На скамье с бледно-голубой обивкой сидели рядом мужчина и женщина. Увидев нас, они улыбнулись, но не встали.
Линни прыгнула с берега на палубу и поцеловала женщину. Кибл осторожно спустился за ней.
— Прошу вас, сюда, — показал он на борт. И опять мне предлагался выбор: приказ или приглашение — могу оценить его слова по своему желанию. Я решил считать их приглашением и ступил на борт «Летящей коноплянки», так и не поняв, в какое плавание отправляюсь.
— Моя жена Джоан. — Кибл махнул рукой в сторону сидевшей женщины. — Дорогая, это Джин Хоукинс.
Джоан Кибл, похожая на маленькую птицу, сохранила кокетливые манеры от тех времен, когда ее считали хорошенькой. Она сощурила глаза, приглашая меня повосхищаться ею, катером, погодой, чем угодно. Я наскреб нужные слова и сказал несколько банальностей о погоде, плавании по реке и об искусстве вождения ее дочери. Кибл прервал меня, помахав рукой в сторону сидевшего мужчины.
— Вы еще не встречались... — Он с минуту поколебался и продолжил: — Дэйв. Джин, это Дэйв Теллер.
Теллер встал, пожал мне руку так, будто экономил силы, и сказал, что рад со мной познакомиться. Его помятая бледно-голубая рубашка свободно свисала над залатанными хлопчатобумажными брюками. Старые парусиновые туфли на босу ногу и грязная бейсболка дополняли костюм Теллера. Американец, хорошо образованный, преуспевающий, уверенный в себе — эта характеристика тотчас прокрутилась в моем натренированном мозгу. Худощавый мужчина лет пятидесяти, с большим ястребиным носом, прямым взглядом и посещающий великолепного дантиста.
Кибл не дал нам никакой информации друг о друге, лишь представил, а сам занялся подготовкой своего корабля к отплытию. Его обращение за помощью к какому-то Питеру, очевидно находившемуся в каюте, осталось без ответа. Я заглянул в дверь и увидел мальчика лет двенадцати, заряжавшего пленку в маленький фотоаппарат.
— Питер! — кричал отец.
Питер, испустив вздох мученика, захлопнул крышку аппарата и вышел, перекручивая пленку и не спуская глаз с кнопки. Он уверенно, не глядя, шагнул на узкий борт, а с него прыгнул на асфальтовую дорожку.
— Когда-нибудь он шлепнется за борт, — сказала Линни, ни к кому не обращаясь.
Брат даже не услышал, все его внимание сосредоточилось на пленке. Одной рукой он держал камеру, а другой медленно отвязывал канат, опустившись на асфальт. Потом встал, с двумя грязными полосками на коленях, и направил объектив на проплывавшую мимо стаю уток.
А на борту Кибл и Теллер принимали швартовы, щурясь на солнце и дружески болтая. Линни и мать, подняв много шума из ничего, кольцами укладывали канат на палубе. Хотел бы я знать, какого черта я здесь болтаюсь, чужой абсолютно всем? Не новое чувство, но часто повторяющееся. Две стороны моей жизни расходились все дальше. Обычное существование в обществе потеряло всякий смысл, и под ним, там, где должен быть прочный фундамент, открылась пустота одиночества. Одиночество становилось все мучительнее и мучительнее. И настоящее было скверным, а будущее — бездной. Только работа собирала мою расколотую личность во что-то, напоминавшее целое, хотя я знал, что именно работа и дала начало одиночеству. Работа и Кэролайн. Если быть точным, муж Кэролайн.
— Не подержите канат? — спросил Питер. Я взял мокрый извивавшийся конец. — Хи, — добавил мальчик, первый раз по-настоящему обратив на меня внимание, — вы кто?
— Чей-то гость, — ответил я. В этих словах была правда, хотя, может, и мало смысла. Его мать удивленно вытаращила на меня глаза и сообщила сыну, как меня зовут.
Кибл запустил мотор, Теллер стоял на носу катера и все еще держал канат, а Питер оставался на берегу и, казалось, уже не успевал прыгнуть на борт. Фотоаппарат на кожаном ремешке раскачивался у него на груди.
— Бабушка подарила на день рождения, — с гордостью сообщил он Линни. — Супер, правда?
— Ты уронишь его в реку, если будешь так неосторожен.
— Это у меня вторая пленка. На первую я снимал ребят в школе. Как по-твоему, утки получатся нормально?
— Ну, если ты не забыл открыть затвор, что-нибудь получится.
— У меня там книжка. — Мальчик кивнул на каюту. В шпильке сестры он чутко уловил нежность и совсем не обиделся. — В ней объясняется, как поймать фокус и какая нужна экспозиция. Надо проверить, что там пишут про солнечные дни. Когда я снимал в школе, всю неделю было пасмурно.
«Что я здесь делаю? Лучше бы остался дома спать», — подумал я.
«Летящая коноплянка» шла навстречу течению, обдавая брызгами скопление гребных лодок. Кибл стоял за штурвалом. Теллер забрался на крышу каюты. Питер хотел спуститься в каюту, а Линни дразнила его и не пускала. Джоан Кибл села на палубе на широкую скамейку и похлопала рукой по месту рядом с собой, приглашая меня присоединиться к ней. Сделав над собой усилие, я сел возле нее и минуты через две посреди болтовни, которой хозяйка старалась занять гостя, попытался деликатно узнать, в качестве кого и почему меня сюда пригласили. Но она, сама того не желая, уже ответила на мой вопрос. Джоан Кибл понятия не имела, почему я сижу рядом с ней на борту катера.
В такого рода игре число вариантов бесконечно. Я строил предположение за предположением, но так и не нашел ответа, почему меня пригласили на борт «Летящей коноплянки». Зато сделал маленькое открытие. Жене Кибла пришлось спрашивать, кто я, она прямо задала такой вопрос, и это очень многое сказало мне об отчужденности между начальником и его женой. Теперь я понимал, почему раньше он никогда не приглашал меня в дом. Одно дело работать с микроскопом, а другое — самому попасть под его линзы. Но тем более странно, что он пригласил меня сейчас.
Кибл, будто затылком почувствовав, о чем я думаю, обернулся и сообщил:
— Впереди шлюз.
Я встал и подошел к нему. Питер бросил борьбу с Линни и занял свое место на корме возле ахтерштевня.
— Этот шлюз называется «Марш», — объяснила Линни, встав рядом со мной и глядя, как катер носом разрезает воду. — Крепкий орешек, когда идешь с этой стороны, навстречу течению.
Когда мы подошли ближе, я понял, что она имела в виду. Широкая река внезапно сужалась, ограниченная воротами шлюза слева и его створом — справа. Маленькие водовороты и вспененные фонтаны брызг встретили катер ярдов за пятьдесят до шлюза. Капли взлетали вверх, искрились на солнце и осыпали нас сияющим облаком. Под напором воды катер начало раскачивать из стороны в сторону, и Кибл быстро крутил штурвал, чтобы удержать его прямо. Впереди тонны зелено-коричневой, сверкающей, вспененной воды со страшным грохотом перелетали через створ, обдавая нас запахом тины и плесени.
Низкая деревянная стена отделяла подход к шлюзу от водоворота бурлившей воды. Кибл осторожно направил катер в спокойную воду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
Линни прыгнула с берега на палубу и поцеловала женщину. Кибл осторожно спустился за ней.
— Прошу вас, сюда, — показал он на борт. И опять мне предлагался выбор: приказ или приглашение — могу оценить его слова по своему желанию. Я решил считать их приглашением и ступил на борт «Летящей коноплянки», так и не поняв, в какое плавание отправляюсь.
— Моя жена Джоан. — Кибл махнул рукой в сторону сидевшей женщины. — Дорогая, это Джин Хоукинс.
Джоан Кибл, похожая на маленькую птицу, сохранила кокетливые манеры от тех времен, когда ее считали хорошенькой. Она сощурила глаза, приглашая меня повосхищаться ею, катером, погодой, чем угодно. Я наскреб нужные слова и сказал несколько банальностей о погоде, плавании по реке и об искусстве вождения ее дочери. Кибл прервал меня, помахав рукой в сторону сидевшего мужчины.
— Вы еще не встречались... — Он с минуту поколебался и продолжил: — Дэйв. Джин, это Дэйв Теллер.
Теллер встал, пожал мне руку так, будто экономил силы, и сказал, что рад со мной познакомиться. Его помятая бледно-голубая рубашка свободно свисала над залатанными хлопчатобумажными брюками. Старые парусиновые туфли на босу ногу и грязная бейсболка дополняли костюм Теллера. Американец, хорошо образованный, преуспевающий, уверенный в себе — эта характеристика тотчас прокрутилась в моем натренированном мозгу. Худощавый мужчина лет пятидесяти, с большим ястребиным носом, прямым взглядом и посещающий великолепного дантиста.
Кибл не дал нам никакой информации друг о друге, лишь представил, а сам занялся подготовкой своего корабля к отплытию. Его обращение за помощью к какому-то Питеру, очевидно находившемуся в каюте, осталось без ответа. Я заглянул в дверь и увидел мальчика лет двенадцати, заряжавшего пленку в маленький фотоаппарат.
— Питер! — кричал отец.
Питер, испустив вздох мученика, захлопнул крышку аппарата и вышел, перекручивая пленку и не спуская глаз с кнопки. Он уверенно, не глядя, шагнул на узкий борт, а с него прыгнул на асфальтовую дорожку.
— Когда-нибудь он шлепнется за борт, — сказала Линни, ни к кому не обращаясь.
Брат даже не услышал, все его внимание сосредоточилось на пленке. Одной рукой он держал камеру, а другой медленно отвязывал канат, опустившись на асфальт. Потом встал, с двумя грязными полосками на коленях, и направил объектив на проплывавшую мимо стаю уток.
А на борту Кибл и Теллер принимали швартовы, щурясь на солнце и дружески болтая. Линни и мать, подняв много шума из ничего, кольцами укладывали канат на палубе. Хотел бы я знать, какого черта я здесь болтаюсь, чужой абсолютно всем? Не новое чувство, но часто повторяющееся. Две стороны моей жизни расходились все дальше. Обычное существование в обществе потеряло всякий смысл, и под ним, там, где должен быть прочный фундамент, открылась пустота одиночества. Одиночество становилось все мучительнее и мучительнее. И настоящее было скверным, а будущее — бездной. Только работа собирала мою расколотую личность во что-то, напоминавшее целое, хотя я знал, что именно работа и дала начало одиночеству. Работа и Кэролайн. Если быть точным, муж Кэролайн.
— Не подержите канат? — спросил Питер. Я взял мокрый извивавшийся конец. — Хи, — добавил мальчик, первый раз по-настоящему обратив на меня внимание, — вы кто?
— Чей-то гость, — ответил я. В этих словах была правда, хотя, может, и мало смысла. Его мать удивленно вытаращила на меня глаза и сообщила сыну, как меня зовут.
Кибл запустил мотор, Теллер стоял на носу катера и все еще держал канат, а Питер оставался на берегу и, казалось, уже не успевал прыгнуть на борт. Фотоаппарат на кожаном ремешке раскачивался у него на груди.
— Бабушка подарила на день рождения, — с гордостью сообщил он Линни. — Супер, правда?
— Ты уронишь его в реку, если будешь так неосторожен.
— Это у меня вторая пленка. На первую я снимал ребят в школе. Как по-твоему, утки получатся нормально?
— Ну, если ты не забыл открыть затвор, что-нибудь получится.
— У меня там книжка. — Мальчик кивнул на каюту. В шпильке сестры он чутко уловил нежность и совсем не обиделся. — В ней объясняется, как поймать фокус и какая нужна экспозиция. Надо проверить, что там пишут про солнечные дни. Когда я снимал в школе, всю неделю было пасмурно.
«Что я здесь делаю? Лучше бы остался дома спать», — подумал я.
«Летящая коноплянка» шла навстречу течению, обдавая брызгами скопление гребных лодок. Кибл стоял за штурвалом. Теллер забрался на крышу каюты. Питер хотел спуститься в каюту, а Линни дразнила его и не пускала. Джоан Кибл села на палубе на широкую скамейку и похлопала рукой по месту рядом с собой, приглашая меня присоединиться к ней. Сделав над собой усилие, я сел возле нее и минуты через две посреди болтовни, которой хозяйка старалась занять гостя, попытался деликатно узнать, в качестве кого и почему меня сюда пригласили. Но она, сама того не желая, уже ответила на мой вопрос. Джоан Кибл понятия не имела, почему я сижу рядом с ней на борту катера.
В такого рода игре число вариантов бесконечно. Я строил предположение за предположением, но так и не нашел ответа, почему меня пригласили на борт «Летящей коноплянки». Зато сделал маленькое открытие. Жене Кибла пришлось спрашивать, кто я, она прямо задала такой вопрос, и это очень многое сказало мне об отчужденности между начальником и его женой. Теперь я понимал, почему раньше он никогда не приглашал меня в дом. Одно дело работать с микроскопом, а другое — самому попасть под его линзы. Но тем более странно, что он пригласил меня сейчас.
Кибл, будто затылком почувствовав, о чем я думаю, обернулся и сообщил:
— Впереди шлюз.
Я встал и подошел к нему. Питер бросил борьбу с Линни и занял свое место на корме возле ахтерштевня.
— Этот шлюз называется «Марш», — объяснила Линни, встав рядом со мной и глядя, как катер носом разрезает воду. — Крепкий орешек, когда идешь с этой стороны, навстречу течению.
Когда мы подошли ближе, я понял, что она имела в виду. Широкая река внезапно сужалась, ограниченная воротами шлюза слева и его створом — справа. Маленькие водовороты и вспененные фонтаны брызг встретили катер ярдов за пятьдесят до шлюза. Капли взлетали вверх, искрились на солнце и осыпали нас сияющим облаком. Под напором воды катер начало раскачивать из стороны в сторону, и Кибл быстро крутил штурвал, чтобы удержать его прямо. Впереди тонны зелено-коричневой, сверкающей, вспененной воды со страшным грохотом перелетали через створ, обдавая нас запахом тины и плесени.
Низкая деревянная стена отделяла подход к шлюзу от водоворота бурлившей воды. Кибл осторожно направил катер в спокойную воду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66