И я хочу знать...
— Я уверена, что эти взносы не имеют ничего общего...
— Откуда такая уверенность, Полли? — спросил Фитч.
К Полли Флойд вернулся естественный цвет лица.
Бегло посмотрев на нее, Фитч снова перевел взгляд на Энни.
— Мы продаем список наших вкладчиков, — сказал он.
— Кому? — живо спросила Энни.
— Любой ответственной организации, которая...
— Полли, ты же знаешь, что это не так, — сказал Фитч и опять повернулся к Энни. — Список мы представляем любому, кто делает достаточно приличный взнос.
— А какой взнос считается приличным?
— Не меньше ста долларов.
— Стало быть, если я переведу вам сто долларов и попрошу показать мне список...
— Вы получите его немедленно.
— При условии, — вмешалась Полли, — что вы сообщите нам, зачем он вам нужен.
— Это так, мистер Фитч?
— Мы посылаем его всякому, кто участвует или хотел бы участвовать в движении защитников жизни. Достаточно проявить серьезный интерес к этому движению, запросить список и выслать чек на сто долларов. И все.
— Ясно, — сказала Энни.
— У нас же не такая организация, как «Право на Жизнь», — как бы оправдываясь сказала Полли. — За нами нет гигантских корпораций и фондов. Мы только начинаем, нам всего два года, и приходится использовать любые способы, разумеется, в пределах морально допустимого. Думаю, что, предоставляя этот список тем, кто хотел бы работать с нами, ничего дурного мы не делаем.
— Сколько списков вы выслали в этом году? — спросила Энни.
— Понятия не имею, — сказала Полли.
— Не больше десяти, — уточнил Фитч.
— Все здесь, в городе?
— Большинство. Но не все.
— А в городе сколько?
— Не знаю, надо посмотреть записи.
— А имена и адреса у вас есть?
— Конечно.
— Хотелось бы взглянуть на них.
— Это фактически будет означать вмешательство в личную жизнь людей, которым такое вмешательство, возможно, совсем не по душе, — заявила Полли.
Энни посмотрела на нее. Можно было сказать, что советовать женщине, прерывать или не прерывать беременность, тоже необходимо рассматривать как вмешательство в личную жизнь, которое кому-то может не понравиться. Но эту мысль Энни не высказала. Она заметила лишь:
— Наверное, мне все же придется получить этот ордер.
— Пусть смотрит, — сказала Полли.
* * *
Эйлин сидела на кровати положив руки на колени, когда в палату вошел Клинг. Она была к нему спиной. По стеклу колотили капли дождя, искажая очертания близрасположенных зданий.
— Привет.
Она повернулась, и он увидел повязку на левой щеке. Толстый слой ваты и лейкопластырь. Она явно плакала: кожа вокруг глаз покраснела и вспухла. Улыбнувшись, Эйлин подняла в знак приветствия руку. И тут же рука бессильно опустилась, белая рука на белой простыне.
— Привет.
Клинг подошел к кровати и поцеловал ее в здоровую щеку.
— Ну, как ты?
— Да ничего, все в порядке.
— Я только что говорил с врачом, они обещают тебя сегодня выписать.
— Очень хорошо.
Клинг не знал, чтобы еще сказать. Он знал, что с ней приключилось, а что сказать, не знал.
— Здорово я выступила, — начала она. — Настоящий полицейский, ничего не скажешь. До того позволила запугать себя, что оба пистолета... — Она отвернулась. Дождь продолжал барабанить по окнам.
— Он изнасиловал меня, Берт.
— Знаю.
— Ну и... — голос у нее сел. — Ну, и что скажешь?
— Так и убил бы подонка, — сказал Клинг.
— Это понятно, но... как ты... как тебе то, что меня изнасиловали?
Клинг с удивлением посмотрел на Эйлин. Она все еще сидела, отвернувшись, словно хотела скрыть повязку, а заодно и рану — свидетельство ее капитуляции.
— Я хочу сказать... что я позволила ему изнасиловать себя?
— Ничего ты ему не позволяла.
— Я полицейский.
— Детка...
— Мне следовало бы... — Эйлин горестно покачала головой. — Я слишком перепугалась, Берт, — едва слышно закончила она.
— Это я за тебя боялся.
— Я думала, он убьет меня.
Эйлин наконец повернулась.
Взгляды их встретились. На глаза у Эйлин навернулись слезы. Часто заморгав, она подавила их.
— Но полицейскому нельзя бояться, Берт! Полицейский должен... я бросила пистолет! Когда он ткнул мне ножом под ребра, я так перепугалась, что бросила пистолет! Он уже был у меня в руке, а я его бросила!
— И я бы сделал то же самое.
— А в ботах у меня был спрятан запасной, маленький браунинг. Я достала его и уже взвела курок, и тут он... тут он полоснул меня по лицу.
Клинг молчал.
— Я и не думала, что будет так больно. Знаешь, когда подбриваешь волосы под мышками или на ногах, бывает, порежешься, ну поболит чуть-чуть, и все, а тут — по лицу. По лицу и, о Боже, Берт, как же было больно! Я знаю, что не красавица, но это единственное мое лицо, другого нет, и когда он...
— Ты неотразима, Эйлин, — прервал ее Берт.
— Уже нет, — Эйлин снова отвернулась. — И вот тогда, когда он ударил меня и я выронила второй пистолет... тогда я поняла... я поняла, что сделаю все, что он от меня захочет. Да, Берт, я позволила ему изнасиловать себя. Позволила.
— А иначе он прикончил бы тебя.
— Такая беспомощность была, такая отвратительная беспомощность, — Эйлин покачала головой.
Клинг не сказал ни слова.
— Ну и... — У Эйлин снова прервался голос. — Наверное, ты все время задаешь себе вопрос, а может, это я сама напросилась...
— Не городи чушь.
— А разве не об этом думают мужчины, когда их жен или подруг...
— Да, ты сама напросилась, — сказал Клинг. — Именно поэтому ты в том месте и оказалась, это твоя работа. Ты делала свое дело, Эйлин, и тебя ранили. И это...
— И еще меня изнасиловали! — Эйлин обернулась к нему. Глаза ее горели.
— И это тоже ранение.
— Нет! Бывало, и тебе доставалось на работе, но после тебя никто не насиловал! И в этом вся разница, Берт.
— Вижу, вижу я эту разницу.
— Сомневаюсь. Потому что иначе ты бы не полоскал мне мозги всеми этими разговорами о работе.
— Послушай, Эйлин...
— Он изнасиловал не полицейского, он изнасиловал женщину! Он меня изнасиловал, Берт! Потому что я женщина!
— Я понимаю.
— Ничего ты не понимаешь! Да и как ты можешь понять? Ты мужчина, а мужчин не насилуют.
— Насилуют и мужчин, — кротко сказал он.
— Где? В тюрьме? Так только потому, что под рукой нет женщины.
— Мужчин тоже насилуют, — повторил Клинг, но распространяться на эту тему не стал.
Она посмотрела на него. Боль, застывшая у него в глазах, была, кажется, такой же сильной, как и та, что она испытала, когда этот мерзавец разрезал ей щеку. Эйлин не сводила с Клинга глаз, словно в самую душу его хотела проникнуть. Злость и отчаяние постепенно проходили. Перед ней Берт, а не какой-то безымянный враг, назовем его, скажем, «Этот». Перед ней Берт Клинг и в конце концов, он-то уж к насилию вовсе никакого отношения не имеет.
— Извини, — сказала она.
— Да ладно, о чем речь.
— Мне не следовало обрушивать все это на тебя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
— Я уверена, что эти взносы не имеют ничего общего...
— Откуда такая уверенность, Полли? — спросил Фитч.
К Полли Флойд вернулся естественный цвет лица.
Бегло посмотрев на нее, Фитч снова перевел взгляд на Энни.
— Мы продаем список наших вкладчиков, — сказал он.
— Кому? — живо спросила Энни.
— Любой ответственной организации, которая...
— Полли, ты же знаешь, что это не так, — сказал Фитч и опять повернулся к Энни. — Список мы представляем любому, кто делает достаточно приличный взнос.
— А какой взнос считается приличным?
— Не меньше ста долларов.
— Стало быть, если я переведу вам сто долларов и попрошу показать мне список...
— Вы получите его немедленно.
— При условии, — вмешалась Полли, — что вы сообщите нам, зачем он вам нужен.
— Это так, мистер Фитч?
— Мы посылаем его всякому, кто участвует или хотел бы участвовать в движении защитников жизни. Достаточно проявить серьезный интерес к этому движению, запросить список и выслать чек на сто долларов. И все.
— Ясно, — сказала Энни.
— У нас же не такая организация, как «Право на Жизнь», — как бы оправдываясь сказала Полли. — За нами нет гигантских корпораций и фондов. Мы только начинаем, нам всего два года, и приходится использовать любые способы, разумеется, в пределах морально допустимого. Думаю, что, предоставляя этот список тем, кто хотел бы работать с нами, ничего дурного мы не делаем.
— Сколько списков вы выслали в этом году? — спросила Энни.
— Понятия не имею, — сказала Полли.
— Не больше десяти, — уточнил Фитч.
— Все здесь, в городе?
— Большинство. Но не все.
— А в городе сколько?
— Не знаю, надо посмотреть записи.
— А имена и адреса у вас есть?
— Конечно.
— Хотелось бы взглянуть на них.
— Это фактически будет означать вмешательство в личную жизнь людей, которым такое вмешательство, возможно, совсем не по душе, — заявила Полли.
Энни посмотрела на нее. Можно было сказать, что советовать женщине, прерывать или не прерывать беременность, тоже необходимо рассматривать как вмешательство в личную жизнь, которое кому-то может не понравиться. Но эту мысль Энни не высказала. Она заметила лишь:
— Наверное, мне все же придется получить этот ордер.
— Пусть смотрит, — сказала Полли.
* * *
Эйлин сидела на кровати положив руки на колени, когда в палату вошел Клинг. Она была к нему спиной. По стеклу колотили капли дождя, искажая очертания близрасположенных зданий.
— Привет.
Она повернулась, и он увидел повязку на левой щеке. Толстый слой ваты и лейкопластырь. Она явно плакала: кожа вокруг глаз покраснела и вспухла. Улыбнувшись, Эйлин подняла в знак приветствия руку. И тут же рука бессильно опустилась, белая рука на белой простыне.
— Привет.
Клинг подошел к кровати и поцеловал ее в здоровую щеку.
— Ну, как ты?
— Да ничего, все в порядке.
— Я только что говорил с врачом, они обещают тебя сегодня выписать.
— Очень хорошо.
Клинг не знал, чтобы еще сказать. Он знал, что с ней приключилось, а что сказать, не знал.
— Здорово я выступила, — начала она. — Настоящий полицейский, ничего не скажешь. До того позволила запугать себя, что оба пистолета... — Она отвернулась. Дождь продолжал барабанить по окнам.
— Он изнасиловал меня, Берт.
— Знаю.
— Ну и... — голос у нее сел. — Ну, и что скажешь?
— Так и убил бы подонка, — сказал Клинг.
— Это понятно, но... как ты... как тебе то, что меня изнасиловали?
Клинг с удивлением посмотрел на Эйлин. Она все еще сидела, отвернувшись, словно хотела скрыть повязку, а заодно и рану — свидетельство ее капитуляции.
— Я хочу сказать... что я позволила ему изнасиловать себя?
— Ничего ты ему не позволяла.
— Я полицейский.
— Детка...
— Мне следовало бы... — Эйлин горестно покачала головой. — Я слишком перепугалась, Берт, — едва слышно закончила она.
— Это я за тебя боялся.
— Я думала, он убьет меня.
Эйлин наконец повернулась.
Взгляды их встретились. На глаза у Эйлин навернулись слезы. Часто заморгав, она подавила их.
— Но полицейскому нельзя бояться, Берт! Полицейский должен... я бросила пистолет! Когда он ткнул мне ножом под ребра, я так перепугалась, что бросила пистолет! Он уже был у меня в руке, а я его бросила!
— И я бы сделал то же самое.
— А в ботах у меня был спрятан запасной, маленький браунинг. Я достала его и уже взвела курок, и тут он... тут он полоснул меня по лицу.
Клинг молчал.
— Я и не думала, что будет так больно. Знаешь, когда подбриваешь волосы под мышками или на ногах, бывает, порежешься, ну поболит чуть-чуть, и все, а тут — по лицу. По лицу и, о Боже, Берт, как же было больно! Я знаю, что не красавица, но это единственное мое лицо, другого нет, и когда он...
— Ты неотразима, Эйлин, — прервал ее Берт.
— Уже нет, — Эйлин снова отвернулась. — И вот тогда, когда он ударил меня и я выронила второй пистолет... тогда я поняла... я поняла, что сделаю все, что он от меня захочет. Да, Берт, я позволила ему изнасиловать себя. Позволила.
— А иначе он прикончил бы тебя.
— Такая беспомощность была, такая отвратительная беспомощность, — Эйлин покачала головой.
Клинг не сказал ни слова.
— Ну и... — У Эйлин снова прервался голос. — Наверное, ты все время задаешь себе вопрос, а может, это я сама напросилась...
— Не городи чушь.
— А разве не об этом думают мужчины, когда их жен или подруг...
— Да, ты сама напросилась, — сказал Клинг. — Именно поэтому ты в том месте и оказалась, это твоя работа. Ты делала свое дело, Эйлин, и тебя ранили. И это...
— И еще меня изнасиловали! — Эйлин обернулась к нему. Глаза ее горели.
— И это тоже ранение.
— Нет! Бывало, и тебе доставалось на работе, но после тебя никто не насиловал! И в этом вся разница, Берт.
— Вижу, вижу я эту разницу.
— Сомневаюсь. Потому что иначе ты бы не полоскал мне мозги всеми этими разговорами о работе.
— Послушай, Эйлин...
— Он изнасиловал не полицейского, он изнасиловал женщину! Он меня изнасиловал, Берт! Потому что я женщина!
— Я понимаю.
— Ничего ты не понимаешь! Да и как ты можешь понять? Ты мужчина, а мужчин не насилуют.
— Насилуют и мужчин, — кротко сказал он.
— Где? В тюрьме? Так только потому, что под рукой нет женщины.
— Мужчин тоже насилуют, — повторил Клинг, но распространяться на эту тему не стал.
Она посмотрела на него. Боль, застывшая у него в глазах, была, кажется, такой же сильной, как и та, что она испытала, когда этот мерзавец разрезал ей щеку. Эйлин не сводила с Клинга глаз, словно в самую душу его хотела проникнуть. Злость и отчаяние постепенно проходили. Перед ней Берт, а не какой-то безымянный враг, назовем его, скажем, «Этот». Перед ней Берт Клинг и в конце концов, он-то уж к насилию вовсе никакого отношения не имеет.
— Извини, — сказала она.
— Да ладно, о чем речь.
— Мне не следовало обрушивать все это на тебя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65