы отойти ко сну, как вдруг стук в дверь заставил его встряхнуться и подойти к окну, чтобы разглядеть в темноте позднего гостя.
– Здравствуйте, сударь! Да как это вы сюда забрели, Господи прости, в такую метель-то? – суетился он, пока заблудившийся на Черной речке юноша снимал сапоги и шубу. И как это вы без шапки ходите в такой мороз? Простудитесь…
– Да… уже, кажется, простыл немного, – улыбнулся юноша. – Я тут, понимаете ли, совсем ничего не знаю… Я в гости ехал, к приятелю – он здесь неподалеку живет. Или мне показалось, что неподалеку… Извозчику объяснял, как ехать, а он меня сюда вот, к вам, и привез… Вы уж простите меня, ради Бога, я даже имени вашего не знаю…
– Помещик Дмитрий Петрович Мякишев… Я арендую Комендантскую дачу, живу здесь круглый год… Тихо, хорошо… лес рядом. И спокойно у нас – не воруют, не стреляют… да кто ж сюда придет-то…
Мякишеву показалось, что широко расставленные, удивительно чистые и прозрачные глаза незнакомца странно блеснули, на миг встретившись с его собственными.
Что за парень?.. Как звать – даже не сказал… Черт его принес…
– А меня… Андреем зовут, – незнакомец почему-то вдруг стал заикаться, – Андрей Михайлов, студент. Да-а-а, – улыбаясь, протянул юноша, – ведь вот как получилось… ехал в одни гости, забрел в другие… Да что это я – у меня ж с собой… как положено… водочку потребляете, Дмитрий Петрович?
Мякишев расслабленно откинулся на стуле, вглядываясь в лицо ночного гостя. Да, пожалуй, что и впрямь студент… Речь правильная, волосы длинные, бороду бреет… Личико гладкое, юное, скулы только торчат… а носик прямой, с широкими, вырезанными ноздрями, не короткий и не вздернутый, как у него – картошка и есть картошка… Вот только прихрамывает парень чуток – жалко его…
– Водочку, говорите? Да кто ж ее, родимую, не потребляет-то? Или мы с вами не русские люди? – Дмитрий Петрович принес две стопочки, неглубокую миску с кислой капустой, еще горячую, не остывшую после ужина картошечку и банку соленых огурцов. – Ну, давайте, Андрюша, – за знакомство!..
Через полчаса молодой человек уже знал о помещике Мякишеве все – и что жена померла два года назад, и что сын уехал в Москву, а дочка вышла замуж за хорошего человека, только старого и больного совсем, и потому внуков все нет… Потом они плавно перешли на ты и выпили на брудершафт, и Мякишев совсем развеселился.
…Шел третий час ночи, когда «студент Андрей Михайлов» тихо выбрался из дома арендатора. Разбушевавшаяся с вечера метель удачно заметала все следы, и «студент», сильно хромая, но ни разу не упав, как будто и не пил вовсе, с трудом перебрался через сугробы на Ланскую дорогу и пешком побрел в сторону города.
…Мертвецки пьяный Мякишев, которому «Андрюша» подсыпал в водку какой-то порошок, проснулся только через сутки, разбуженный полицией и жандармами, которые по непонятной причине пожаловали к его дому, пытаясь задавать ему вопросы, однако не вспомнил ровным счетом ничего из того, что происходило накануне, и лишь плел про какого-то студента, «как-звать-не-могу-знать», с которым он и дошел до столь плачевного состояния…
Синие ночные тени от фонаря метались по комнате, не давая ему спать. Сон прошел, и Жорж ворочался, беспрерывно переворачивая горячую подушку и пытаясь найти на ней хоть один прохладный кусочек. Катя давно спала, сладко посапывая с ним рядом, и он тихо выбрался из постели, стараясь не разбудить ее, и на цыпочках, крадучись, направился в спальню Геккерна.
– Луи! Ты спишь?
– Господи, Жорж… иди сюда, иди… вот так… Разве тут уснешь? Я как подумаю, что завтра…
– Ты ничего не говорил Катрин?
– Нет, конечно… Ей нельзя волноваться… Жорж… я умоляю тебя – надень под мундир этот защитный панцирь. Почему ты должен рисковать? А вдруг он убьет тебя? Ты же знаешь – он стреляет без промаха…
– Нет. Ничего я не надену, Луи, – дуэль есть дуэль. Пушкин оскорбил тебя, и мой долг чести – наказать его за это… Но я не стану стрелять в него, Луи…
– Да пойми же ты… – голос Луи сорвался, и шепот перешел в сдавленные рыдания, – ты не хочешь в него стрелять, а он убьет тебя!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
– Здравствуйте, Павел Иванович, – тихо и вежливо поздоровался с секретарем Бенкендорфа Миллером молодой человек в бобровой шубе, без шапки, с длинными русыми волосами, спадающими на тонкое, широкоскулое лицо, на котором неестественно ярким блеском горели прозрачные, широко расставленные, зеленоватые глаза.
– Приветствую, Петр Владимирович, – весело откликнулся Миллер, усаживаясь с ним рядом. – Извините уж – задержались там, беседуя со старшим Геккерном. Весь извелся, бедный, пятнами пошел, умолял… Гарантии ему, видишь ли, нужны. Оно и понятно… А мне вот – верите, голубчик? – Пушкина больше всех жалко… Ведь в одном Лицее с ним учились, да-с… в Царском Селе. Стихи его люблю… сколько раз сам письма его крамольные от шефа прятал, чтобы на глаза не попадались – в папочку особую перекладывал, подальше от глаз…
Долгоруков, почти не слушая Миллера, безразлично кивнул и уставился в пространство, выжидая, когда секретарь Бенкендорфа подойдет к главному.
– На Черной речке будут стреляться, князь. В пятом часу пополудни, завтра, двадцать седьмого января. Секундант Пушкина – Данзас, Геккерна-младшего – Д'Аршиак. Справа – лес, слева – строения Комендантской дачи. Там сейчас живет господин Мякишев, арендатор.
При упоминании имени Дантеса Пьер чуть заметно вздрогнул, скулы его порозовели. Он вытащил сигару и предложил Миллеру.
– Благодарю, князь, не курю. Давно бросил. И вам не советую, – засмеялся он. Ему нравился этот вежливый, воспитанный юноша, про которого в свете ходили сплетни одна гаже другой.
Не может быть… Не верю. Чудный мальчик этот Пьер – а я еще отца его помню, Владимира Долгорукова, градоначальника нашего бывшего… А зачем ему, интересно, знать о дуэли? Ну да ладно – такие деньги платит, стало быть, не моего ума дело…
– Здесь три с половиной тысячи, как условились, – сухо сказал Хромоножка, отсчитывая Миллеру ассигнации. – И вы уж, Павел Иванович, молчите, что бы там ни случилось… До гроба молчите, что рассказали мне о дуэли. И я вас не выдам, ежели что.
– Да уж… мне-то явно ни к чему себя подставлять. Я, наверное, пойду – мне тут два шага до церкви-то… там я живу…
– Сидите… куда же вы? Я вас довезу до дома… И не волнуйтесь – экипаж-то не мой, наемный…
Ну вот и все, дорогой мой Жорж… Теперь дело за малым – ружье только зарядить… А завтра, топ cher, я убью тебя…
Дмитрий Петрович Мякишев несказанно обрадовался молодому, веселому и общительному человеку, который поздно вечером неожиданно заглянул к нему на огонек. Господин Мякишев привык рано ложиться спать и, помолившись на образа, собрался было уже раздеваться, чтобы отойти ко сну, как вдруг стук в дверь заставил его встряхнуться и подойти к окну, чтобы разглядеть в темноте позднего гостя.
– Здравствуйте, сударь! Да как это вы сюда забрели, Господи прости, в такую метель-то? – суетился он, пока заблудившийся на Черной речке юноша снимал сапоги и шубу. И как это вы без шапки ходите в такой мороз? Простудитесь…
– Да… уже, кажется, простыл немного, – улыбнулся юноша. – Я тут, понимаете ли, совсем ничего не знаю… Я в гости ехал, к приятелю – он здесь неподалеку живет. Или мне показалось, что неподалеку… Извозчику объяснял, как ехать, а он меня сюда вот, к вам, и привез… Вы уж простите меня, ради Бога, я даже имени вашего не знаю…
– Помещик Дмитрий Петрович Мякишев… Я арендую Комендантскую дачу, живу здесь круглый год… Тихо, хорошо… лес рядом. И спокойно у нас – не воруют, не стреляют… да кто ж сюда придет-то…
Мякишеву показалось, что широко расставленные, удивительно чистые и прозрачные глаза незнакомца странно блеснули, на миг встретившись с его собственными.
Что за парень?.. Как звать – даже не сказал… Черт его принес…
– А меня… Андреем зовут, – незнакомец почему-то вдруг стал заикаться, – Андрей Михайлов, студент. Да-а-а, – улыбаясь, протянул юноша, – ведь вот как получилось… ехал в одни гости, забрел в другие… Да что это я – у меня ж с собой… как положено… водочку потребляете, Дмитрий Петрович?
Мякишев расслабленно откинулся на стуле, вглядываясь в лицо ночного гостя. Да, пожалуй, что и впрямь студент… Речь правильная, волосы длинные, бороду бреет… Личико гладкое, юное, скулы только торчат… а носик прямой, с широкими, вырезанными ноздрями, не короткий и не вздернутый, как у него – картошка и есть картошка… Вот только прихрамывает парень чуток – жалко его…
– Водочку, говорите? Да кто ж ее, родимую, не потребляет-то? Или мы с вами не русские люди? – Дмитрий Петрович принес две стопочки, неглубокую миску с кислой капустой, еще горячую, не остывшую после ужина картошечку и банку соленых огурцов. – Ну, давайте, Андрюша, – за знакомство!..
Через полчаса молодой человек уже знал о помещике Мякишеве все – и что жена померла два года назад, и что сын уехал в Москву, а дочка вышла замуж за хорошего человека, только старого и больного совсем, и потому внуков все нет… Потом они плавно перешли на ты и выпили на брудершафт, и Мякишев совсем развеселился.
…Шел третий час ночи, когда «студент Андрей Михайлов» тихо выбрался из дома арендатора. Разбушевавшаяся с вечера метель удачно заметала все следы, и «студент», сильно хромая, но ни разу не упав, как будто и не пил вовсе, с трудом перебрался через сугробы на Ланскую дорогу и пешком побрел в сторону города.
…Мертвецки пьяный Мякишев, которому «Андрюша» подсыпал в водку какой-то порошок, проснулся только через сутки, разбуженный полицией и жандармами, которые по непонятной причине пожаловали к его дому, пытаясь задавать ему вопросы, однако не вспомнил ровным счетом ничего из того, что происходило накануне, и лишь плел про какого-то студента, «как-звать-не-могу-знать», с которым он и дошел до столь плачевного состояния…
Синие ночные тени от фонаря метались по комнате, не давая ему спать. Сон прошел, и Жорж ворочался, беспрерывно переворачивая горячую подушку и пытаясь найти на ней хоть один прохладный кусочек. Катя давно спала, сладко посапывая с ним рядом, и он тихо выбрался из постели, стараясь не разбудить ее, и на цыпочках, крадучись, направился в спальню Геккерна.
– Луи! Ты спишь?
– Господи, Жорж… иди сюда, иди… вот так… Разве тут уснешь? Я как подумаю, что завтра…
– Ты ничего не говорил Катрин?
– Нет, конечно… Ей нельзя волноваться… Жорж… я умоляю тебя – надень под мундир этот защитный панцирь. Почему ты должен рисковать? А вдруг он убьет тебя? Ты же знаешь – он стреляет без промаха…
– Нет. Ничего я не надену, Луи, – дуэль есть дуэль. Пушкин оскорбил тебя, и мой долг чести – наказать его за это… Но я не стану стрелять в него, Луи…
– Да пойми же ты… – голос Луи сорвался, и шепот перешел в сдавленные рыдания, – ты не хочешь в него стрелять, а он убьет тебя!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69