Зал заседаний снова превратился в трапезную и члены трибунала приступили к еде. Когда по коридору бесшумно заструился поток монахов, Вушин встал, дабы присоединиться к ним.
- Ты не ел? - спросил он у обвиняемого. Чернозуб отрицательно покачал головой и остался сидеть. Еще до окончания трапезы в дверях показался Левион и обратился к нему:
- Брат-медик говорит, что ты должен поесть.
- Нет. Меня тошнит.
- Глупый, - сказал Левион. - Глупый и счастливый, - больше для себя, чем для Чернозуба, добавил он, возвращаясь в трапезную.
«Счастливый?» - слово застряло у Чернозуба в мозгу, но он не мог найти ему объяснения.
До него смутно доносились слова благодарственной молитвы - ужин кончился. Монахи столь же бесшумно покинули трапезную, в которой остались только члены трибунала. На этот раз Чернозуб обрел смелость смотреть на них, но никто, даже Крапивник и Поющая Корова, не бросили взгляда в его сторону, проходя мимо. За последним человеком закрылась дверь. Слушание возобновилось.
Вскоре дверь снова открылась. Кто-то вышел и остановился. Подняв глаза, Чернозуб увидел веснушчатое лицо, седеющие рыжеватые волосы и отблеск пурпура. На него смотрели зеленовато-голубые глаза. Задохнувшись, Чернозуб встал и, двигаясь как во сне, собрался преклонить колена. Кардинал Элия Коричневый Пони подхватил его под руку, когда он споткнулся.
- Ваша светлость! - хрипло произнес Чернозуб и снова попытался поклониться.
- Садись. Ты еще не оправился. Я хотел бы минутку поговорить с тобой.
- Конечно, милорд.
Чернозуб остался стоять, но кардинал, сев на скамейку, потянул его за рукав рясы, заставив присесть рядом.
- Насколько я понимаю, у тебя сложности с послушанием.
- Это правда, милорд.
- Всегда ли так было?
- Я… я не уверен, милорд. Думаю, что да, всегда.
- Ты начал с того, что убежал из дому.
- Я думал об этом, милорд. Но, оказавшись здесь, я пытался подчиняться. Сначала.
- Но ты устал от порученной тебе работы.
- Да. Мне нет прощения, но так и есть. Кардинал перешел на диалект Кузнечиков, в котором чувствовался акцент Зайцев.
- Мне говорили, что ты свободно говоришь и пишешь на нескольких языках.
- Похоже, что неплохо справляюсь с ними, ваша светлость, если не считать, что мне плохо дается древнеанглийский, - на том же наречии ответил он.
- Ты же знаешь, что большинство существующих сегодня языков как минимум наполовину основаны на староанглийском, - сказал кардинал, переходя на язык Скалистых гор. - Только произношение менялось, смешиваясь с испанским, а некоторые видят и примесь монгольского, особенно в наречиях Кочевников. Хотя эти мифы о нашествии заморских орд вызывают у меня сомнения.
Замолчав, кардинал погрузился в раздумья.
- Как тебе кажется, смог бы ты послушно служить кому-то переводчиком? Это не значит, что тебе придется часами корпеть над столом с бумагами, но ты должен переводить письменный текст так же свободно, как и устный.
Чернозуб еще раз вытер лицо ватой Вушина и заплакал. Кардинал не мешал ему тихонько всхлипывать, пока Чернозуб не взял себя в руки. Не это ли имел в виду Левион, когда оборонил слово «счастливый»?
- Например, как тебе кажется - смог бы ты подчиняться мне? У Чернозуба перехватило горло.
- Что толку в моих обещаниях? Я нарушил все свои обеты, кроме одного.
- И что же это за единственный обет, если ты не откажешься рассказать мне?
- Я никогда не был близок ни с мужчиной, ни с женщиной. Хотя когда я был ребенком… - возмущенное лицо Торрильдо всплыло в памяти при этих словах, но он отверг попытку самообвинения.
Красный Дьякон расхохотался.
- Значит, ты в одиночку нарушаешь обет целомудрия? - но, увидев, как изменилось лицо Чернозуба, торопливо добавил: - Прости мне эту шутку. Я серьезно спрашиваю тебя - хочешь ли ты навсегда покинуть это место?
- Навсегда?
- Ну, по крайней мере, на очень долгое время, какие бы причины ни выдвигал орден, если захочет заполучить тебя обратно и ты сам этого захочешь.
- Мне некуда деваться, милорд. Поэтому я и вернулся со Столовой горы.
- Аббат отпустит тебя вместе со мной в Валану, но ты должен пообещать мне беспрекословное подчинение, а мне придется поверить твоему обещанию. Ты еще не обретешь статус мирянина. Ты будешь моим слугой.
И снова Чернозуб разразился слезами.
- Итак, теперь или никогда, - сказал кардинал.
- Обещаю, - задохнулся Чернозуб. - От всей души обещаю повиноваться вам, милорд. Коричневый Пони встал.
- Прости - что значит «от всей души»? Тебе не будет позволено решать за себя. В таком случае ты даешь неполноценное обещание. Нет, так не пойдет, - он направился к дверям трапезной.
Рухнув на пол, Чернозуб пополз за ним, хватаясь за подол кардинальской сутаны.
- Клянусь, как перед Богом, - задыхался он. - Пусть Святая Богоматерь отвернется от меня, пусть все святые проклянут меня, если я нарушу обещание. Я обещаю повиноваться вам, милорд. Обещаю!
Кардинал бросил на него презрительный взгляд.
- Хорошо. В таком случае вставай и иди со мной, брат Подхалим. Вот сюда. Дай-ка руку. В эту дверь. Встань лицом к ним, Чернозуб. Итак…
Дрожа, как в лихорадке, Чернозуб вошел в трапезную, сделал несколько шагов к столу аббата, увидел их лица и потерял сознание.
Он пришел в себя от звука голоса, говорившего: «Когда он очнется, дайте ему вот это, отче». Это был брат-хирург.
- Хорошо, идем глянем на других пациентов, - сказал настоятель Олшуэн.
- Я уже очнулся, - произнес Чернозуб, в свете канделябра увидев, что он единственный обитатель палаты на троих.
Брат-хирург вернулся к его постели, пощупал лоб и протянул стакан зеленовато-молочной жидкости.
- Что это?
- Вытяжка из коры ивы, тинктура листьев конопли, маковый сок, алкоголь. Ты не так уж и болен. Завтра, если хочешь, можешь возвратиться в свою келью.
- Нет, - возразил настоятель. - Мы должны привести его в полный порядок, чтобы через три дня он смог двинуться в дорогу. В противном случае мы будем возиться с ним, пока не представится очередная оказия в Валану, - он повернулся к Чернозубу, голос у него был холодным - Ты останешься здесь. Еду тебе будут приносить. Ты не будешь говорить ни с кем, даже со старшими. Если кто-то из братьев заболеет и ему понадобится одна из этих коек, ты вернешься в свою келью. Когда ты покинешь нас, возьмешь с собой свой требник, четки, туалетные принадлежности, сандалии и одеяло, но обменяешь его у послушника. Ты будешь находиться в полном распоряжении своего благодетеля, кардинала Коричневого Пони, без вмешательства которого ты был бы отлучен от церкви и изгнан из ее лона. Это ясно?
Чернозуб, глядя на человека, который в юности был его учителем и защитником, лишь кивнул.
- Тебе есть еще что сказать нам?
- Я хотел бы исповедаться.
Настоятель нахмурился, готовый отрицательно покачать головой, но потом сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154
- Ты не ел? - спросил он у обвиняемого. Чернозуб отрицательно покачал головой и остался сидеть. Еще до окончания трапезы в дверях показался Левион и обратился к нему:
- Брат-медик говорит, что ты должен поесть.
- Нет. Меня тошнит.
- Глупый, - сказал Левион. - Глупый и счастливый, - больше для себя, чем для Чернозуба, добавил он, возвращаясь в трапезную.
«Счастливый?» - слово застряло у Чернозуба в мозгу, но он не мог найти ему объяснения.
До него смутно доносились слова благодарственной молитвы - ужин кончился. Монахи столь же бесшумно покинули трапезную, в которой остались только члены трибунала. На этот раз Чернозуб обрел смелость смотреть на них, но никто, даже Крапивник и Поющая Корова, не бросили взгляда в его сторону, проходя мимо. За последним человеком закрылась дверь. Слушание возобновилось.
Вскоре дверь снова открылась. Кто-то вышел и остановился. Подняв глаза, Чернозуб увидел веснушчатое лицо, седеющие рыжеватые волосы и отблеск пурпура. На него смотрели зеленовато-голубые глаза. Задохнувшись, Чернозуб встал и, двигаясь как во сне, собрался преклонить колена. Кардинал Элия Коричневый Пони подхватил его под руку, когда он споткнулся.
- Ваша светлость! - хрипло произнес Чернозуб и снова попытался поклониться.
- Садись. Ты еще не оправился. Я хотел бы минутку поговорить с тобой.
- Конечно, милорд.
Чернозуб остался стоять, но кардинал, сев на скамейку, потянул его за рукав рясы, заставив присесть рядом.
- Насколько я понимаю, у тебя сложности с послушанием.
- Это правда, милорд.
- Всегда ли так было?
- Я… я не уверен, милорд. Думаю, что да, всегда.
- Ты начал с того, что убежал из дому.
- Я думал об этом, милорд. Но, оказавшись здесь, я пытался подчиняться. Сначала.
- Но ты устал от порученной тебе работы.
- Да. Мне нет прощения, но так и есть. Кардинал перешел на диалект Кузнечиков, в котором чувствовался акцент Зайцев.
- Мне говорили, что ты свободно говоришь и пишешь на нескольких языках.
- Похоже, что неплохо справляюсь с ними, ваша светлость, если не считать, что мне плохо дается древнеанглийский, - на том же наречии ответил он.
- Ты же знаешь, что большинство существующих сегодня языков как минимум наполовину основаны на староанглийском, - сказал кардинал, переходя на язык Скалистых гор. - Только произношение менялось, смешиваясь с испанским, а некоторые видят и примесь монгольского, особенно в наречиях Кочевников. Хотя эти мифы о нашествии заморских орд вызывают у меня сомнения.
Замолчав, кардинал погрузился в раздумья.
- Как тебе кажется, смог бы ты послушно служить кому-то переводчиком? Это не значит, что тебе придется часами корпеть над столом с бумагами, но ты должен переводить письменный текст так же свободно, как и устный.
Чернозуб еще раз вытер лицо ватой Вушина и заплакал. Кардинал не мешал ему тихонько всхлипывать, пока Чернозуб не взял себя в руки. Не это ли имел в виду Левион, когда оборонил слово «счастливый»?
- Например, как тебе кажется - смог бы ты подчиняться мне? У Чернозуба перехватило горло.
- Что толку в моих обещаниях? Я нарушил все свои обеты, кроме одного.
- И что же это за единственный обет, если ты не откажешься рассказать мне?
- Я никогда не был близок ни с мужчиной, ни с женщиной. Хотя когда я был ребенком… - возмущенное лицо Торрильдо всплыло в памяти при этих словах, но он отверг попытку самообвинения.
Красный Дьякон расхохотался.
- Значит, ты в одиночку нарушаешь обет целомудрия? - но, увидев, как изменилось лицо Чернозуба, торопливо добавил: - Прости мне эту шутку. Я серьезно спрашиваю тебя - хочешь ли ты навсегда покинуть это место?
- Навсегда?
- Ну, по крайней мере, на очень долгое время, какие бы причины ни выдвигал орден, если захочет заполучить тебя обратно и ты сам этого захочешь.
- Мне некуда деваться, милорд. Поэтому я и вернулся со Столовой горы.
- Аббат отпустит тебя вместе со мной в Валану, но ты должен пообещать мне беспрекословное подчинение, а мне придется поверить твоему обещанию. Ты еще не обретешь статус мирянина. Ты будешь моим слугой.
И снова Чернозуб разразился слезами.
- Итак, теперь или никогда, - сказал кардинал.
- Обещаю, - задохнулся Чернозуб. - От всей души обещаю повиноваться вам, милорд. Коричневый Пони встал.
- Прости - что значит «от всей души»? Тебе не будет позволено решать за себя. В таком случае ты даешь неполноценное обещание. Нет, так не пойдет, - он направился к дверям трапезной.
Рухнув на пол, Чернозуб пополз за ним, хватаясь за подол кардинальской сутаны.
- Клянусь, как перед Богом, - задыхался он. - Пусть Святая Богоматерь отвернется от меня, пусть все святые проклянут меня, если я нарушу обещание. Я обещаю повиноваться вам, милорд. Обещаю!
Кардинал бросил на него презрительный взгляд.
- Хорошо. В таком случае вставай и иди со мной, брат Подхалим. Вот сюда. Дай-ка руку. В эту дверь. Встань лицом к ним, Чернозуб. Итак…
Дрожа, как в лихорадке, Чернозуб вошел в трапезную, сделал несколько шагов к столу аббата, увидел их лица и потерял сознание.
Он пришел в себя от звука голоса, говорившего: «Когда он очнется, дайте ему вот это, отче». Это был брат-хирург.
- Хорошо, идем глянем на других пациентов, - сказал настоятель Олшуэн.
- Я уже очнулся, - произнес Чернозуб, в свете канделябра увидев, что он единственный обитатель палаты на троих.
Брат-хирург вернулся к его постели, пощупал лоб и протянул стакан зеленовато-молочной жидкости.
- Что это?
- Вытяжка из коры ивы, тинктура листьев конопли, маковый сок, алкоголь. Ты не так уж и болен. Завтра, если хочешь, можешь возвратиться в свою келью.
- Нет, - возразил настоятель. - Мы должны привести его в полный порядок, чтобы через три дня он смог двинуться в дорогу. В противном случае мы будем возиться с ним, пока не представится очередная оказия в Валану, - он повернулся к Чернозубу, голос у него был холодным - Ты останешься здесь. Еду тебе будут приносить. Ты не будешь говорить ни с кем, даже со старшими. Если кто-то из братьев заболеет и ему понадобится одна из этих коек, ты вернешься в свою келью. Когда ты покинешь нас, возьмешь с собой свой требник, четки, туалетные принадлежности, сандалии и одеяло, но обменяешь его у послушника. Ты будешь находиться в полном распоряжении своего благодетеля, кардинала Коричневого Пони, без вмешательства которого ты был бы отлучен от церкви и изгнан из ее лона. Это ясно?
Чернозуб, глядя на человека, который в юности был его учителем и защитником, лишь кивнул.
- Тебе есть еще что сказать нам?
- Я хотел бы исповедаться.
Настоятель нахмурился, готовый отрицательно покачать головой, но потом сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154