Только что они избили, связали и собрались ограбить проезжих, а теперь обижаются, что на них самих напали.
– Вяжи их! – опять закричал помещик своим индифферентным слугам. Те же задумчиво смотрели в разные стороны и чесали затылки. Мужики синхронно перевели укоряющие взгляды с меня на барина.
– Что здесь произошло? – спросил я, начиная понимать, что все случившееся не очень похоже на обычное ограбление. Будь разбойники настоящими душегубами, то зарезали бы барина с семьей, как баранов и концы в воду.
– Вяжи их! – как-то тоскливо и безнадежно, закричал барин и начал отступать к возку.
– Рассказывай, что у вас тут происходит, – велел я одному из вернувшихся мужиков, человеку явно не бандитского вида.
– Пусть он скажет, куда наши семьи дел, – не ответив, сказал мужик и, помахивая своей дубиной, двинулся к барину.
– Вы что его крестьяне? – догадался я.
– Они беглые, вяжите их, – опять раздался полный разочарования голос грозного господина. – Кто беглым помогает, тот сам вот и разбойник!
– Где моя баба и детки! – пронзительно закричал владелец сабли. – Говори, ирод, а то порешу!
– Сначала долги верните, а потом спрашивайте! – откликнулся помещик, укрываясь за возок. – Когда у меня помощь просили, то в ногах валялись, а теперь, на своего господина руку подняли! Не будет вам за ото прощения ни на этом, ни на том свете! Горячие сковородки в аду лизать будете!
– Сознавайся, ирод, куда семьи спрятал! – опять с надрывом закричал разбойник.
Помещик ответил как и прежде, крестьяне, не слушая, требовали свое. Обе стороны не спешили идти навстречу друг другу и конфликт, несмотря на присутствие третейского судьи начал принимать форму затяжного семейного скандала. Пришлось вмешаться, чтобы не торчать здесь с ними всю ночь, Однако обе стороны, не слушая друг друга, твердо стояли на своем.
– Пусть сначала вернутся в крепость, да покаются, тогда я буду с ними говорить, – упорствовал барин.
– Пусть скажет, где наши семьи и признается, что долгов за нами нет, – требовали крестьяне, – тогда мы подумаем, вернуться к нему или нет.
Помещик мне не нравился. То, как такие типы умеют обирать простой народ, я знал не понаслышке, потому взял сторону крестьян.
– Говори где их семьи, иначе сейчас заберу твоих женщин и увезу, а мужики пусть сами с тобой разбираются! – решительно сказал я.
Мужики обрадовавшись поддержке, тотчас втроем насели на барина. Тот продолжал стоять на своем. Стороны опять заспорили, а я подошел к лежащему без памяти красавцу. Ударил я его несильно, но он почему-то до сих пор не пришел в сознание. Я присел перед ним на корточки и потряс за плечо.
– Эй, дядя, вставай, хватит отдыхать!
Человек даже не пошевелился. Я машинально проверил у него на горле пульс. Сердце у него не билось. Я не поверил и посмотрел зрачки. Ничего более глупого представить было невозможно, каким-то образом я случайно отправил человека на тот свет. Вышло, что моя шутка оказалась совсем не смешной. Я снял с головы убитого шапку. Никаких видимых повреждений на темени, куда пришелся удар дубиной, не было, даже шишка оказалась небольшой. Пришлось позвать остальных и сознаться в содеянном:
– Кончайте ругаться, ваш Мишка, кажется, умер! – сообщил я склочной компании.
Спор разом смол, и все столпились над телом. Особой жалости или скорби на лицах заметно не было, но те, у кого были шапки, обнажили головы.
– Неужто и, правда, помер? – удивленно спросил крестьянин с саблей, после чего перекрестился и добавил. – Упокой Господи душу грешную!
– Он кто такой? – спросил помещик, рассматривая убитого. – Кажется, я его раньше не видел.
– Мишка, он разбойник, – ответил один из крестьян, – мы его здесь в лесу встретили и под его руку пошли.
Это сообщение меня немного успокоило, убил я хотя бы не честного мужика, отца многодетного семейства.
Что следует говорить в подобных случаях, я не знал, просто стоял вместе со всеми над мертвым телом. По разбойнику никто особенно не горевал. Во всяком случае, спорить о своем, конфликтующие стороны продолжили над его еще не остывшем телом. Пришлось прогнать их в сторону, Я же прикидывал, насколько будет этично позаимствовать одежду умершего. Мы с покойным были примерно одного роста, и его платье меня здорово бы выручило. Решать нужно было быстро, пока еще кто-нибудь не положил глаз, на его бархатный кафтан. Самым противным оказалось раздевать мертвеца.
– Ты, это что делаешь, – спросил меня один из слуг помещика. Они оба продолжали стоять в стороне, так и не рискнув вмешаться в спор своего барина с крестьянами.
– Сам не видишь? – ответил я, стаскивая с разбойника камзол.
Он оказался старым и потертым, был мне короток и узок, к тому же очень тяжел, но выбирать не приходилось. Я решил проверить карманы и обнаружил в них целый арсенал. В одном было насыпано фунта два пороха, в другом оказались свинец и пули для пищали. Огневой припас мне был без надобности, и я его сразу выбросил. Портки усопшего, не шли ни в какое сравнение с верхом, были обычными крестьянскими штанами из домотканого холста. Сапоги оказались маленького размера и худыми. Пока я занимался экипировкой, спорщики так увлеченно выясняли отношения, что ни на что не обращали внимание.
В эти благостные, патриархальные времена, разница между помещиками и крестьянами была невелика и, пожалуй, заключалась только в разной одежде и еде. Не дошла еще тогда Русь да эпохи просвещения и расслоения общества по образованию и воспитанию. Большинство людей говорили на одинаковом языке, и редко заносились друг перед другом дремучестью рода.
Я оделся в одежду покойного, оставив только свои поршни, перепоясался его разбойничьей саблей в ободранных кожаных ножнах, и только тогда подошел послушать, до чего договорились стороны. Кажется, дело у них шло на лад, только крестьяне отказывались ремонтировать вгорячах поломанную карету. Меня заметили, и спор разом прекратился.
– Ты никак Мишкину одежду забрал? – осуждающе спросил мужик с саблей.
– Да, – подтвердил я, – она ему все равно не понадобится.
– Так будет не по справедливости! – вмешался помещик. – По справедливости нужно ее поделить. Тебе, скажем, сапоги, а мне все остальное!
– Я вам оставляю сапоги и пищаль, она дорого стоит, за это ты, – сказал я барину, – по человечески похоронишь разбойника.
Помещика такой расклад не удовлетворил, он попробовал его оспорить, но я, не вступая в спор сел в седло. Времени на пререкания у меня уже не оставалось, нужно было ехать дальше.
Помещика такое неуважение возмутило, и он попытался помешать мне уехать, схватился за уздечку. Пришлось оттолкнуть его ногой. Барин от неожиданности упал, после чего не вставая, принялся меня проклинать и корить мздоимством.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
– Вяжи их! – опять закричал помещик своим индифферентным слугам. Те же задумчиво смотрели в разные стороны и чесали затылки. Мужики синхронно перевели укоряющие взгляды с меня на барина.
– Что здесь произошло? – спросил я, начиная понимать, что все случившееся не очень похоже на обычное ограбление. Будь разбойники настоящими душегубами, то зарезали бы барина с семьей, как баранов и концы в воду.
– Вяжи их! – как-то тоскливо и безнадежно, закричал барин и начал отступать к возку.
– Рассказывай, что у вас тут происходит, – велел я одному из вернувшихся мужиков, человеку явно не бандитского вида.
– Пусть он скажет, куда наши семьи дел, – не ответив, сказал мужик и, помахивая своей дубиной, двинулся к барину.
– Вы что его крестьяне? – догадался я.
– Они беглые, вяжите их, – опять раздался полный разочарования голос грозного господина. – Кто беглым помогает, тот сам вот и разбойник!
– Где моя баба и детки! – пронзительно закричал владелец сабли. – Говори, ирод, а то порешу!
– Сначала долги верните, а потом спрашивайте! – откликнулся помещик, укрываясь за возок. – Когда у меня помощь просили, то в ногах валялись, а теперь, на своего господина руку подняли! Не будет вам за ото прощения ни на этом, ни на том свете! Горячие сковородки в аду лизать будете!
– Сознавайся, ирод, куда семьи спрятал! – опять с надрывом закричал разбойник.
Помещик ответил как и прежде, крестьяне, не слушая, требовали свое. Обе стороны не спешили идти навстречу друг другу и конфликт, несмотря на присутствие третейского судьи начал принимать форму затяжного семейного скандала. Пришлось вмешаться, чтобы не торчать здесь с ними всю ночь, Однако обе стороны, не слушая друг друга, твердо стояли на своем.
– Пусть сначала вернутся в крепость, да покаются, тогда я буду с ними говорить, – упорствовал барин.
– Пусть скажет, где наши семьи и признается, что долгов за нами нет, – требовали крестьяне, – тогда мы подумаем, вернуться к нему или нет.
Помещик мне не нравился. То, как такие типы умеют обирать простой народ, я знал не понаслышке, потому взял сторону крестьян.
– Говори где их семьи, иначе сейчас заберу твоих женщин и увезу, а мужики пусть сами с тобой разбираются! – решительно сказал я.
Мужики обрадовавшись поддержке, тотчас втроем насели на барина. Тот продолжал стоять на своем. Стороны опять заспорили, а я подошел к лежащему без памяти красавцу. Ударил я его несильно, но он почему-то до сих пор не пришел в сознание. Я присел перед ним на корточки и потряс за плечо.
– Эй, дядя, вставай, хватит отдыхать!
Человек даже не пошевелился. Я машинально проверил у него на горле пульс. Сердце у него не билось. Я не поверил и посмотрел зрачки. Ничего более глупого представить было невозможно, каким-то образом я случайно отправил человека на тот свет. Вышло, что моя шутка оказалась совсем не смешной. Я снял с головы убитого шапку. Никаких видимых повреждений на темени, куда пришелся удар дубиной, не было, даже шишка оказалась небольшой. Пришлось позвать остальных и сознаться в содеянном:
– Кончайте ругаться, ваш Мишка, кажется, умер! – сообщил я склочной компании.
Спор разом смол, и все столпились над телом. Особой жалости или скорби на лицах заметно не было, но те, у кого были шапки, обнажили головы.
– Неужто и, правда, помер? – удивленно спросил крестьянин с саблей, после чего перекрестился и добавил. – Упокой Господи душу грешную!
– Он кто такой? – спросил помещик, рассматривая убитого. – Кажется, я его раньше не видел.
– Мишка, он разбойник, – ответил один из крестьян, – мы его здесь в лесу встретили и под его руку пошли.
Это сообщение меня немного успокоило, убил я хотя бы не честного мужика, отца многодетного семейства.
Что следует говорить в подобных случаях, я не знал, просто стоял вместе со всеми над мертвым телом. По разбойнику никто особенно не горевал. Во всяком случае, спорить о своем, конфликтующие стороны продолжили над его еще не остывшем телом. Пришлось прогнать их в сторону, Я же прикидывал, насколько будет этично позаимствовать одежду умершего. Мы с покойным были примерно одного роста, и его платье меня здорово бы выручило. Решать нужно было быстро, пока еще кто-нибудь не положил глаз, на его бархатный кафтан. Самым противным оказалось раздевать мертвеца.
– Ты, это что делаешь, – спросил меня один из слуг помещика. Они оба продолжали стоять в стороне, так и не рискнув вмешаться в спор своего барина с крестьянами.
– Сам не видишь? – ответил я, стаскивая с разбойника камзол.
Он оказался старым и потертым, был мне короток и узок, к тому же очень тяжел, но выбирать не приходилось. Я решил проверить карманы и обнаружил в них целый арсенал. В одном было насыпано фунта два пороха, в другом оказались свинец и пули для пищали. Огневой припас мне был без надобности, и я его сразу выбросил. Портки усопшего, не шли ни в какое сравнение с верхом, были обычными крестьянскими штанами из домотканого холста. Сапоги оказались маленького размера и худыми. Пока я занимался экипировкой, спорщики так увлеченно выясняли отношения, что ни на что не обращали внимание.
В эти благостные, патриархальные времена, разница между помещиками и крестьянами была невелика и, пожалуй, заключалась только в разной одежде и еде. Не дошла еще тогда Русь да эпохи просвещения и расслоения общества по образованию и воспитанию. Большинство людей говорили на одинаковом языке, и редко заносились друг перед другом дремучестью рода.
Я оделся в одежду покойного, оставив только свои поршни, перепоясался его разбойничьей саблей в ободранных кожаных ножнах, и только тогда подошел послушать, до чего договорились стороны. Кажется, дело у них шло на лад, только крестьяне отказывались ремонтировать вгорячах поломанную карету. Меня заметили, и спор разом прекратился.
– Ты никак Мишкину одежду забрал? – осуждающе спросил мужик с саблей.
– Да, – подтвердил я, – она ему все равно не понадобится.
– Так будет не по справедливости! – вмешался помещик. – По справедливости нужно ее поделить. Тебе, скажем, сапоги, а мне все остальное!
– Я вам оставляю сапоги и пищаль, она дорого стоит, за это ты, – сказал я барину, – по человечески похоронишь разбойника.
Помещика такой расклад не удовлетворил, он попробовал его оспорить, но я, не вступая в спор сел в седло. Времени на пререкания у меня уже не оставалось, нужно было ехать дальше.
Помещика такое неуважение возмутило, и он попытался помешать мне уехать, схватился за уздечку. Пришлось оттолкнуть его ногой. Барин от неожиданности упал, после чего не вставая, принялся меня проклинать и корить мздоимством.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79