Новость оказалась так неожиданна, что я не сразу нашел, что ответить. Мы с Кирилычем договаривались, что он напоит дьяка Дмитрия Александровича и привезет его мне. Сторговались на четырнадцати цехинах, они же по другому именованию дукаты или, как их еще называли в Москве, червонцы. Теперь же получался совсем другой расклад, выходило, что холоп его отравил, о чем мы с ним, понятное дело, не уславливались, и я ему, заплатив, приму этим как бы вину на себя.
– Мы же с тобой за него живого по рукам били, – сказал я, пытаясь придумать выход из казуистической проблемы.
– Живого, мертвого, какая разница, я исполнил, значит, ты заплати, – начиная заметно поддавливать, потребовал Кирилыч. – Ты сказал привезти хозяина, я привез.
Кирилыч явно торопился поскорее получить деньги, потому невольно сам подсказал мне отмазку.
– Где ты его привез, что-то я не вижу?
– Так он у себя в избе, его сейчас как раз обмывают. Как же я тебе могу его предоставить, если он помер.
– Так, может, он сам по себе помер, а ты деньги с меня требуешь. С этим сначала разобраться нужно. Тем более, что о мертвом дьяке у нас с тобой договора не было.
Кирилычу так не понравились мои возражения, что он от злости сузил глаза и так сжал зубы, что побелели щеки.
– Так ты что, отказываешься обещанное платить?! – с трудом взяв себя в руки, тихим голосом спросил он.
– Конечно, пока тебе не за что платить. Подожди, пока я сам в этом деле разберусь.
– Смотри, как бы жалеть не пришлось! – не выдержал он.
– Ты меня что, пугаешь?
– А если я тебя сейчас ножом пощекочу? – зловеще спросил он и демонстративно полез правой рукой в левый рукав кафтана.
Я. не дожидаясь нападения, ударил его в солнечное сплетение, и бедолага повалился в своем новом одеянии на грязную после утреннего дождя землю. Увидев свару, в нашу сторону побежало сразу несколько караульных стрельцов.
– Вот я сейчас велю отвезти тебя в Разбойный приказ и там прикажу пытать на дыбе, тогда посмотрим, как ты еще ножом угрожать будешь.
Будто в подтверждении моих слов стрельцы подняли Кирилыча на ноги и заломили ему руки. Весь пыл у него тотчас прошел, и он по холопской привычке даже попытался бухнуться на колени, но стражники этого сделать не дали. Тогда Кирилыч, глядя на меня не только умоляюще, но даже как-то влюбленно, завопил:
– Прости, боярин, не вели казнить, вели слово молвить!
Меня всегда поражала удивительная способность идейных носителей холопско-холуйской идеи, в зависимости от ситуации, за считанные мгновения менять отношение к людям от чванливо-презрительного, до принижено-раболепного.
Однако скорость, с которой трансформировался Кирилыч, дорого стоила.
– Ладно, молви, – разрешил я.
– Зарезали нынче ночью моего боярина злые недруги! – заверещал он. – Осиротили нас, сирот горьких! На тебя только надёжа, благодетель ты наш!
– Говори толком, что случилось, кого зарезали? – ничего не понял я в той белиберде, что он выкрикивал.
– Боярина нашего Дмитрия Александровича сегодня ночью злые недруги до смерти зарезали.
– Ладно, отпустите его, – сказал я стрельцам. Те неохотно повиновались и, дав холопу просто так, для вразумления, пару тумаков, оставили нас вдвоем.
– Рассказывай толком, что случилось, – велел я Кирилычу, который, кажется, уже начисто забыл о своих имущественных претензиях и сочился липкой сладостью, как гниющий в жаркий день фрукт.
– Нынче ночью сегодня дьяка нашего и трех стрельцов, что с ним вместе в светлице спали, насмерть зарезали.
Новость оказалась сногсшибательной.
– И кто же их зарезал? – только и смог задать я обычный, в такой ситуации подразумевающийся, но глупый вопрос.
– Вот кабы то знать! Никого чужих в подворье не было, а как сегодня пришли боярина будить, глядь, они все вчетвером в крови купаются, остыли уже.
Мне сразу же подумалось, что это похоже на работу Версты.
– Твой дьяк нанимал людей меня убить? – прямо спросил я.
– Нанимал девку Маруську из Гончарной слободы.
– Нет, других людей?
– Чего не знаю, того не знаю!
– А приходили к дьяку двое, один здоровый с меня ростом, а второй вот такой? – я указал себе чуть выше пояса. – Маленький с желтым лицом?
– Всякие к нам ходят, всех и не упомнишь. Хотя маленького вроде как видел. Совсем щуплый как ребенок?
– Вот этот ребенок твоего дьяка и зарезал.
– Шутишь, что ж такой тщедушный против Дмитрия Александровича и трех стрельцов сможет. Дадут раза, и поминай как звали.
Что-то объяснять Кирклычу мне неинтересно, потому я его отпустил:
– Ладно, можешь идти.
– Как это идти, а деньги, что ты посулил?!
– Денег не дам, а вот на дыбу могу отправить, пусть тебя попытают, может, это ты своего хозяина зарезал.
И опять холоп Кирилыч смирил свой крутой нрав и беспримерную жадность, изогнулся, льстиво улыбнулся, поклонился до земли и затрусил в сторону Боровицких ворот.
– Это кто был? – спросил Алексий, когда я освободился и подошел к нему.
– Холоп дьяка, которого мы вчера собирались навестить. Кажется, нам крупно не повезло, нас опередил Верста.
– Как это опередил, в чем?
– Попал к дьяку раньше нас и зарезал его вместе с тремя стрельцами охраны.
– Этот, маленький? – недоверчиво спросил он. – Быть того не может! Один четверых! А точно он, может быть, кто другой?
– Это холоп видел его в имении несколько дней назад. Скорее всего, дьяк нанял Версту с товарищем убить меня, они не смогли, да еще Филипп погиб, вот Верста и сорвал зло на заказчике, – поделился я своей версией преступления.
– А вдруг его кто-то другой убил. Мало ли, ты же сам рассказывал, что дьяк имел дела со степняками, вдруг они деньги не поделили.
– Все может быть, но суметь без шума, в чужом доме зарезать четверых здоровых мужиков...
Договорить нам не дали, ко мне подошел боярин Иван Воротынский и сказал, что меня требует к себе царь Федор. Отказаться было нельзя. Я оставил Алексия дожидаться в центральных сенях и пошел в покои царя.
Когда я вошел, Федор хмуро на меня взглянул и натянуто поздоровался. Мне было понятно его состояние, но заниматься его сексуальными проблемами я не мог и не хотел.
Я остановился в дверях, ждал, что он скажет. Однако он заговорил не на тему сходить вместе к барышням, а спросил о сестре, как ее здоровье.
– Не знаю, – ответил я, – я ее со вчерашнего утра не видел.
– Ксения сказала, что ты вчера не приходил ее лечить, и ей за ночь стало хуже.
– Ты знаешь, что меня пытались убить? – не отвечая на претензии, спросил я.
Он утвердительно кивнул головой.
– Так вот, тот, которого я заколол, один из самых страшных убийц в Москве. А самый страшный – его оставшийся в живых товарищ. Ты слышал, что сегодня ночью у себя дома зарезали посольского дьяка Екушина с тремя стрельцами?
Федор вновь утвердительно кивнул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79