Я про себя хмыкал, когда видел, как трепетно, с повышенным уважением относится он к девушке. Он вел себя так, словно пытался загладить, заставить ее забыть омерзительный поступок отца.
Марфа оказавшись в новом месте, с новыми людьми, немного дичилась, и в общении с Дарьей Кошкиной у нее тотчас проявился дух соревнования. Обе девушки были молоды и хороши собой, но непонятно, кто лучше и краше. Поэтому каждая старалась отыскать ответ во взглядах и оценках окружающих.
Убиенных супругов снесли в церковь, на отпевание. Похороны должны были состояться по обычаю, на третий день, а пока там над ними читали поминальные молитвы. Несмотря на несчастье, в доме стало как-то светлее, я не мог судить, как здесь было раньше, но слуги, да и сами сироты не казались убитыми горем. О таком отношении к усопшим, лишний раз стоит задуматься тем, кто хочет, что бы их в последний путь провожали не с облегчением или равнодушием, а искренней скорбью.
Мы с запорожцем, наконец, смогли обменяться верхней одеждой. Хотя в сущности наше платье было в таком плачевном состоянии, что одно другого стоило. Для того чтобы переодеться, нам пришлось уединиться, что в тесноте заполненного людьми дома было непросто. Ключница, старуха, с лицом доброй бабы-яги, указала нам на уединенную светлицу в пристроенном к избе тереме.
Мы поднялись по узкой лестнице на второй этаж. В теремке, украшавшем помещичью избу, наверху, оказалась крохотная комнатка, с полатями. Здесь было чисто и пахло сухой травой и птичьими перьями. Я с вожделением воззрился на полати, застеленные пышной периной. Уже не помнилось, сколько времени назад, удавалось поспать в комфорте.
– Что ты собираешься делать дальше? – спросил я, возвращая Степану его жупан и получая назад свой камзол и кинжал. Теперь в распоряжении казака оказался весь здешний арсенал, так что нужды в моем оружии больше не было.
Парень смутился, виновато отвел глаза, потом неопределенно махнул рукой:
– У меня одна дорога, в Запорожскую Сечь, – он замолчал, исследуя новые прорехи в своей одежде, потом как бы в раздумье, продолжил, – с другой стороны и сирот на произвол судьбы не бросишь... Кто за невинные души заступится. Сам слышал, что сегодня мужики кричали, – он помолчал, потом сказал с горечью. – Только как это сделаешь, если нужно возвращаться? И так будет неправильно, и по другому плохо.
– Это правда, – скрывая улыбку, сказал я, – к тому же Кошкин велел тебе жениться на Дарье, а воля умершего священна... Не выполнить смертный грех!
– Правда?! – впервые как мы были вместе, Степан широко улыбнулся. – Я об этом как-то не подумал. Только как же, вдруг Дарья за меня не захочет? Сам понимаешь, насильно мил не будешь!
– Как же она может не захотеть, когда это воля батюшки. Думаю, она против нее не пойдет. Да и ты, если женишься на ней, сможешь заботиться о сиротах.
Господи, как бывает приятно делать добрые дела! Парень после моих слов, разве что не засветился изнутри. Правда, потом, так же быстро, как загорелся, потух.
– Как же мне жениться, когда я запорожский казак. У нас это не по обычаю...
Теперь нужно было ему помочь решить логическую задачу.
– Ты в Сечь своей волей пошел? – спросил я.
– Своей, – подтвердил он.
– Значит, можешь своей волей и выйти, тем более что для благородного дела. Видно Господь так захотел, что бы вы с Дарьей встретились, Вот тебе теперь и будет возможность, совершит подвиг, оберегать ее и детей.
– Я оберегу! – ответил он с жаром и так двинул в стену кулаком, что я бы не позавидовал тому, кто решится обидеть сирот. – Только в Дарье я все одно сомневаюсь. Она такая! – он поднял глаза к потолку. – А я простой казак...
Мне было понятно, что больше всего на свете он хочет сейчас услышать подтверждение своих шансов на успех у Кошкиной. Причем говорить на эту тему сможет сколько угодно. К сожалению, после бессонной ночи у меня трещала голова, сами собой закрывались глаза, а полати и перина выглядели так соблазнительно!
– Это ничего не значит, – в тезисном порядке решил проблему, – раньше был простым, теперь станешь знатным. Главное в человеке не кровь, а благородная душа. Ты ведь тоже не просто так, а запорожский лыцарь, – вовремя вспомнил я «Тараса Бульбу» Гоголя.
Степан жадно слушал сладкие слова соблазна. От повышенного внимания на его лице и бритом лбу появилась испарина. Он стер пот тыльной стороной ладони, задел ей свежую ссадину от камня. Из ранки выступила кровь, он поморщился, но не заметил боли. Ждал, что я скажу еще.
– Женись на Дарье, рожайте детей, ведите хозяйство, жалейте крестьян, – продолжал я, – и еще заведи себя военную дружину. Скоро наступят лихие времена, и нужно будет оберегать и семью и крестьян от татей и разбойников. А будет их тут видимо невидимо.
– А ты откуда это знаешь? – перебил он севшим голосом. – Да правда ли, Тарас, что ты сам казак?
– Нет не казак, это я вам так назвался, и зовут меня не Тарас, а по-другому, – ответил я сначала на вторую часть вопроса. – Откуда все знаю, сказать не могу, да ты сам вскоре убедишься. И еще, последнее. Когда спустя несколько лет, настанут в Москве трудные времена, появятся два человека, о которых ты пока даже не слышал. Одного зовут князь Пожарский, другого Кузьма Минин. Тогда ты соберешь свою дружину и отправишься в Москву к ним на помощь.
Серьезный тон, а главное неожиданность предсказания, совсем смутили запорожца, он уже, явно, не знал, что думать о недавнем товарище. Я не дал ему опомниться:
– Теперь иди к Кошкиным и помогай им справляться с горем. А сюда ко мне пришли Марфу, и прикажи дворовым холопам, чтобы нас не беспокоили.
Степан кивнул и направился к выходу, но не удержался и задал еще вопрос:
– А что, Марфа тоже не Марфа?
Я засмеялся и махнул рукой:
– Нет, с ней-то, как раз, все в порядке.
– Все-таки я насчет Сечи сильно сомневаюсь, – грустно сказал он, – вдруг меня казаки не поймут.
Я пожал плечам и запорожец ушел в такой задумчивости, что я подумал, непременно забудет о моей просьбе. Однако минут через пять появилась Марфа, оглядела светелку и меня, уже покоившегося на перине, скромно потупив глаза, спросила:
– Ты меня звал?
– Звал. Ложись со мной, отдохни, а то, наверное, уже падаешь от усталости, – ответил я, отодвигаясь на край полатей.
– Как скажешь, – послушно ответила девушка и начала развязывать свой монастырский платок.
Я, чтобы ее не смущать, закрыл глаза. Лежал и думал, смогу ли, наконец, попасть в заветный лес. Гривов теперь был свободен, и если не оставаться на похороны, то отправиться туда можно хоть завтра.
– А вот и я, – сказала мне на ухо Марфа, прижимаясь к плечу теплой грудью.
– Ты? Да... Я, в общем-то, не это имел в виду...
– Ты не очень устала? – спросил я, когда мы кончили целоваться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Марфа оказавшись в новом месте, с новыми людьми, немного дичилась, и в общении с Дарьей Кошкиной у нее тотчас проявился дух соревнования. Обе девушки были молоды и хороши собой, но непонятно, кто лучше и краше. Поэтому каждая старалась отыскать ответ во взглядах и оценках окружающих.
Убиенных супругов снесли в церковь, на отпевание. Похороны должны были состояться по обычаю, на третий день, а пока там над ними читали поминальные молитвы. Несмотря на несчастье, в доме стало как-то светлее, я не мог судить, как здесь было раньше, но слуги, да и сами сироты не казались убитыми горем. О таком отношении к усопшим, лишний раз стоит задуматься тем, кто хочет, что бы их в последний путь провожали не с облегчением или равнодушием, а искренней скорбью.
Мы с запорожцем, наконец, смогли обменяться верхней одеждой. Хотя в сущности наше платье было в таком плачевном состоянии, что одно другого стоило. Для того чтобы переодеться, нам пришлось уединиться, что в тесноте заполненного людьми дома было непросто. Ключница, старуха, с лицом доброй бабы-яги, указала нам на уединенную светлицу в пристроенном к избе тереме.
Мы поднялись по узкой лестнице на второй этаж. В теремке, украшавшем помещичью избу, наверху, оказалась крохотная комнатка, с полатями. Здесь было чисто и пахло сухой травой и птичьими перьями. Я с вожделением воззрился на полати, застеленные пышной периной. Уже не помнилось, сколько времени назад, удавалось поспать в комфорте.
– Что ты собираешься делать дальше? – спросил я, возвращая Степану его жупан и получая назад свой камзол и кинжал. Теперь в распоряжении казака оказался весь здешний арсенал, так что нужды в моем оружии больше не было.
Парень смутился, виновато отвел глаза, потом неопределенно махнул рукой:
– У меня одна дорога, в Запорожскую Сечь, – он замолчал, исследуя новые прорехи в своей одежде, потом как бы в раздумье, продолжил, – с другой стороны и сирот на произвол судьбы не бросишь... Кто за невинные души заступится. Сам слышал, что сегодня мужики кричали, – он помолчал, потом сказал с горечью. – Только как это сделаешь, если нужно возвращаться? И так будет неправильно, и по другому плохо.
– Это правда, – скрывая улыбку, сказал я, – к тому же Кошкин велел тебе жениться на Дарье, а воля умершего священна... Не выполнить смертный грех!
– Правда?! – впервые как мы были вместе, Степан широко улыбнулся. – Я об этом как-то не подумал. Только как же, вдруг Дарья за меня не захочет? Сам понимаешь, насильно мил не будешь!
– Как же она может не захотеть, когда это воля батюшки. Думаю, она против нее не пойдет. Да и ты, если женишься на ней, сможешь заботиться о сиротах.
Господи, как бывает приятно делать добрые дела! Парень после моих слов, разве что не засветился изнутри. Правда, потом, так же быстро, как загорелся, потух.
– Как же мне жениться, когда я запорожский казак. У нас это не по обычаю...
Теперь нужно было ему помочь решить логическую задачу.
– Ты в Сечь своей волей пошел? – спросил я.
– Своей, – подтвердил он.
– Значит, можешь своей волей и выйти, тем более что для благородного дела. Видно Господь так захотел, что бы вы с Дарьей встретились, Вот тебе теперь и будет возможность, совершит подвиг, оберегать ее и детей.
– Я оберегу! – ответил он с жаром и так двинул в стену кулаком, что я бы не позавидовал тому, кто решится обидеть сирот. – Только в Дарье я все одно сомневаюсь. Она такая! – он поднял глаза к потолку. – А я простой казак...
Мне было понятно, что больше всего на свете он хочет сейчас услышать подтверждение своих шансов на успех у Кошкиной. Причем говорить на эту тему сможет сколько угодно. К сожалению, после бессонной ночи у меня трещала голова, сами собой закрывались глаза, а полати и перина выглядели так соблазнительно!
– Это ничего не значит, – в тезисном порядке решил проблему, – раньше был простым, теперь станешь знатным. Главное в человеке не кровь, а благородная душа. Ты ведь тоже не просто так, а запорожский лыцарь, – вовремя вспомнил я «Тараса Бульбу» Гоголя.
Степан жадно слушал сладкие слова соблазна. От повышенного внимания на его лице и бритом лбу появилась испарина. Он стер пот тыльной стороной ладони, задел ей свежую ссадину от камня. Из ранки выступила кровь, он поморщился, но не заметил боли. Ждал, что я скажу еще.
– Женись на Дарье, рожайте детей, ведите хозяйство, жалейте крестьян, – продолжал я, – и еще заведи себя военную дружину. Скоро наступят лихие времена, и нужно будет оберегать и семью и крестьян от татей и разбойников. А будет их тут видимо невидимо.
– А ты откуда это знаешь? – перебил он севшим голосом. – Да правда ли, Тарас, что ты сам казак?
– Нет не казак, это я вам так назвался, и зовут меня не Тарас, а по-другому, – ответил я сначала на вторую часть вопроса. – Откуда все знаю, сказать не могу, да ты сам вскоре убедишься. И еще, последнее. Когда спустя несколько лет, настанут в Москве трудные времена, появятся два человека, о которых ты пока даже не слышал. Одного зовут князь Пожарский, другого Кузьма Минин. Тогда ты соберешь свою дружину и отправишься в Москву к ним на помощь.
Серьезный тон, а главное неожиданность предсказания, совсем смутили запорожца, он уже, явно, не знал, что думать о недавнем товарище. Я не дал ему опомниться:
– Теперь иди к Кошкиным и помогай им справляться с горем. А сюда ко мне пришли Марфу, и прикажи дворовым холопам, чтобы нас не беспокоили.
Степан кивнул и направился к выходу, но не удержался и задал еще вопрос:
– А что, Марфа тоже не Марфа?
Я засмеялся и махнул рукой:
– Нет, с ней-то, как раз, все в порядке.
– Все-таки я насчет Сечи сильно сомневаюсь, – грустно сказал он, – вдруг меня казаки не поймут.
Я пожал плечам и запорожец ушел в такой задумчивости, что я подумал, непременно забудет о моей просьбе. Однако минут через пять появилась Марфа, оглядела светелку и меня, уже покоившегося на перине, скромно потупив глаза, спросила:
– Ты меня звал?
– Звал. Ложись со мной, отдохни, а то, наверное, уже падаешь от усталости, – ответил я, отодвигаясь на край полатей.
– Как скажешь, – послушно ответила девушка и начала развязывать свой монастырский платок.
Я, чтобы ее не смущать, закрыл глаза. Лежал и думал, смогу ли, наконец, попасть в заветный лес. Гривов теперь был свободен, и если не оставаться на похороны, то отправиться туда можно хоть завтра.
– А вот и я, – сказала мне на ухо Марфа, прижимаясь к плечу теплой грудью.
– Ты? Да... Я, в общем-то, не это имел в виду...
– Ты не очень устала? – спросил я, когда мы кончили целоваться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79