В кладовке, которую нам указал мальчик, чего только не было: бердыши, пики, сабли, даже две заряженные пищали. Это была самая ценная находка.
Степан и Гривов, начали выбирать себе оружие, я схватил здоровенную, двухпудовую пищаль и отнес ее в подклеть, служившую пыточной камерой. Ее окна-бойницы, как раз выходили во внутренний двор. Каменные стены были довольно толстые, и уложить пищаль на подоконнике удалось без труда. Чтобы выстрелить нужен был огонь. Возня с огнивом, даже при отточенных навыках, занимала не меньше минуты, пришлось совершить небольшое святотатство, воспользоваться лампадкой теплящейся перед иконами.
Пока я метался по дому, товарищи вооружились. В наружную дверь уже колотили с такой яростью, что грохот стоял во всем доме. На наше счастье нападающие пока не догадались выбить дверь бревном.
– Идите в сени! – крикнул я соратникам. – Как только выстрелю, открывайте!
Долго объяснять было недосуг, но запорожец и так все понимал с полуслова. Они с Гривовым и так уже побежали в сени. Я же понес лампадку в подклеть.
– Дядя, ты будешь стрелять? – тихо спросил мальчик, глядя на меня серьезными глазами.
– Да, а ты иди к сестрам и братьям, – на ходу ответил я.
– Можно я посмотрю? – попросил он.
Объясняться с ним времени не было, и я кивнул. Теперь мне нужно было запалить порох, плотно набитый в сопло тыльной части пищали. Фитилем это сделать просто, а вот зажечь его от лампадки, оказалось нелегко, Больше всего я боялся, что она потухнет, так мал и ненадежен был плавающий в масле огонек. Пришлось пожертвовать куском трута. Как только он загорелся, я его раздул, положил прямо на сопло и, схватив в охапку мальчика, отбежал с ним подальше от ненадежного оружия. Пищаль грохнула так, что у меня заложило уши, а ее саму отдачей отбросило до противоположной стены. Покойный Кошкин пороха насыпал не жалея.
– Теперь беги к своим, – приказал я мальчику. Он оглушенный и напуганный повиновался, а я бросился в сени. Запорожец с Гривовым уже успели открыть дверь и выйти на крыльцо. Толпа после выстрела отхлынула и теперь молча стояла шагах в двадцати от избы. На ступенях остались только убитые хозяева, Вид у них был страшный, разорванная одежда и растерзанная плоть. Легче всего срывать свой гнев на беззащитных мертвых!
Гривов и запорожец плечом к плечу стояли возле дверей. Я встал между ними с опущенным сабельным клинком. Обе стороны молчали. Чего можно ждать от такого количества разъяренных, опьяненных кровью людей, я не представлял. Все могло повернуться или в одну или в другую сторону.
– Если пойдут на нас, – отступаем, тихо сказал я товарищам. Однако озверевшие холопы на нас нападать не спешили. От общей массы отделился человек в красном кафтане, убивший Кошкина.
– Казаки, – с истерическими нотами в голосе, закричал он, – отдайте нам кошкинских пащенков, и мы вас не тронем!
– Это вы расходитесь, тогда мы вас не тронем, – ответил Степан, поднимая над головой секиру.
В толпе отходящей от шока после выстрела, раздались крики и улюлюканье. Герой в красном кафтане сделал шаг в нашу сторону, толпа качнулась вслед за ним, и я пожалел, что не взял с собой лук и стрелы. Похоже, что он и был главным смутьяном, поднявшим бессмысленный бунт.
– Казаки, не повинуетесь, мы вас убьем! – опять закричал он, – Отдайте нам пащенков и идите куда вздумается!
Главарь, чувствуя за спиной поддержку толпы, горделиво упер руку в бок и отставил в сторону бердыш. Он явно блефовал, пытаясь взять нас на понт.
– Ну что, попробуем их разогнать, – тихо спросил я запорожца, – только не зарывайся, если что отступаем! Помни, за нами дети.
– Идет, – согласился он, – а ты останься, сторожи дверь, добавил он, обращаясь к Гривову.
Мой деревенский приятель хоть и держал в руках саблю, выглядел совсем не воинственно. К тому же ему совсем незачем было рисковать жизнью ради детей своего палача.
– Идем! – сказал я, и мы с запорожцем начали медленно спускаться с крыльца.
Главарь руку с бока убрал и приготовил к бою бердыш. Толпа пока стояла на месте, но не так монолитно как прежде. Как обычно бывает, уже каждый начал бояться за себя. Никому не хотелось попасть под секиру здоровенного казака.
– Смотрите, волк! – истерично крикнул кто-то в толпе.
«Волка» заметили не только там, я тоже увидел, как Полкан не торопясь, идет между нами и толпой. Вид у него был грозный: вздыбленная шерсть, оскаленная пасть.
Он подошел, развернулся и встал между Степаном и мной. Теперь, получалось, что нас стало трое и не знаю, кто из нас больше нагнал страха на крестьян.
– Волк, волк, волк! – опять закричали в разных местах, – Оборотень! – добавил чей-то испуганный голос.
Мы медленно приближались к толпе. Со стороны вид у нашей троицы был, думаю, страшный. Главарь с бердышом, смотрел на нас во все глаза и когда мы подошли, невольно отступил. Морда у него была самая, что ни есть самоуверенная, но оказаться в одиночку против двоих казаков, да еще и перед «серым волком», который может быть оборотень, страшно любому.
– Чего это вы, казаки! – совсем тихо сказал он. – Мы вам зла не желаем, Барин кровопийца и за свое ответил...
Я хотел спросить, при чем тогда малолетние дети, но не стал вступать в дискуссию, чтобы не снизить динамики момента. Степан вдруг сделал круговое движение огромной секирой, Полкан зарычал, я поднял саблю, и предводитель бунта сломался. Он начал отступать на толпу, она расступилась, и он исчез за чужими спинами.
Теперь мы стояли перед простыми крестьянами, среди которых оказались и спасенные из темной избы мужики.
Похоже, что кровь уже отливала от голов, и вид у большинства был не свирепый, а виноватый.
– Вы казаки не сердитесь, – рассудительно сказал высокий мужчина, с правильными чертами лица и глубокими морщинами от носа к подбородку, – покойный барин много нашей крови выпил...
– А мы-то тут причем? Мы вас не обижали, я даже ваших мужиков из темной вызволили. Вы же нас, чуть не убили камнями! – громко, что было всем слышно, сказал я.
– Дети ихние, дьявольское семя! Вырастут, такими же извергами будут. Отдали бы вы нам их добром! – крикнул со стороны невидимый человек.
– А если они не в родителей пойдут? Вы же православные люди, неужели невинных детей убьете? – опять громко, «на публику», спросил я.
Мужик, начавший переговоры, задумался помолчал, перекрестился и только после этого сказал:
– Мы конечно не звери и понимаем правду, только сам посуди, чем они нам за такое зло отплатят?
– Вы же не все помещиков убивали! Убил один. Где тот в красном кафтане? Пусть выйдет вперед, чего он за спинами прячется? – дал я возможность бунтарям сохранить лицо.
По сути, крестьянин был прав, при полном произволе помещиков ничего кроме зла они от потомков Кошкина не увидят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Степан и Гривов, начали выбирать себе оружие, я схватил здоровенную, двухпудовую пищаль и отнес ее в подклеть, служившую пыточной камерой. Ее окна-бойницы, как раз выходили во внутренний двор. Каменные стены были довольно толстые, и уложить пищаль на подоконнике удалось без труда. Чтобы выстрелить нужен был огонь. Возня с огнивом, даже при отточенных навыках, занимала не меньше минуты, пришлось совершить небольшое святотатство, воспользоваться лампадкой теплящейся перед иконами.
Пока я метался по дому, товарищи вооружились. В наружную дверь уже колотили с такой яростью, что грохот стоял во всем доме. На наше счастье нападающие пока не догадались выбить дверь бревном.
– Идите в сени! – крикнул я соратникам. – Как только выстрелю, открывайте!
Долго объяснять было недосуг, но запорожец и так все понимал с полуслова. Они с Гривовым и так уже побежали в сени. Я же понес лампадку в подклеть.
– Дядя, ты будешь стрелять? – тихо спросил мальчик, глядя на меня серьезными глазами.
– Да, а ты иди к сестрам и братьям, – на ходу ответил я.
– Можно я посмотрю? – попросил он.
Объясняться с ним времени не было, и я кивнул. Теперь мне нужно было запалить порох, плотно набитый в сопло тыльной части пищали. Фитилем это сделать просто, а вот зажечь его от лампадки, оказалось нелегко, Больше всего я боялся, что она потухнет, так мал и ненадежен был плавающий в масле огонек. Пришлось пожертвовать куском трута. Как только он загорелся, я его раздул, положил прямо на сопло и, схватив в охапку мальчика, отбежал с ним подальше от ненадежного оружия. Пищаль грохнула так, что у меня заложило уши, а ее саму отдачей отбросило до противоположной стены. Покойный Кошкин пороха насыпал не жалея.
– Теперь беги к своим, – приказал я мальчику. Он оглушенный и напуганный повиновался, а я бросился в сени. Запорожец с Гривовым уже успели открыть дверь и выйти на крыльцо. Толпа после выстрела отхлынула и теперь молча стояла шагах в двадцати от избы. На ступенях остались только убитые хозяева, Вид у них был страшный, разорванная одежда и растерзанная плоть. Легче всего срывать свой гнев на беззащитных мертвых!
Гривов и запорожец плечом к плечу стояли возле дверей. Я встал между ними с опущенным сабельным клинком. Обе стороны молчали. Чего можно ждать от такого количества разъяренных, опьяненных кровью людей, я не представлял. Все могло повернуться или в одну или в другую сторону.
– Если пойдут на нас, – отступаем, тихо сказал я товарищам. Однако озверевшие холопы на нас нападать не спешили. От общей массы отделился человек в красном кафтане, убивший Кошкина.
– Казаки, – с истерическими нотами в голосе, закричал он, – отдайте нам кошкинских пащенков, и мы вас не тронем!
– Это вы расходитесь, тогда мы вас не тронем, – ответил Степан, поднимая над головой секиру.
В толпе отходящей от шока после выстрела, раздались крики и улюлюканье. Герой в красном кафтане сделал шаг в нашу сторону, толпа качнулась вслед за ним, и я пожалел, что не взял с собой лук и стрелы. Похоже, что он и был главным смутьяном, поднявшим бессмысленный бунт.
– Казаки, не повинуетесь, мы вас убьем! – опять закричал он, – Отдайте нам пащенков и идите куда вздумается!
Главарь, чувствуя за спиной поддержку толпы, горделиво упер руку в бок и отставил в сторону бердыш. Он явно блефовал, пытаясь взять нас на понт.
– Ну что, попробуем их разогнать, – тихо спросил я запорожца, – только не зарывайся, если что отступаем! Помни, за нами дети.
– Идет, – согласился он, – а ты останься, сторожи дверь, добавил он, обращаясь к Гривову.
Мой деревенский приятель хоть и держал в руках саблю, выглядел совсем не воинственно. К тому же ему совсем незачем было рисковать жизнью ради детей своего палача.
– Идем! – сказал я, и мы с запорожцем начали медленно спускаться с крыльца.
Главарь руку с бока убрал и приготовил к бою бердыш. Толпа пока стояла на месте, но не так монолитно как прежде. Как обычно бывает, уже каждый начал бояться за себя. Никому не хотелось попасть под секиру здоровенного казака.
– Смотрите, волк! – истерично крикнул кто-то в толпе.
«Волка» заметили не только там, я тоже увидел, как Полкан не торопясь, идет между нами и толпой. Вид у него был грозный: вздыбленная шерсть, оскаленная пасть.
Он подошел, развернулся и встал между Степаном и мной. Теперь, получалось, что нас стало трое и не знаю, кто из нас больше нагнал страха на крестьян.
– Волк, волк, волк! – опять закричали в разных местах, – Оборотень! – добавил чей-то испуганный голос.
Мы медленно приближались к толпе. Со стороны вид у нашей троицы был, думаю, страшный. Главарь с бердышом, смотрел на нас во все глаза и когда мы подошли, невольно отступил. Морда у него была самая, что ни есть самоуверенная, но оказаться в одиночку против двоих казаков, да еще и перед «серым волком», который может быть оборотень, страшно любому.
– Чего это вы, казаки! – совсем тихо сказал он. – Мы вам зла не желаем, Барин кровопийца и за свое ответил...
Я хотел спросить, при чем тогда малолетние дети, но не стал вступать в дискуссию, чтобы не снизить динамики момента. Степан вдруг сделал круговое движение огромной секирой, Полкан зарычал, я поднял саблю, и предводитель бунта сломался. Он начал отступать на толпу, она расступилась, и он исчез за чужими спинами.
Теперь мы стояли перед простыми крестьянами, среди которых оказались и спасенные из темной избы мужики.
Похоже, что кровь уже отливала от голов, и вид у большинства был не свирепый, а виноватый.
– Вы казаки не сердитесь, – рассудительно сказал высокий мужчина, с правильными чертами лица и глубокими морщинами от носа к подбородку, – покойный барин много нашей крови выпил...
– А мы-то тут причем? Мы вас не обижали, я даже ваших мужиков из темной вызволили. Вы же нас, чуть не убили камнями! – громко, что было всем слышно, сказал я.
– Дети ихние, дьявольское семя! Вырастут, такими же извергами будут. Отдали бы вы нам их добром! – крикнул со стороны невидимый человек.
– А если они не в родителей пойдут? Вы же православные люди, неужели невинных детей убьете? – опять громко, «на публику», спросил я.
Мужик, начавший переговоры, задумался помолчал, перекрестился и только после этого сказал:
– Мы конечно не звери и понимаем правду, только сам посуди, чем они нам за такое зло отплатят?
– Вы же не все помещиков убивали! Убил один. Где тот в красном кафтане? Пусть выйдет вперед, чего он за спинами прячется? – дал я возможность бунтарям сохранить лицо.
По сути, крестьянин был прав, при полном произволе помещиков ничего кроме зла они от потомков Кошкина не увидят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79