для них и те, и другие — прислужники Врага. И почему он, Гортхауэр Жестокий, должен щадить их и помнить о том, что они тоже — по-своему — сражаются за правое дело?
Холоднее вечных льдов голос Повелителя Воинов, неподвижно, как каменное изваяние, его лицо:
— Они должны умереть.
— Повинуюсь, Великий… — предводитель ирхи дрожит под жестким взглядом.
— Женщин и детей не трогать. Ответишь головой.
— Повинуюсь…
— Бараира взять живым. Если не удастся — принесешь его кольцо. Оно будет доказательством того, что приказ выполнен, — хрустнуло в пальцах древко стрелы с зеленым оперением. — Ты понял?
— Да, Великий.
— Иди.
…Тарн Аэлуин, чистое зеркало, созданное в те времена, когда мир не знал зла. Тарн Аэлуин, священное озеро, чьи воды некогда благословила Мелиан, владычица Дориата, — так говорят Люди. Тарн Аэлуин, берега твои — последний приют Бараира и тех его воинов, что еще остались в живых…
Жены и дети их исчезли — кто знает, что с ними. Успели уйти ?Мертвы ?В плену ?Сами они — как листья на ветру, маленький отряд отважных до безумия людей — ибо им уже нечего терять. А кольцо облавы сжимается все туже, как равнодушная рука на горле.
Его называли Горлим. Потом — Горлим Злосчастный. Он слишком любил свою жену, прекрасную Эйлинель; потому, несмотря на запрет Бараира, пробрался к опустевшему поселению, где некогда был его дом… Показалось — или действительно увидел он в окошке мерцающий свет свечи? И воображение мгновенно нарисовало ему хрупкую светлую фигурку, застывшую в ожидании, чутко вслушивающуюся в каждый шорох… Он был уже готов выкрикнуть ее имя, когда услышал невдалеке заунывный волчий вой. Псы Моргота… Бежать отсюда скорее, скорее, чтобы отвести от нее беду, сбить со следа преследователей! Горлим был уже уверен, что действительно видел свою жену, он не мог и не хотел верить, что она убита или в плену.
С той поры тоска совсем измучила его. Везде видел он ее, единственную; лунные блики складывались в чистый светлый образ Эйлинель, в шорохе травы слышались ее шаги, в шепоте ветра — ее голос… О, если только она жива! Он сделает все, чтобы освободить ее! Эти мысли сводили его с ума, и вот — он решился на безумный шаг…
— …Введите его. И оставьте нас.
Человек стоял, низко склонив голову. Сейчас невозможно было поверить, что это один из самых смелых и беспощадных воинов Бараира: дрожащие руки, покрасневшие глаза, молящий голос:
— Ты исполнишь мою просьбу?
— Чем ты заплатишь?
— Я покажу тебе, где скрывается Бараир, сын Брегора.
Гортхауэр жестко усмехнулся:
— Чего бы ты ни попросил — невелика будет цена за столь великое предательство. Я исполню. Говори.
…Тарн Аэлуин, чистое зеркало, созданное в те времена, когда мир не знал зла. Тарн Аэлуин, священное озеро, чьи воды благословила некогда Мелиан, владычица Дориата, — так говорят Люди. Тарн Аэлуин, отныне кровь на твоих берегах, и птицы смерти кружат над тобой…
— …Ты исполнил свое обещание. Я исполню — свое. Так чего же ты просишь?
— Я хочу вновь обрести Эйлинель и никогда более не разлучаться с ней. Я хочу, чтобы ты освободил нас обоих. Ты поклялся!
— И не изменю своему слову. Эрэден!
Те минуты, пока молодой воин не вошел в зал, показались Горлиму вечностью.
— Эрэден, этот человек ищет свою жену, Эйлинель.
Тот опустил голову:
— Я не знаю, что с ней, Повелитель.
— Как?..
— Она отказалась уйти. Сказала, что не покинет свой дом. Больше я не слышал о ней.
Лицо Гортхауэра не дрогнуло, но Горлим смертельно побледнел.
— …Там оставалась женщина. Что с ней?
— Великий, клянусь, я не знаю! — в ужасе взвыл орк.
— Лжешь. Она мертва.
— Нет, нет, клянусь! Пощади!..
— Она мертва. И убил ее ты. Ты нарушил приказ. Я не повторяю дважды: ты заплатишь жизнью.
— Я не виноват! Она…
— Ты умрешь, — безразлично бросил Жестокий. Повернулся к Горлиму. Столь безысходное отчаяние было написано на лице человека, что в душе фаэрни против воли шевельнулась жалость; но он вспомнил широко распахнутые смертью глаза Тавьо и стиснул руку в кулак. Его губы скривились в жесткой усмешке:
— Я держу слово. В Обители Мертвых вновь обретешь ты Эйлинель и никогда не расстанешься с ней. Смерть дарует свободу, и смерть будет для тебя меньшей карой, чем жизнь. Хочешь прежде видеть, как умрет виновник твоего несчастья?
— Нет… — прошелестел голос человека. — Нет, Жестокий. Вы отняли у меня все — так берите и мою жизнь. А пыток я не боюсь.
Гортхауэр отвел глаза.
Действительно ли дух злосчастного Горлима явился Берену, сыну Бараира, или сердце подсказало ему, что он должен вернуться, — кто знает… Из последних соратников отца он не застал в живых никого. Он похоронил Бараира и отправился по следу орков: те не ушли далеко, полагая, что из Изгнанников в живых никого не осталось, даже не выставили стражу, и Берен смог подкрасться почти к самому костру.
— Славная работа! Жестокий должен наградить нас: все они перебиты!
— Зачем ему нужно это кольцо? — предводитель взвесил на ладони кольцо Бараира. — Что ему, золота не хватает?
— Не пристало ему быть столь жадным!.. — хохотнул кто-то.
— И я говорю. Вот что: скажем — на руке этого… не было ничего. Запомнили? А кольцо будет моим.
У костра захохотали. И тогда Берен вылетел стрелой из своего укрытия, ударил орка ножом и, схватив кольцо, скрылся в лесу. Ошеломленные орки не стали даже преследовать его.
— Повелитель Гортхауэр.
— Велль… ты?
— Я ухожу. Я не могу больше оставаться с тобой. Ты был жесток.
— Они убили твоего брата, моего ученика!
— Ты был жесток, — лицо юноши осталось бесстрастным. — Ты знаешь, сколько было лет младшему в отряде Бараира?
— Они убили Тавьо!
Велль тяжело посмотрел на него:
— Разве твоя месть вернула мне брата?
— Не уходи, — после недолгого молчания тихо проговорил Гортхауэр. — Я прошу…
— Я понимаю тебя. Но не могу, прости.
В Аст Ахэ он отправился сам. Учитель уже ждал его. Сотни раз по дороге представлял себе Гортхауэр этот разговор, и когда услышал тихое: Выслушай меня, Гортхауэр… - не выдержала, оборвалась в нем натянутая до предела струна.
— Ты тоже будешь говорить, что я жесток? Конечно, легко рассуждать о милосердии и справедливости, когда твои руки чисты, потому что за тебя сражаются и умирают другие!..
Он осекся, мгновением позже осознав смысл своих слов. Мелькор медленно провел рукой по лицу, словно пытаясь собраться с мыслями, но промолчал и, отвернувшись, медленно пошел прочь, тяжело прихрамывая.
— Учитель, прости, прости меня! — отчаянно выкрикнул Гортхауэр. Изначальный не ответил. Кажется, он не услышал.
Ему больше не было места в Аст Ахэ. Он стал избегать людей — особенно Видящих Истину, летописцев, — страшась снова встретить взгляд, так похожий на взгляд Учителя, и услышать:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162
Холоднее вечных льдов голос Повелителя Воинов, неподвижно, как каменное изваяние, его лицо:
— Они должны умереть.
— Повинуюсь, Великий… — предводитель ирхи дрожит под жестким взглядом.
— Женщин и детей не трогать. Ответишь головой.
— Повинуюсь…
— Бараира взять живым. Если не удастся — принесешь его кольцо. Оно будет доказательством того, что приказ выполнен, — хрустнуло в пальцах древко стрелы с зеленым оперением. — Ты понял?
— Да, Великий.
— Иди.
…Тарн Аэлуин, чистое зеркало, созданное в те времена, когда мир не знал зла. Тарн Аэлуин, священное озеро, чьи воды некогда благословила Мелиан, владычица Дориата, — так говорят Люди. Тарн Аэлуин, берега твои — последний приют Бараира и тех его воинов, что еще остались в живых…
Жены и дети их исчезли — кто знает, что с ними. Успели уйти ?Мертвы ?В плену ?Сами они — как листья на ветру, маленький отряд отважных до безумия людей — ибо им уже нечего терять. А кольцо облавы сжимается все туже, как равнодушная рука на горле.
Его называли Горлим. Потом — Горлим Злосчастный. Он слишком любил свою жену, прекрасную Эйлинель; потому, несмотря на запрет Бараира, пробрался к опустевшему поселению, где некогда был его дом… Показалось — или действительно увидел он в окошке мерцающий свет свечи? И воображение мгновенно нарисовало ему хрупкую светлую фигурку, застывшую в ожидании, чутко вслушивающуюся в каждый шорох… Он был уже готов выкрикнуть ее имя, когда услышал невдалеке заунывный волчий вой. Псы Моргота… Бежать отсюда скорее, скорее, чтобы отвести от нее беду, сбить со следа преследователей! Горлим был уже уверен, что действительно видел свою жену, он не мог и не хотел верить, что она убита или в плену.
С той поры тоска совсем измучила его. Везде видел он ее, единственную; лунные блики складывались в чистый светлый образ Эйлинель, в шорохе травы слышались ее шаги, в шепоте ветра — ее голос… О, если только она жива! Он сделает все, чтобы освободить ее! Эти мысли сводили его с ума, и вот — он решился на безумный шаг…
— …Введите его. И оставьте нас.
Человек стоял, низко склонив голову. Сейчас невозможно было поверить, что это один из самых смелых и беспощадных воинов Бараира: дрожащие руки, покрасневшие глаза, молящий голос:
— Ты исполнишь мою просьбу?
— Чем ты заплатишь?
— Я покажу тебе, где скрывается Бараир, сын Брегора.
Гортхауэр жестко усмехнулся:
— Чего бы ты ни попросил — невелика будет цена за столь великое предательство. Я исполню. Говори.
…Тарн Аэлуин, чистое зеркало, созданное в те времена, когда мир не знал зла. Тарн Аэлуин, священное озеро, чьи воды благословила некогда Мелиан, владычица Дориата, — так говорят Люди. Тарн Аэлуин, отныне кровь на твоих берегах, и птицы смерти кружат над тобой…
— …Ты исполнил свое обещание. Я исполню — свое. Так чего же ты просишь?
— Я хочу вновь обрести Эйлинель и никогда более не разлучаться с ней. Я хочу, чтобы ты освободил нас обоих. Ты поклялся!
— И не изменю своему слову. Эрэден!
Те минуты, пока молодой воин не вошел в зал, показались Горлиму вечностью.
— Эрэден, этот человек ищет свою жену, Эйлинель.
Тот опустил голову:
— Я не знаю, что с ней, Повелитель.
— Как?..
— Она отказалась уйти. Сказала, что не покинет свой дом. Больше я не слышал о ней.
Лицо Гортхауэра не дрогнуло, но Горлим смертельно побледнел.
— …Там оставалась женщина. Что с ней?
— Великий, клянусь, я не знаю! — в ужасе взвыл орк.
— Лжешь. Она мертва.
— Нет, нет, клянусь! Пощади!..
— Она мертва. И убил ее ты. Ты нарушил приказ. Я не повторяю дважды: ты заплатишь жизнью.
— Я не виноват! Она…
— Ты умрешь, — безразлично бросил Жестокий. Повернулся к Горлиму. Столь безысходное отчаяние было написано на лице человека, что в душе фаэрни против воли шевельнулась жалость; но он вспомнил широко распахнутые смертью глаза Тавьо и стиснул руку в кулак. Его губы скривились в жесткой усмешке:
— Я держу слово. В Обители Мертвых вновь обретешь ты Эйлинель и никогда не расстанешься с ней. Смерть дарует свободу, и смерть будет для тебя меньшей карой, чем жизнь. Хочешь прежде видеть, как умрет виновник твоего несчастья?
— Нет… — прошелестел голос человека. — Нет, Жестокий. Вы отняли у меня все — так берите и мою жизнь. А пыток я не боюсь.
Гортхауэр отвел глаза.
Действительно ли дух злосчастного Горлима явился Берену, сыну Бараира, или сердце подсказало ему, что он должен вернуться, — кто знает… Из последних соратников отца он не застал в живых никого. Он похоронил Бараира и отправился по следу орков: те не ушли далеко, полагая, что из Изгнанников в живых никого не осталось, даже не выставили стражу, и Берен смог подкрасться почти к самому костру.
— Славная работа! Жестокий должен наградить нас: все они перебиты!
— Зачем ему нужно это кольцо? — предводитель взвесил на ладони кольцо Бараира. — Что ему, золота не хватает?
— Не пристало ему быть столь жадным!.. — хохотнул кто-то.
— И я говорю. Вот что: скажем — на руке этого… не было ничего. Запомнили? А кольцо будет моим.
У костра захохотали. И тогда Берен вылетел стрелой из своего укрытия, ударил орка ножом и, схватив кольцо, скрылся в лесу. Ошеломленные орки не стали даже преследовать его.
— Повелитель Гортхауэр.
— Велль… ты?
— Я ухожу. Я не могу больше оставаться с тобой. Ты был жесток.
— Они убили твоего брата, моего ученика!
— Ты был жесток, — лицо юноши осталось бесстрастным. — Ты знаешь, сколько было лет младшему в отряде Бараира?
— Они убили Тавьо!
Велль тяжело посмотрел на него:
— Разве твоя месть вернула мне брата?
— Не уходи, — после недолгого молчания тихо проговорил Гортхауэр. — Я прошу…
— Я понимаю тебя. Но не могу, прости.
В Аст Ахэ он отправился сам. Учитель уже ждал его. Сотни раз по дороге представлял себе Гортхауэр этот разговор, и когда услышал тихое: Выслушай меня, Гортхауэр… - не выдержала, оборвалась в нем натянутая до предела струна.
— Ты тоже будешь говорить, что я жесток? Конечно, легко рассуждать о милосердии и справедливости, когда твои руки чисты, потому что за тебя сражаются и умирают другие!..
Он осекся, мгновением позже осознав смысл своих слов. Мелькор медленно провел рукой по лицу, словно пытаясь собраться с мыслями, но промолчал и, отвернувшись, медленно пошел прочь, тяжело прихрамывая.
— Учитель, прости, прости меня! — отчаянно выкрикнул Гортхауэр. Изначальный не ответил. Кажется, он не услышал.
Ему больше не было места в Аст Ахэ. Он стал избегать людей — особенно Видящих Истину, летописцев, — страшась снова встретить взгляд, так похожий на взгляд Учителя, и услышать:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162